Операция «Тайфун» планировалась ещё до того, как завершились бои под Киевом. То есть, уже 6 сентября 1941 года следует Директива на наступление на Москву, сосредоточение сил и впервые немцы сосредотачивают на одном направлении сразу три танковые группы—Гудериана, Гота и ещё одна танковая группа перебрасывается из-под Ленинграда. И вот это стало самым неприятным сюрпризом для Красной Армии. Переброска 4-й танковой группы была заранее запланирована. Более того, когда Лееб готовил последний бросок на Ленинград, а по существу это было улучшение позиций перед зимой, ему чётко говорили, что вот в такой-то день, в такой-то час танковые дивизии погрузятся в эшелоны и поедут на Московское направление, это ему говорилось заранее. Заранее было определено, что они будут задействованы на Московском направлении. То есть, в принципе, это в общих чертах закладывалось в первоначальный план «Барбаросса», так что это была плановая переброска, но для Красной Армии она была неожиданностью, поскольку казалось, что немцы стоят у стен Ленинграда и могут вот-вот начать его штурмовать. И вдруг 4-я танковая группа исчезает из-под Ленинграда и отправляется, большей частью своим ходом на Московское направление. И эта, фактически молниеносная переброска, осталась незамеченной. Также был такой момент, когда под Ленинградом оставили радиста из 4-й танковой группы со специфическим «почерком» и наша радиоразведка считала, что штаб 4-й танковой группы под Ленинградом, и возможно последует наступление на город или наступление в обход города на соединение с финнами. И когда вот эти все немецкие соединения «всплыли» под Москвой, это было, мягко говоря, неприятный сюрприз. И «вскрыть» эту переброску можно было только средствами радиоразведки, и то не гарантированно. То есть, если бы у нас была «Ультра» образца союзников 1944 года, может быть, мы это и «вскрыли» бы, а так «вскрыть» это было достаточно нереально, потому что соединения шли в бой с колёс. Достаточно сказать, что «элитная» 1-я немецкая танковая дивизия из 4-й танковой группы, она пошла в бой, не дожидаясь своей артиллерии, то есть она приехала на место, есть артиллерия пехотных дивизий, вперёд, а дальше их догонят тягачи с пушками.
Но там получилась своеобразная перестановка, когда те, кто приехали из-под Ленинграда, попали под управление штаба 3-й танковой группы, а управление 4-й танковой группы было задействовано к югу от шоссе Смоленск-Вязьма-Москва, потому что советские части ждали удара вдоль шоссе. И получается, что управление 4-й танковой группы объединило то, что осталось от 3-й танковой группы плюс резервы, поскольку частично происходила переброска сил с Юго-Западного стратегического направления, для нас—Юго-Западное стратегическое направление, для немцев—группа армий «Юг», и пехотные и танковые дивизии рокировались в группу армий «Центр» для наступления на Москву.
Разведка могла реально видеть тех, кто «сидит» прямо перед нами. В принципе, те, кто сидели на этом шоссе, идущем на Москву, достаточно сильные соединения и заслон на шоссе считался достаточно разумной мерой. Потому что сильные пехотные соединения могут перейти в наступление, прорвать фронт и идти дальше на восток. Опять же, к северу и югу от шоссе находились достаточно сложные в отношении природных условий районы. Немцы вполне сознательно пошли на то, чтобы продираться по просёлочным дорогам, но такой ход от них был не вполне логичен. То есть вдоль шоссе Москва-Минск ожидался главный удар, там «сидела» одна из советских дивизий на фронте как под Курской дугой, 4 километра при численности 10 000 человек. То есть была поставлена «пробка», которую немцы в других условиях никогда бы не пробили. И даже если бы они ударили вдоль шоссе, им бы пришлось продираться с очень большими усилиями и наверняка с очень большими потерями. Поэтому это их сознательное решение «разнести» клещи к северу и югу от шоссе, оно было практически единственным вариантом быстрого решения проблемы.
