Начало:
В истории русской высшей школы Соловьёв остался убеждённым сторонником и защитником университетской автономии, провозглашённой уставом 1863 года (в начальной подготовке проекта устава и сам участвовал). Приходилось не раз Соловьёву выступать против давления со стороны реакционного министра народного просвещения Д. А. Толстого. В 1866 году Соловьёв присоединился к протесту молодых профессоров против нарушения министром устава и предложил всем выйти в отставку (принятие этого решения было делом куда как не простым). Нельзя не вспомнить слова Б. Н. Чичерина: «Соловьёв был человеком с весьма небольшими средствами, обременённый семейством. Он и материально, и нравственно был связан с университетом, которому отдал всю жизнь. К тому же он и к делу был вовсе непричастен; из Петербурга он вернулся, когда в Совете всё было кончено. При всём том он не считал для себя возможным оставаться в университете при таком вопиющем нарушении всякого закона и всякой справедливости. Этот благородный человек ни единой минуты не колебался пожертвовать всем для долга чести и совести». Коллективная отставка профессоров не состоялась из-за вмешательства наследника престола.
Консервативные профессора, реакционная печать, министр просвещения как могли теснили Соловьёва. Долго медлили с выборами его в члены Академии наук. Когда ожидался выход в свет 25-го тома его «Истории России с древнейших времен», в передовых учёных кругах заговорили о желательности публично отметить это событие. В печати писали о предстоящем юбилее, помещали портреты Соловьёва, высказывали желание открыто выразить «общественное уважение к неутомимой и безупречной деятельности уважаемого историка». Составили приветственный адрес, изготовили проект медали с профилем Соловьёва... но открытое публичное чествование учёного министр просвещения не позволил. Пришлось таясь, в тесном кругу отметить это знаменательное событие. Отвечая собравшимся, Соловьёв призвал всех стать выше личных обид: «Вы пришли сказать труженику науки дорогой ему привет, пришли сказать ему «Бог помощь!». При виде такого общественного явления личное дело идёт в сторону, и я считаю себя вправе высказать вам благодарность не за себя, а за русскую науку, за русских учёных, настоящих и будущих».
Через год после этого скромного юбилея вновь сложилась тяжёлая и даже трагическая для ректора Соловьёва обстановка, и его таки вытеснили с занимаемого поста.
Оставив ректорство, а затем и должность ординарного профессора, захворавший Соловьёв продолжал некоторое время читать в университете лекции как «сторонний преподаватель». Этим он хотел показать, что с университетом — с товарищами по работе и студентами — им сохранены хорошие отношения. Уже тяжелобольной, он завещал передать от его имени каждому слушателю его курса по книге из своей библиотеке.
Как лектор Соловьёв не блистал красноречием, к приёмам ораторского искусства не прибегал. Речь его, что на университетских лекциях для студентов, что в публичных выступлениях, была деловой, сжатой, точной.
Историк Бестужев-Рюмин, слушатель первых курсов молодого Соловьёва, писал: «Спросим человека, с кем он знаком, и мы узнаем человека; спросим народ об его истории, и мы узнаем народ». Этими словами Соловьёв начинал свой курс 1848 года, когда я имел счастье его слушать: в истории народа мы его узнаем, но только в полной истории, в такой, где на первый план выступают существенные черты, где всё случайное, несущественное отходит на второй план, отдается в жертву собирателям анекдотов, любителям «курьезов и раритетов». Кто так высоко держал своё знамя, тот верил в будущее человечества, в будущее своего народа и старался воспитывать подрастающие поколения в этой высокой вере».
Спустя полтора десятка лет слушал Соловьёва другой его ученик — Ключевский. «Начали мы слушать Соловьёва. Обыкновенно мы уже смирно сидели по местам, когда торжественной, немного раскачивающейся походкой, с откинутым назад корпусом вступала в словесную внизу (название аудитории) высокая и полная фигура в золотых очках, с необильными белокурыми волосами и крупными пухлыми чертами лица, без бороды и усов, которые выросли после. С закрытыми глазами, немного раскачиваясь на кафедре взад и вперёд, не спеша, низким регистром своего немного жирного баритона начинал он говорить свою лекцию и в продолжение 40 минут редко поднимал тон. Он именно говорил, а не читал, и говорил отрывисто, точно резал свою мысль тонкими удобоприемлемыми ломтиками, и его было легко записывать...Чтение Соловьёва не трогало и не пленяло, не било ни на чувства, ни на воображение, но оно заставляло размышлять. С кафедры слышался не профессор, читающий в аудитории, а учёный, размышляющий вслух в своём кабинете».
Труд профессора сочетался у Соловьёва с постоянным трудом исследователя. В органическом сочетании педагога и исследователя едва ли не главная особенность творческого пути Соловьёва в русской науке.
Однако ещё до профессорства зарождалось у Соловьёва намерение написать всеобщую историю родины: — «Давно, ещё до получения кафедры, у меня возникла мысль написать историю России. После получения кафедры дело представлялось возможным и необходимым. Пособий не было, Карамзин устарел в глазах всех. Надобно было, для составления хорошего курса, заниматься по источникам, но почему же этот самый курс, обработанный по источникам, не может быть передан публике, жаждущей иметь русскую историю полную и написанную как писались истории государств в Западной Европе? Сначала мне казалось, что история России будет обработанный университетский курс, но когда я приступил к делу, то нашёл, что хороший курс может быть только следствием подробной обработки, которой надобно посвятить всю жизнь».
