Разбирая родительскую квартиру, мы принялись выносить старый, ещё бабушкин, диван, который стоял на своём месте с незапамятных времён.
Диван был отменный: с откидывающимися боковинами и подушками, набитыми конским волосом. В детстве я, несмотря на строгий запрет, любила прыгать на нём, как на батуте.
От наших потуг ветхая задняя обшивка дивана треснула, и из-за неё вывалилась пачка денег.
Деньги были обёрнуты в старую аптечную сигнатуру и перехвачены чёрными аптечными резинками. Это были накопления моей бабушки, которая больше не доверяла государству, обокравшему её.
Мы с родителями тщетно искали эти деньги после бабушкиной болезни. Перерыли весь дом, но денег так и не нашли.
А бабушка, которая больше не доверяла государству, обокравшему её, как оказалось, зашила кровные за обшивку дивана. Бедная, она не предполагала, что знаменитая «павловская» реформа – не последняя.
Говорят, что существуют целые техники запоминания-воспоминания, основанные на связях и ассоциациях с предметами.
Вот и на меня при виде пачки «павловских» денег нахлынули воспоминания…
Несмотря на то, что слухи о предстоящей денежной реформе носились в воздухе, объявление в программе «Время» об обмене 50-ти и сторублёвых купюр стало громом среди ясного неба.
Сейчас трудно такое представить, но так и было: в 21-00 зачитали указ Горбачёва, а в полночь старые деньги перестали «ходить». На обмен старых на новые отвели всего три рабочих дня. Ну да, в будни, в то время, когда большинство работало.
Поменять можно было всего 1000 рублей на человека. Во времена, когда вся страна увлечённо копила деньги на холодильник, телевизор, стенку, «Жигули» и кооператив, это было не много.
Наутро родители пошли на работу, а мы с бабушкой, вытряхнув из чулок и банок всю семейную наличность, которой накопилось чуть более 1000 рублей, отправились в сберкассу «к открытию».
К моменту нашего прихода очередь была от дверей и до бесконечности. Как оказалось, люди занимали её с ночи… К нашему приходу народ уже сжился и сплотился, а активисты писали номерки на потных ладонях.
Начались слухи, что денег на всех не хватит, народ озлобился и начал волноваться.
Ближе к вечеру появились «чёткие пацанчики» в обливных дублёнках, которые предлагали поменять деньги «с походом», т. е. получаешь на руки меньше, чем было, но получаешь…
Мы обменяли деньги только к вечеру. В моём новеньком «серпастом-молоткастом» появилась отметка «обмен денег произведён», которой я ужасно гордилась (в первый раз участвовала во «взрослом» мероприятии).
А ещё бабушке удалось снять 500 рублей с книжки. На меня денег снять не разрешили (фамилии разные). Оставшиеся деньги так и «замёрзли» на счёте.
Павлов, который накануне клятвенно клялся, что обмена не будет, провернул в три дня гигантское по своей абсурдности мероприятие: теневики снова обогатились, а честные граждане вконец обнищали. Естественно, после этих «фокусов» доверие к власти, мягко говоря, упало.
В первый раз я видела такую большую кучу денег. Купюры были новые и пахли краской. После «обмена-обмана» в городе начались кражи и часть денег бабушка спрятала. На остальные купили «стенку» (подошла наша очередь и пришла открытка).
Теперь, не доверяя сберкассе, бабушка всю пенсию складывала «в чулок».
В 93-м, после объявления очередной реформы, у бабушки случился инсульт. Рассказать, где спрятаны деньги, она не смогла, и деньги пропали.
А ещё у нас долго передавали из уст в уста слух, что в Орджоникидзе (нынешний Владикавказ) на следующий день после окончания обмена денег к местной сберкассе подошёл хорошо одетый человек, вывалил на ступеньки целый портфель советских денег и поджёг их.
Некогда великая страна тихо гибла. А сам Павлов в какой-то степени повторил судьбу моей бабушки: взял, да и умер от инсульта...