Ещё одним неблагоприятным фактором для Красной Армии было то, что мы вели наступление, добились определённых результатов, освободили какую-то территорию, «срезали» Ельнинский выступ, но эти наступления обернулись потерями. Поэтому войска фронтов на Западном направлении, это Западный фронт, которым назначили командовать Конева, Резервный фронт Будённого, они располагали дивизиями, которые пережили эти наступления с серьёзными потерями. Хотя пополнение Западное стратегическое направление получало большое, за сентябрь 1941 года—примерно 190 тысяч человек. Но, тем не менее, готовиться к обороне стали примерно за три недели до операции «Тайфун». Но всё равно эти советские наступления так или иначе сказались на численности советских войск, численности танков. Танки на тот момент были основным подвижным резервом, которым можно было отражать удары противника.
Иногда приходится слышать, что советская разведка на самом деле «видела», что готовится наступление, что немцы прокладывают гать по болоту, но если прочитать внимательно документы разведсводки того же Западного фронта, то там написано—«по нам сейчас ударит одна танковая дивизия», а ударила целая танковая группа. Может быть от одной танковой дивизии они худо-бедно бы отбились, а вот от одной танковой группы—уже увы и ах! Думали, что будет какое-то локальное наступление, с ним бы они возможно справились бы—располагая и зенитками на прямой наводке и обычной полевой артиллерией, могли и сдержать, а вот сдержать удар втрое-четверо больших сил им уже было нереально. И вообще численность группы армий» Центр» перед ударом на Москву составляла 1 миллион 900 тысяч человек. Понятно, что это со всеми тыловиками, но тем не менее, одних дивизий было 78 штук.
То есть, что они получили от Киева? От Киева они получили возможность не держать кого-то на фланге, а всё собрать в одну массу и пойти вперёд. Более того, этот сбор больших масс осуществлялся с «оголением» пассивных участков фронта. Они увидели, что Красная Армия переходит к обороне, а что такое—отдача инициативы противнику и переход к обороне? Это возможность противника посадить в окопы не пойми кого. И перед «Тайфуном» был прецедент, когда оголили пассивный участок фронта на связке между шоссе и ударным направлением, там немцы в окопы «посадили» стройбат на всякий случай, что называется, своим криком, что их убивают, сторойбатовцы предупредят. Но реально они просто «посидели» в окопах, посмотрели на отход советских частей и на этом их миссия была закончена. Но за счёт этого «оголения» пассивных участков можно было собрать очень мощные «кулаки», способные проломить любую оборону и, соответственно, плотность войск на направлениях ударов, она оказывалась значительно ниже нормы, опять же с учётом того, что нам не хватало противотанковой артиллерии. И были места, где советский полк «сидел» на фронте в 15 километров. Понятно, что такую «завесу» немцам было пробить гораздо легче, чем заслон на шоссе с 4-мя километрами на десятитысячную дивизию. Хотя войска пополнились, то есть в составе Западного фронта уже имелись дивизии по 11 000 человек, по 10 000 человек. Но, когда это всё, во-первых, растягивается, а во-вторых—концентрируется в основном на ключевом направлении вдоль шоссе, это не спасало от тех ударов, которые ожидали нас на Вяземском и Брянском направлениях.
Под Брянском Ерёменко на самом деле разумно считал, что удар последует на Брянск, как на крупный центр дорог. На самом деле немцы ударили гораздо южнее. Под Брянском немцы сделали такую вещь, что называется, «ассиметричные Канны», когда две ударные группировки, осуществляющие окружение, одна из них пехотная, другая танковая. Соответственно, танковая группировка движется быстрее, проходит большее расстояние и соединяется с пехотной группировкой. Немецкая пехота наступала севернее Брянска, а танковая группа Гудериана сильно южнее. И этот удар тоже не ждали. Потом, уже после войны, начштаба фронта сетовал на то, что «вот мы должны были увидеть концентрацию». Но это большое послезнание. Опять, чтобы это «увидеть», надо было вовремя это «увидеть». И вот те ощущения, которые чувствовали грозу, всё же, как говорится, не все ощущения можно подшить к делу. А объективные данные говорили о том, что удар будет не там и не теми силами.
