Первый спектакль «Жизель», в который я вводился, – это была версия Григоровича. Его спектакль шел по следам Петипа и Лавровского.
Что очень интересно: первую встречу Жизели с Альбертом я готовил в школе, когда выпускался. В том тексте, который я выучил в выпускном классе, и когда я готовил «Жизель» уже спустя пять лет после выпуска, Уланова практически в нем ничего не поправила. Другое дело, что она мне объясняла смысл.
Когда Жизель гадает на ромашке, Альберт не знает, что это такое. Опять-таки – это оккультизм и никакого отношения к его воспитанию не имеет. Она ему показывает: «Вот смотри: это да, а это нет». Она ему объясняет, как это действует, а когда понимает, что будет «нет», все стряхивает. А жест, когда артисты берут и отрывают лепесток, этакий мальчик-плохиш, я ненавижу.
Ведь там так: Альберт берет эту ромашку и жестом говорит: «Какая разница?», а она, просияв, отвечает: «Да, да, я согласна». Ей все равно, ведь она настолько увлечена, настолько влюблена, что она не начинает опять считать, как счетовод – а сколько там лепестков?
Но чаще выглядит все так, что ей нравится их отрывать, и она, как в мультике «Том и Джерри», с оскалом это делает. Господи, какая ерунда! Хочется сразу закричать на того человека, кто это придумал.
Есть еще очень интересный момент. И мне нравится, как это объясняла Уланова и, естественно, Фадеечев, который танцевал с Галиной Сергеевной. Что когда Альберт выгоняет Ганса, он не должен хвататься за шпагу. Ему достаточно повернуться и посмотреть Гансу в глаза и тот отходит от этого взгляда. Потому что Ганс-то его узнал, Ганс понял, что это Граф. И взгляд Графа его останавливает.
Также важна мизансцена Альберта с оруженосцем, когда отворачиваясь от оруженосца, оруженосец начинает кланяться и понимает, что ему надо уйти. Никаких жестов рукой Альберт не делает, он просто поворачивается к нему спиной, тем самым говоря, что разговор закончен.
И не надо забывать одну вещь: тут все его. Оруженосец его слуга, это его деревня, все эти домики тоже его – он здесь хозяин. Потому он себя и ведет по-другому. У него никаких жестов с оруженосцем не может быть. Он пытается сначала по-дружески вести с ним диалог, а потом отворачивается и все – разговор закончен.
И когда он выгоняет Ганса, он всего-навсего говорит: «Вон!». В тот момент на Альберте костюм простолюдина, но при этом ему не надо говорить громко. И эта граница голоса показывает сословие. И только влюбленная девушка Жизель не может понять, что перед ней стоит Граф, ведь крестьянин обязательно бы замахнулся.
Потому, когда есть вот эта жестикуляция во встрече графа Альберта и Жизели, и где вдруг появляется Ганс, это глупо. А когда артисты начинают вести себя глупо, мне конечно, это очень обидно. Потому что, это обедняет нашу профессию, обедняет мизансцену и смысл.
Альберт до конца второго акта отрицательный персонаж. Он не танцует в первом акте, он подтанцовывает Жизели. Как всегда говорил Николай Борисович Фадеечев: «Это танцы на пленэре». Это никакого отношения не имеет к серьезному классическом танцу. Это просто подтанцовка, танцы только у Жизели. Он лишь аккомпанемент.
