Найти в Дзене
Елена Халдина

Ни здрасте ни до свидания (гл. 98)

Роман «Звёздочка ещё не звезда» глава 98 Татьяна Ширяева не понимала, как ей жить дальше с мужем. Она вернулась на кухню, села на табуретку, откинула занавеску и облокотив голову на руки, смотрела в окно. Полная луна вальяжно расположилась меж облаков, напоминая наказ бабы Шуры: «Танька-то на полную луну пусть на рожон к нему не лезет». «Господи, что ж делать, что делать? Сбежать бы от него, да куда? Из ванной выйдет, а мне не то, что с ним жить — глядеть на него тошнёхонько, — она схватила вафельное полотенце, висевшее на батарее, и вытерла им слёзы. Иван выходить из ванной не спешил, ждал, когда жена проревётся и выпустит гнев. Он выпил чай, в который Татьяна добавила щепотку травы бабы Шуры и продолжал лежать в ванне. Волнение и испуг, сменились спокойствием и его сморил сон. Татьяна взглянула на будильник, стоящий на подоконнике, и решила: «Пока ещё не так поздно, пойду-ка я до мамы дойду, может, она меня к себе примет, а то я за себя не ручаюсь: вдруг да не сдержусь и шары его б

Роман «Звёздочка ещё не звезда» глава 98

Татьяна Ширяева не понимала, как ей жить дальше с мужем. Она вернулась на кухню, села на табуретку, откинула занавеску и облокотив голову на руки, смотрела в окно. Полная луна вальяжно расположилась меж облаков, напоминая наказ бабы Шуры: «Танька-то на полную луну пусть на рожон к нему не лезет».

«Господи, что ж делать, что делать? Сбежать бы от него, да куда? Из ванной выйдет, а мне не то, что с ним жить — глядеть на него тошнёхонько, — она схватила вафельное полотенце, висевшее на батарее, и вытерла им слёзы.

Иван выходить из ванной не спешил, ждал, когда жена проревётся и выпустит гнев. Он выпил чай, в который Татьяна добавила щепотку травы бабы Шуры и продолжал лежать в ванне. Волнение и испуг, сменились спокойствием и его сморил сон.

Татьяна взглянула на будильник, стоящий на подоконнике, и решила: «Пока ещё не так поздно, пойду-ка я до мамы дойду, может, она меня к себе примет, а то я за себя не ручаюсь: вдруг да не сдержусь и шары его бесстыжие выцарапаю».

Она скинула с себя халат, надела шерстяное платье, натянула колготки, потом спешно обулась, взяла сумочку, схватила пальто и шапку, спускаясь по ступенькам, на ходу оделась и выскочила из подъезда.

«Всё, больше жить и дня с ним не буду — опротивел он мне…» — решительно настроилась она на перемены в личной жизни.

Татьяна по дороге молила Бога держа внутри себя обиду на мужа и Тигру: «Господи-и, вразуми ты их, что ж они куражатся надо мной? Разве ж так можно? Плюют в самую душу, рвут моё сердце. Управа-то ведь на них должна быть. Все нервы мои нарушили, сил моих нет так жить дальше. Накажи Ты их, пусть им за всё воздастся по заслугам, я лишнего не прошу. Им всё хаханьки да хахоньки, смеются надо мной, думают, что всё сойдёт им с рук. А вот фиг им, — она показала кукиш с горяча, — обломятся, меня не зря царицей величают. Накажешь их, я в Тебя ещё сильнее поверю, а нет, так не обессудь».

Она просила помощи у Бога, торгуясь с ним мысленно как на базаре. И невдомёк ей было, что всё, что с ней происходит, будет продолжаться, до тех пор, пока она не изменится сама.

До дома матери она долетела на одном дыхании. В окнах её дома горел свет. «Не спит мама, успела я значит», — обрадовалась Татьяна. Подойдя к воротам, она подёргала их за ручку, пытаясь открыть, но не смогла, подошла к окну и, приподнявшись на цыпочки, постучала в окно.

Мать вскоре раздвинула занавески, выглянув в окошко, спросила настороженно:

— Кто там?

— Я, мам, открой.

— Ты, ли чё ль, Танька?! — переспросила мать, взволнованно.

— Я, я, открывай.

— Щас, погодь… — сказала мать. Она спешно подошла к входной двери, сунула ноги в галоши, накинула на себя шаль и вышла во двор. Открыв ворота, она запустила дочь и испуганно задала вопрос: — Случилось ли чё ль, чё? — и, не дожидаясь ответа, второй: — Ты пошто́ на ночь глядя одна, без Ваньки?

— Изменил он мне, мам, — призналась Татьяна и дала волю слезам, — опять паразит с Тигрой связался.

— Не реви, пойдём в дом, — сказала мать раздражённо, — напугала меня, аж всё нутро трясётся. Он уж с ней не в первый раз загулял, уж привыкнуть должна.

Татьяна, всхлипывая, шла за матерью, надеясь в душе, что та поймёт её, пожалеет и приютит. Они зашли в дом.

— Проходи, разувайся, на ноги вон тапки хоть обуй, а то пол у меня дюже холодный. — распорядилась мать и предложила: — Чай пить будешь, так налью, он горячий ещё, давеча пила.

— Не до чая мне, мама, не до чая, — раздеваясь сказала Татьяна.

— Ну, не хошь, как хошь, — садись вон к столу, — она зевнула, — О-хо-хох, — прикрыв рот ладошкой. — А я уж спать было собралась, слышу стучится в окошко ктой-то… О-о-ой, как я напужа́лась… Одна ведь живу-то! — посетовала мать.