Казалось бы, Гудериан только-только замыкал Киевский «котёл», а уже 30 сентября 1941 года, то есть уже в том же месяце, уже перешёл в наступление на Москву, причём немцы очень хитро поступили, Брянский «котёл» они начали формировать заранее, чтобы сначала силами авиации помочь Гудериану, а потом помочь 3-й и 4-й танковым группам. При этом силы авиации, которые были собраны, они составляли весьма внушительную цифру—более 1300 самолётов. По немецким меркам это была весьма внушительная цифра, особенно с учётом количества вылетов в сутки, а количество танков, которые они собрали—больше 2 000 боеготовых машин. То есть три танковые группы, пусть дивизии не новые и не «с иголочки», но они получили пополнение в период затишья. Поэтому если называть вещи своими именами, то удар был неотразим, то есть нельзя было, располагая теми объективными данными, которые были у командования фронта и Генштаба, предугадать—где ударят, как ударят, какими силами и построить оборону, способную отразить эти удары. То, что произошло под Вязьмой и Брянском—это страшная, но неизбежность.
Кроме радиоразведки теоретически могли «вскрыть» авиаразведкой, но немцы сконцентрировали 1 300 самолётов, то есть они перебросили 8-й немецкий авиакорпус из-под Ленинграда, корпус поддерживал 3-ю и 4-ю танковые группы, 2-й немецкий авиакорпус, который поддерживал 2-ю танковую группу, они «накачали» авиацией с южного направления. И у них получилась очень интересная ситуация, у них 2-й авиакорпус был в составе 5-ти бомбардировочных эскадр, включая две эскадры пикирующих бомбардировщиков и он был мощнее, чем 8-й немецкий авиакорпус, то есть номинально Гудериана поддерживала такая сила, которая не собиралась на Восточном фронте. Соответственно они пополнили свои авиачасти, поэтому авиаразведку с советской стороны была практически невозможно вести. Кроме того, марши войск совершались по ночам. Всё же, общим принципом, которым руководствовались и Красная Армия и вермахт—марши войск ночью, тем более лесов было достаточно, чтобы днём можно было спрятаться и через листву не было видно. Ещё не пошёл листопад и можно было спрятаться в дневной период.
Поэтому когда 30 сентября 1941 года немцы ударили под Брянском, это был неожиданный удар, вообще по немецким донесениям это «проходит»—они ударили и их явно не ждут, именно здесь их явно не ожидают. Когда на шоссе немцы сковывающей группировкой пытались «изобразить» удар—их естественно отбили. То есть товарищ Рокоссовский, который как раз командовал 16-й армией, оседлавшей шоссе, он все свои «фишки» использовал полностью—контрподготовка, плотный фронт, он благополучно эту пехоту отразил, но это было слабое утешение и ещё не сразу вскрыли масштабы катастрофы. Сначала недооценивали те немецкие силы, которые перешли в наступление, то есть не смогли посчитать, сколько немецких дивизий в штуках нас ударили. Но тем не менее, в составе Западного фронта были резервы, которые использовали с составе в составе так называемой Группы Болдина под Холм-Жирковским. Вообще Болдину постоянно доставалась такая миссия—наносить контрудары, вот как на Западном фронте, в июне 1941 года, контрудар под Гродно, точно также ему достался контрудар под Холм-Жирковским в октябре 1941 года. Человек вполне заслуженный, хотя надо сказать, что в течение войны он себя никак не проявил и не показал. Достаточно сказать, что даже в конце войны, в 1945 году, его сняли с командования 50-й армии за то, что он не заметил отход противника и не перешёл к преследованию. Но это уже было на подступах к Восточной Пруссии. И были такие люди, которые из полковников «скакали» в командующие фронтом, а вот карьера Болдина шла скорее по нисходящей линии. В октябре 1941 года ему достались резервы, но на этот раз эти резервы были «бледной тенью» 6-го мехкорпуса. Теперь это было три танковых бригады, танковая бригада—это в среднем по 1 000 человек, танки в основном лёгкие, пара тройка десятков современных машин—КВ и Т-34, остальные—Т-26, БТ, Т-40 с которыми «каши не сваришь» просто потому, что их эффективно поражает немецкая противотанковая оборона. Вместо полноценного корпуса численностью в 30 000 человек, у товарища Болдина была дивизия, перевозившаяся теоретически на автомашинах, которая никуда реально не успела—152-я стрелковая, две танковые бригады, первоначально брошенные в бой. И этими силами они пытались остановить немецкий танковый корпус.
