Чем же был для русской словесности Ломоносов Михайло Васильевич?
Исследователь. Теоретик. Творец нового языка, на котором можно постигать науки, не тратя годы на изучение латыни. И только потом - поэт.
А современники ценили его именно и только как стихотворца...
Мы, потомки, не устаём поражаться его открытиям во всех областях знаний - от физики до социологии. Понятно, что весь объём науки тогда ещё был доступен одному человеку, но одно дело усвоить чужие достижения, и совсем другое - сказать новое слово во всех науках. Природа его гениальности понятна - ненасытная любознательность и небывалая трудоспособность.
С детства все мы помним легенду об упрямом парне, который пешком ушёл с Белого моря в Москву - учиться. Словно ведомый неведомой силой... "Легенда" в данном случае - это не вымысел, а кристаллизованная правда.
Что нам добавит знание подробностей о том, что семья была далеко не бедная, что Михайло обязан был продолжить дело отца - лучшего промышленника в Холмогорах, что именно для этого отец подарил ему корабль! По твёрдым понятиям поморов, человек должен стать первым в своём деле, а не подражателем в чужом - в барской науке чиркать пёрышком.
А даст нам это знание возможность примерить чужую судьбу на себя. Быть может, задуматься о своём призвании. И о верности традиции, семье, дому, и об иерархии ценностей. Что важнее - спокойная старость любящего отца или "приращение наук российских"?
И ведь теперь принято считать, что люди довольно чётко делятся на "правополушарных и левополушарных", на учёных - и поэтов, физиков - и лириков. Речь идёт о совершенно разных способах получения и переработки информации, и один человек просто не может быть исследователем - и поэтом? Ломоносов - опровержение этой теории. Не единственное, но пожалуй, самое яркое.
***
«Карл V, римский император, говаривал, что испанским языком с Богом, французским — с друзьями, немецким — с неприятелями, итальянским – с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно, ибо нашел бы в нем великолепие испанского, живость французского, крепость немецкого, нежность итальянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка. Повелитель многих языков - язык Российский!»
Это объяснение Ломоносова в любви к родному языку - не восторженный вопль души, а трезвый анализ, сравнение, сопоставление, это - взгляд исследователя. Учёный "поверил алгеброй гармонию".
Ведь по меньшей мере наивно полагать, что поэт - это такой избранник богов, который просто не может не писать потому, что время от времени его возносит к небесам, и его рукой начинает водить муза. Убеждение из той же серии, что "художник линейкой не пользуется". Всегда пользовались, и не только линейкой, но и циркулем, и рамкой для перевода объёма в плоскость, и даже системами зеркал. Закономерности в рисунке такие же строгие, как в чертеже, и смешно было бы заставлять начинающего художника открывать их самостоятельно, когда всё давно открыто. А вот закономерности в поэзии, её законы - это то, что ещё только предстояло выявить и описать - дать рабочие инструменты будущим поэтам.
И не только поэтам! Не было в России наук - не было и научного языка. Изобретение новых слов - это то, что не удавалось почти никому. Но Ломоносов придумал их десятки: атмосфера, микроскоп, минус, полюс, формула, периферия, градусник, равновесие, квадрат, кислота, кислород, водород, радиус, диаметр, горизонт...
Но если язык обновляется, значит ли это, что часть словарного запаса устаревает и должна отмирать? Ломоносов видел опасность потерь, но сознавал и то, что насыщенность текста церковно-славянской лексикой затрудняет его восприятие.
Вероятно, любое слово хорошо ко времени и к месту. И Михаил Васильевич предложил разделить весь словарный запас языка на три "штиля".
Высокий стиль предполагает использование устаревшей лексики - ведь она звучит торжественно. Здесь уместны и такие фигуры речи, как гипербола, анафора, обращение, восклицание, риторический вопрос. Стиль для торжественных случаев - для речей, выступлений, проповедей. А писать возвышенным слогом подобает героические поэмы. Или оды.
Средний стиль - речь нейтральная, повседневная. Должен стать универсальным языком литературы. Но как раз он и представляет наибольшую трудность для человека пишущего - здесь надо полагаться не на теорию, а на собственный вкус. Здесь допустимы и славянизмы, и то, что позже назовут ненормативной лексикой - чтобы создать речевую характеристику персонажей, но всё, что не звучит нейтрально, следует использовать очень аккуратно, ограниченно.