— Мам, так я поэтому к тебе и пришла, — призналась Татьяна, не зная с чего начать разговор. Галина посмотрела на дочь с прищуром, ожидая, о чём будет речь дальше.

Татьяна поставила локти на стол, обхватила голову руками и зарыдала:

— Не могу я с ним жить дальше, ма-а-ам…

— Не можешь так не живи, пущай он к Тигре идёт, — не понимая намёка, посоветовала мать.

Татьяна глубоко вздохнула, стараясь успокоиться и медленно выдохнула из себя, а потом попыталась растолковать всё матери:

— Да не пойдёт он к ней, она с ним так, шашни крутит, а для житья-бытья он ей не нужен. Она деньги любит, а от него какие деньги, ты ж сама это знаешь. Не выгнать мне его из квартиры, я к тебе пришла, прими меня, мама, — Татьяна смотрела на мать с надеждой, ожидая, что та скажет. — Гулящий он, мам, гулящий.

— Они все, Танька, такие: редко какой бабе добрый мужик попадётся. Все терпят, и ты терпи.

— Да как терпеть-то? — вскричала Татьяна, — Мне уж впору руки на себя наложить…Я ведь ему верила, даже любить начала его, а он вон как со мной обошёлся. Намиловался с Тигрой, трёшку у ней занял и с полным карманом конфет «Красный мак» пришёл. Тёпку ещё с собой для отвода глаз брал, чтобы я не догадалась. Ни стыда, ни совести у него, и она тоже хороша, ярко-красной помадой шею ему измазала, чтобы мне побольнее сделать — знала ведь, что увижу…

И мать задумалась ненадолго, поправила гребёнкой волосы и заявила:

— Ты хошь сердись на меня, Танька, хошь нет, но я тебе вот чё скажу: ты сама его таким сделала.

Татьяна от услышанных слов, ошарашенно распахнула свои карие глаза и воскликнула:

— Как это, ты чего, мам?!

— Не ты ли, пока он в армии служил, Алёнку нагуляла, да на него свесила? Молчишь? А ведь я всё помню, как сейчас: сколько мы с отцом твоим стыда натерпелись, когда тебя с ней из больницы забирали. А сейчас смотри-ка чё, жить не с ним не могу, прими мама. А мы тебя чё, насильно ли чё ли за него замуж отдавали? Ты ж сама расписалась с ним и к нам прикатила, да свидетельством о браке трясла.

У Татьяны перехватило дыхание, и она не могла сказать ни слова, а мать продолжила отчитывать её:

— Была бы ты поумнее, Алёнку-то родила и на э́нтом бы остановилась, и жила бы припеваючи, а ты друг за дружкой детей таскать начала.

— Как друг за дружкой, я же их через пять лет рожала? — попыталась было возразить матери Татьяна.

— А зачем, скажи на милость? Пашка с Тёмкой не пойми от кого.

— Как это от кого, от Ваньки! Ванькины они, Ванькины.

— Может и Ванькины, но не похожи. Тёмка-то хоть характером дружелюбный, а Пашка-то ещё когда, грозил мне по моей могилке проехаться на мотоцикле. Куда ты их таких натаскала-то? — мать повысила голос и перешла на крик, — Сидишь вон, слёзы льёшь, а я ведь и Прошку не велела тебе рожать, но ты разве послушаешь мать родную: морду задрала, ребятишек собрала и укатила со своим рыжим домой на ночь глядя. Осерчала, а спрашивается на чё? На то, что я попросила, когда Прошка родиться, Любке его отдать. Любке-то бы его отдала и глядишь они бы из дома малютки девчонку не взяли. Вот ведь ты какая поперёшная... А сейчас, куда я тебя приму: домишко на два окошка. Мне покой нужен — я ведь уж не молоденькая. Прижми зад и живи. Вот мой сказ. А гулять они все гуляют, и отец твой гулял. Придёт время — отгуляется.

Татьяна встала не в силах сдержать обиду и пошла одеваться, но прежде, чем уйти, с трудом выдавила из себя сквозь слёзы:

— А сама-то ты почему с отцом жить не стала? А сейчас меня вон, грязью поливаешь…

— Так он же сам со мной развёлся! Ты чё хоть, Танька, мыслимо ли тако́ матери говоришь, бесстыдница ты э́нтакая… Не развёлся бы он со мной, так я бы и по сию пору с ним жила, да его терпела.

Татьяна, выходя из избы, взревела:

— Господи-и, никому я не нужна, даже матери родной…

Мать вслед ей посетовала:

— Вот тебе и дочь, шары задрала и ни здрасте ни до свидания. На кой вот таких рожать… Чё-нибудь сотворит с собой, а мне потом всю жизнь маяться. — ей вдруг стало жалко дочь, и она засомневалась: — Уж оставить, поди, надо было на ночь-то в избе, а уж утром выпроводить... Тьфу, расстройство одно.

Татьяна вышла, закрыла ворота и побрела, не зная куда. Бродила она долго, а потом вернулась к себе домой. Иван и дети спали. Она легла к Прошке на диван, чмокнула его спящего в макушку и надумала: «Поживу пока для него, на сколько сил хватит».

© 14.08.2021 Елена Халдина, фото автора

Все персонажи вымышлены, все совпадения случайны.
Запрещается без разрешения автора цитирование, копирование как всего текста, так и какого-либо фрагмента данного романа.

Продолжение 99 Путь домой, или Алёнка-фантазёрка

Предыдущая глава 97 «Красный мак» от Тигры

Прочесть роман "Мать звезды", "Звёздочка", "Звёздочка, ещё не звезда"

Прочесть Хозяева леса