Но справедливости ради надо сказать, что немцы этот контрудар восприняли всерьёз и уже имея возможность форсировать Днепр и наступать дальше, они остановились и стали отбиваться. Немцы расценили это как достаточно серьёзное сражение, причём танковое. Отбив удар Группы Болдина немцы уже были уверены в том, что никто им в спину бить не будет, форсировали Днепр и понеслись дальше к Вязьме, но тем не менее они сочли нужным задержаться. Потом они конечно написали, что им не хватало горючего, воздушный флот запросил их—не доставить ли им самолётами, они отказались, на следующий день сменили вехи и решили всё же воспользоваться помощью Люфтваффе. Вот такие слова говорились. Но тем не менее выглядит это именно так, что немцы несутся к Днепру, вдруг следует советский контрудар, останавливаются, отбиваются и едут дальше, то есть был такой элемент перестраховки.
А дальше всё пошло как по накатанному, когда немцы с севера прорываются к Вязьме, отбившись от Болдина, это 3-я танковая группа, наступавшая с севера и традиционно «замыкателем котла» выступила 7-я танковая дивизия. Она замыкала и Смоленский «котёл», теперь она замыкала Вяземский «котёл» и становилась фронтом на запад, то есть вышла к Вязьме, встала фронтом на запад, чтобы отбивать прорывающихся из «котла». Южнее шоссе, где ударила 4-я танковая группа, этот удар на какое-то время «застрял» под Спас-Деменском. Там сложные условия местности, полевые дороги и они там какое-то время «боролись» с местностью.
Кроме того, Будённый, командующий Резервным фронтом, первоначально недооценил направление ударов, то есть он считал, что удар будет на меньшую глубину. Опять же, традиционно был развал управления, поскольку немцы наносили удары с воздуха, в том числе, по штабам. И тот же Будённый вынужден был посылать делегатов связи, разыскивать, где находятся его армии и что они делают. И в условиях, когда не поступает указаний сверху, естественно, командиры, чувствуя, что их обходят, стремились отходить. Некоторые, правда, поступали очень толково. Человеком с нестандартным мышлением стал командир 53-й стрелковой дивизии полковник Краснорецкий, который решил прорываться из «котла» не на восток, а на юг, он своей дивизией «рванул» строго на юг и сумел вклиниться между проходящими немецкими танковыми, моторизованными частями и немецкой пехотой, «выскочить из котла» и в принципе добраться до Можайской линии обороны во много лучшем состоянии, чем остальные. То есть это было такое нестандартное решение, которое помогло вырваться из окружения по крайне мере одной дивизии. Для остальных, конечно, дела обстояли плохо.
С юга немцы выходят к Вязьме, встаёт «стеной» 11-я немецкая танковая дивизия, переброшенная, кстати, из группы армий «Юг», замыкается «котёл», аналогичная ситуация происходит под Брянском и в сумме в эти два «котла», под Вязьмой и под Брянском, попадают главные силы трёх фронтов—Западного, Резервного и Брянского. Усугубило ситуацию ещё и то, что в отличие от Павлова, Конев начал запрашивать Москву—можно ли ему отходить, то есть он какое-то время потратил на обсуждение с Москвой—а можно ли ему отходить. В принципе срочные меры «выдёргивания из котла» именно управления 16-й армии Рокоссовского были приняты, его «выдернули» и стали формировать с его помощью новый фронт уже позади «котла».
Но это запаздывание приказа на отход на сутки-двое, оно сыграло негативную роль в том плане, что меньше людей получили шанс вырваться их окружения, потому что «котёл» был уже достаточно плотным, когда уже немецкая пехота начала формировать внутренний фронт окружения, а на внешний фронт окружения немцы бросили подвижные части, но надо сказать, что в тот момент на Москву пошли два немецких моторизованных корпус, меньшими силами они двигались в направлении столицы, а главные силы группы армий «Центр» находились на периметре окружения, либо отгоняя на северо-запад неотрезанные «котлом» части Западного фронта. И вот борьба с окруженцами во многом спасла Москву, потому что окруженцы после того, как стало ясно, что «котёл захлопнулся», они не пошли, что называется, все дружно сдаваться, они пытались из этого «котла» вырваться. При этом справедливости ради надо сказать, что несмотря на обвалившийся фронт, прибывшие из резерва Ставки танковые бригады первоначально получали приказ—установить связь с окружёнными в Вяземском «котле».