Низкий стиль - это просторечие. Язык тех слоёв общества, которых пока не коснулось образование. Меткий и звучный, но далёкий от литературных канонов. Он уместен в комедии, в песне. И в басне.
Басня Ломоносова "Два астронома" - образчик "низкого штиля" - народного языка. Неисчерпаемого фонда пополнения языка литературного:
Случились вместе два Астронома в пиру
И спорили весьма между собой в жару.
Один твердил: земля, вертясь, круг Солнца ходит;
Другой, что Солнце все с собой планеты водит:
Один Коперник был, другой слыл Птолемей.
Тут повар спор решил усмешкою своей.
Хозяин спрашивал: «Ты звёзд теченье знаешь?
Скажи, как ты о сем сомненье рассуждаешь?»
Он дал такой ответ: «Что в том Коперник прав,
Я правду докажу, на Солнце не бывав.
Кто видел простака из поваров такова,
Который бы очаг вертел кругом жаркого?»
На русском языке рифмовать легче всего - он словно создан для поэзии. Почему?
И это Ломоносов объясняет совершенно рационально: мы можем при необходимости менять порядок слов, делать то или иное слово длиннее или короче, но самое ценное - это то, чего нет в языках Европы: приставочно-суффиксальный способ словообразования. То, что позволяет нам придать одному и тому же слову, имени - десяток разных эмоциональных оттенков, если не десятки. Выразить тончайшие нюансы чувства и мысли. А ритм, рифма - это свято, это то, без чего стихи - не стихи.
Половодье чувств и мыслей должно иметь берега - размер обязан соблюдаться. Размер - это порядок чередования слогов ударных и безударных. Одного универсального придумать нельзя, каждому языку свойственны свои. Гекзаметр был идеален для греческого, силабическое сложение - для языков с постоянным ударением в словах (французский, например - ударение всегда на последнем слоге). Вольный стих близок к разговорной речи - количество стоп в строках может изменяться. Это простор для экспериментов со словом, но автор должен быть готов к прохладному приёму таких стихов публикой - трудно читать!
Для русского уха органичны пять, целых пять размеров: хорей, ямб, дактиль, амфибрахий, анапест. И наилучший из них, по мнению Ломоносова - ямб. Именно им студент Ломоносов напишет и первую свою оду "На взятие Хотина":
"...Шумит с ручьями бор и дол:
Победа, росская победа!
Но враг, что от меча ушел,
Боится собственного следа".
И все последующие оды, посвященные событиям государственной важности. Вступлению на престол императрицы Елизаветы Петровны, например:
"Науки юношей питают,
Отраду старым подают,
В счастливой жизни украшают,
В несчастной случай берегут;
В домашних трудностях утеха
И в дальних странствах не помеха.
Науки пользуют везде,
Среди народов и в пустыне,
В градском шуму и наедине,
В покое сладки и в труде.
О вы, которых ожидает
Отечество от недр своих
И видеть таковых желает,
Каких зовет от стран чужих,
О, ваши дни благословенны!
Дерзайте ныне ободренны
Раченьем вашим показать,
Что может собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать!"
Нашему современнику может показаться странным несоответствие повода и содержания: гимн во славу наук, обращение к юной научной поросли - какое это имеет отношение к коронации императрицы?
Но дочь Петра обязана продолжить дело Петра. И ода - обращение не только к Елизавете, а ко всем вообще соотечественникам - грамотным и пока неграмотным. Ведь стихи, написанные по такому поводу, прочтут решительно все - вот возможность поговорить сразу со всеми!
Научный подход к поэзии, рационализм - по мнению потомков это то, что помешало Ломоносову стать всенародно любимым поэтом, но очень помогло поэтам будущим. Путь, проторённый великим помором, стал столбовой дорогой для всей будущей русской поэзии.
Но случалось ведь и Ломоносову писать не для воспитания публики, а для себя. Чем, если не картиной космоса, увиденной в телескоп, навеяны эти мечты:
Когда бы смертным столь высоко
Возможно было бы взлететь,
Чтоб к Cолнцу бренно наше око
Могло, приближившись, воззреть,
Тогда б со всех открылся стран
Горящий вечно Океан...
И самые поэтические строки во всей нашей допушкинской поэзии:
Открылась бездна, звезд полна,
Звездам числа нет, бездне - дна.