Причём, если бы немцы действовали бы по другому, то советским танковым бригадам удалось бы «доехать» до этой «крышки котла», пробить коридор и может быть кого-то «вытащить». Но немецкая дивизия СС «Дас Райх», которая шла южнее шоссе, двигалась на Москву, её разворачивают строго на север, она обходит эту «крышку котла» сзади, выходит на Минскую автостраду и на этой Минской автостраде предотвращает вполне вероятный прорыв на выручку к окруженцам бронепоезда «За Сталина», построенного инициативно. Был такой очень мощный наш бронепоезд и танковые бригады. В принципе, бронепоезд по железной дороге и танковые бригады по шоссе, они имели шанс, если не утыкаются в «Дас Райх», добраться, что называется, «почесать спинку» тем, кто замкнул «котёл» и кого-то «вытащить». Но из-за того, что дивизия «Дас Райх» была послана поперёк наступления с такими неопределёнными целями, на всякий случай, дивизия была довольно многочисленная, она сумела встать заслоном, не позволив деблокировать окружённых. Поэтому утверждение, что окруженцам не помогали—это несправедливое окружение. Несмотря на то, что фронт рухнул и немцы несутся на Москву какими-то подвижными отрядами, неизвестной нам численности, всё равно рисковали немногочисленными резервами в попытке выручить товарищей. Если бы та же дивизия «Дас Райх» застряла в каких-нибудь лесах, то вполне возможно несколько десятков тысяч человек могли бы вот этими мерами «вытащить. Здесь в отличие от Смоленска и Минска внешний фронт окружения немцы формировали последовательно. Другой вопрос, что Гудериан, как всегда, был плохим «замыкателем котлов».
Вообще, если говорить об ошибках вермахта, то когда были перестановки командования, надо было поставить на направление наступления против Брянского фронта всё же Клейста, «выдернуть» его из группы армий «Юг», где он носился в степях с достаточно простыми задачами и поставить штаб Клейста, чтобы он не совершал действий, которые совершал Гудериан, который не замкнул толком Брянский «котёл», и через это «жидкое сито», за спиной идущих на Орёл танковых дивизий, довольно много народу вышло. Вот такого количества людей, которые вышли из Брянского «котла», ничего близкого под Вязьмой не было, потому что там были Гот и Гепнер. Гепнер, конечно, не самый «острый нож в столе», ему там очень быстро перепоручили как раз возглавлять силы, которые идут на Москву. Но, тем не менее, Гот был человеком последовательным и упорным в замыкании «котлов», он никаких фокусов в стиле Гудериана не допускал. И если говорить про Гудериана и внешний фронт окружения, как раз борьба танковой бригады Катукова в октябре 1941 года под Мценском, она проходила в очень своеобразных условиях на внешнем фронте окружения. То есть Катуков оказался в благоприятных условиях и поэтому он сумел нанести противнику потери, не потому, что он был уникум среди командиров танковых бригад. Катуков конкретно в условиях Мценска был в более благоприятных условиях, чем командиры бригад под Холм-Жирковским или там какая-нибудь Группа Ермакова.
На Брянском фронте был ещё парадокс, что советские части собирались наступать, «срезать» выступ, в котором рассчитывали встретить одну дивизию и внезапно из этого выступа выскакивает целая танковая группа. Естественно попытки её контрударять теми силами, которые рассчитывались на сокрушение одной дивизии были очень мелкие. Естественно, ничего не получилось, Группа Ермакова потерпела фиаско в попытках остановить Гудериана и здесь попытались применять своеобразное средство, как противотанковых собак. То есть там, где наступал Гудериан, в полосе наступления 3-й танковой дивизии немцы столкнулись с противотанковыми собаками. Их эффективность спорная, понятно, что они не могут остановить танковые дивизии, но тем не менее немцы сочли нужным про это написать, что «коварные русские против нас(немцев) применили противотанковых собак с рюкзачками взрывчатки на спинах, которые пытались прыгать под наши(немецкие) танки». Это стало такой психологической опасностью, что даже с русскими собаками надо бороться, потому что неизвестно, что они выкинут.
Есть оценочные суждения, что в плен попало порядка 650 тысяч человек. Традиционно немцы завышают численность тех, кого они брали в плен и их данные не стыкуются с отчётами наших штабов о том, сколько попало в окружение. Вот конкретно по Вязьме и Брянску такого отчёта не было, были подсчёты по Киеву, Белостоку и Минску и они оказывались каждый раз ниже, чем заявлено немцами. Это может быть и «двойной подсчёт» и сбор в плен каких-то местных жителей, поэтому 650 тысяч пленных—это всё же завышенная цифра. Вместе с тем завышенной цифрой является миллион потерь под Вязьмой и Брянском, которые стали называться в 90-е и 2000-е годы и исходили из арифметического вычитания, сколько было на Западном фронте до окружения—1 млн. 300 тысяч человек и сколько осталось после. Не учитывают армии на правом крыле фронта, 29-я армия, которые не попали в «котёл», то есть мимо них пролетает «паровой каток» в сторону Белого, Ржева и Вязьмы, они отходят и становятся фронтом на юг и позднее их переподчинили Калининскому фронту. Поэтому не надо забывать про то, что с ними ничего не случилось, как говорится, писать их, как сгинувших в «котле»—это несправедливо.
Ещё были те, кто находились между двумя «котлами»—Вязьма на севере, Брянск на юге, между ними также находились советские войска, которые немцами преследовались. Им тоже было несладко, потому что за ними по пятам шли пехотные дивизии. Тем не менее они сумели отойти на восток. И также какой-то «кусок» Брянского фронта отошёл, не будучи под ударом, а кто-то вырвался из «котла», понятно, что из десятитысячных дивизий вырывались по 1 000-2 000 человек, меньшая часть. Например, бывшая «ополченческая» 17-я стрелковая дивизия полковника Козлова, в ней перед Вязьмой было 11 500 человек, почти полный комплект июльского штата. Когда она вышла к «своим» после «котла», в ней осталось 830 человек, то есть остался мизер, но этих людей тоже надо считать. Поэтому объективная оценка того, что мы потеряли под Вязьмой и Брянском, это всё же та цифра, которую называл Жуков, он сказал—600 тысяч человек. Она ближе всего к истине и «верхняя граница» может быть 800 тысяч человек, но в любом случае не 600 тысяч пленных, поскольку очень упорно сопротивлялись и немцы отмечают большое количество погибших на поле боя, особенно те, кто прорывались.
Причём с Вязьмой такая ситуация, что очень много знают о попытках прорыва Лукина, командующего 19-й армией, который пережил плен, несмотря на ранение и оккупацию. После войны он сумел рассказать о своих попытках прорыва. И сводят все попытки прорыва именно к действиям Лукина, то есть он формировал группу, которая прорывалась на восток, даже на какое-то время «приоткрыли коридор», но он вскоре «захлопнулся». Но если смотреть немецкие документы группы армий «Центр», то более сильные удары с попытками прорыва из «котла» организовывались в секторе, где находилась Группа Ершакова. То есть, первоначально командующий 22-й армией, из Уральского Военного Округа, потом командовал 20-й армией, погиб в плену и не смог рассказать о том, что там происходило в этом «котле». По немецким документам видно, что гораздо больших усилий от них потребовались на сдерживание Группы Ершакова к югу от Вязьмы. Удары там были более организованными, более подготовленными, с участием артиллерии и потребовало больших усилий, чтобы их сдержать. А что такое сдерживание большими усилиями? Это означает, что войска, которые находятся на восточном фасе «котла», они не могут развернуться и пойти дальше на Москву. Потому что когда немцы стали встречать сопротивление на подступах к Можайской линии обороны и на самой Можайской линии обороны, они стали задавать вопросы—а где их боевые части, которые должны их догнать, где их та же 7-я танковая дивизия? А она стоит и на неё идёт плотной массой пехота, стремящаяся вырваться из «котла» и выбивает людей из немецкой мотопехоты. На самом деле те, кто были окружены под Вязьмой, тем, что они не пошли колоннами сдаваться, они делали очень важное дело—били те немецкие дивизии, которые должны были идти дальше на Москву. Потому что, чем они слабее, тем легче их будет остановить. Удалось здорово «потрепать» 7-ю и 11-ю танковые дивизии. И немецкая пехота была вынуждена длительное время «зачищать котёл».
ПРОДОЛЖЕНИЕ УЖЕ СКОРО...
**************************************************************************************************************************************************************
*******************************************************************************