Соловьёв занимался составлением материалов для первого тома «Истории» с 1848 года. Из его записей: «Дело сначала шло медленно, лекции не были всё ещё приготовлены, много надо было писать посторонних статей из-за куска хлеба...». Но по мере накопления материала работа ускорялась, становилась систематичней. Если на подготовку 1-го тома ушло три с небольшим года, то начиная со 2-го тома порядковые книги главного труда Соловьева стали выходить по тому в год.
С необыкновенной точностью Соловьёв осуществлял свой смелый замысел. Тома его «Истории России» выходили регулярно каждый год, с 1851-го по 1879-й.
Аккуратность Соловьёва в подготовке томов его огромного труда поразительна: ведь он мог опереться на более или менее систематическое изложение событий русской истории, доведенное Карамзиным только до начала XVII века. Всё последующее время Соловьев освещал на основе собственных розысканий в архивах и хранилищах и первичной обработки массы документов, отложившихся за два столетия — XVII-XVIII.
Осевую, новаторскую свою идею учёный рельефно выразил в широко известных начальных строках предисловия к его «Истории России»: «Не делить, не дробить русскую историю на отдельные части, периоды, но соединять их, следить преимущественно за связью явлений, за непосредственным преемством форм, не разделять начал, но рассматривать их в взаимодействии, стараться объяснить каждое явление из внутренних причин, прежде чем выделить его из общей связи событий и подчинить внешнему влиянию, вот обязанность историка в настоящее время, как понимает его автор предлагаемого труда».
Историко-философские, теоретические воззрения Соловьёва-учёного положили прочное начало становлению и росту новой русской исторической науки в условиях буржуазной России. В этих воззрениях творчески преломлены идеи нескольких историков и философов: Э. Гиббона, Д. Вико, Ж. Сисмонди, Ф. Гизо, И. Эверса и Г. Гегеля. Особенно выделял Соловьёв Гегеля и Эверса.
Объясняя каждое явление в истории внутренними причинами, Соловьёв-историк старался показывать всё явления во взаимосвязи с другими, не дробить русский исторический процесс на множество эпох. В истории России он устанавливал четыре крупных раздела:
I. Господство родового строя — от Рюрика до Андрея Боголюбского
II. От Андрея Боголюбского до начала XVII века:
а) Борьба родового и государственного строя — от Андрея Боголюбского до Ивана Калиты;
б) Объединение русских земель вокруг Москвы — от Ивана Калиты до Ивана III;
в) Торжество государственного начала — от Ивана III до пресечения Рюрикова дома и самого начала XVII века.
III. Вступление России в систему европейских государств — от первых Романовых до середины XVIII века
IV. Новый период истории России — от середины XVIII века до так называемых великих реформ 1860-х годов
Современников дивила работоспособность Соловьёва. Основания её — самодисциплина, строгий порядок во всех делах, в повседневном укладе жизни. Рано он выработал в себе бережнейшее отношение к быстротечному времени.
Представим распорядок жизни историка. «Соловьёв известен был как самый аккуратный профессор в университете. Он не только не позволял себе пропускать лекций даже при лёгком нездоровье или в дни каких-нибудь семейных праздников, но и никогда не опаздывал на лекции, всегда входил в аудиторию в четверть назначенного часа минута в минуту, так что студенты проверяли часы по началу соловьёвских лекций... Он вставал в шесть часов и, выпив полбутылки сельтерской воды, принимался за работу. Ровно в девять часов он пил утренний чай, в 10 часов выходил из дому и возвращался в половине четвёртого. В это время он или читал лекции, или работал в архиве, или исправлял другие служебные обязанности. В четыре часа Соловьёв обедал и после обеда опять работал до вечернего чая, т. е. до 9 часов. После обеда он позволял себе отдыхать. Отдых заключался в том, что он занимался лёгким чтением, но романов не читал, а любил географические сочинения, преимущественно путешествия. В 11 часов он неизменно ложился спать и спал всего 7 часов в сутки». Таков был обыденный строй жизни, запечатленный его современником, историком П. В. Безобразовым.
Строгому размеренному порядку, почти суровой атмосфере подчинена была жизнь дома и семьи историка. Семья была большая, патриархальная, с устойчивыми традициями. Во главе её стояли Сергей Михайлович и его жена Поликсена Владимировна (в девичестве Романова), у них родилось 12 детей (четверо умерли в раннем детстве, восьмеро выросли). Впоследствии стали известными деятелями — философ и поэт Владимир Сергеевич Соловьёв, историк Михаил Сергеевич, известный автор исторических романов Всеволод Сергеевич, поэт и писательница для детей Поликсена Сергеевна.
Предания домашней памяти и родовой духовной преемственности этой семьи запечатлены в посвятительном тексте, который предваряет известную книгу Владимира Соловьёва «Оправдание добра. Нравственная философия»: «Посвящается моему отцу историку Сергею Михайловичу Соловьёву и деду священнику Михаилу Васильевичу Соловьёву с чувством живой признательности и вечной связи». Это знаменательное посвящение появилось в свет спустя почти два десятилетия после кончины историка.
Преодолевая обиду вынужденной отставки и мучительные натиски тяжёлой болезни, историк Соловьёв весной 1879 года с напряжением заканчивал очередной, 29-й, том своей «Истории России». Том был написан. Но увидеть его изданным автору не пришлось... 4 (16) октября 1879 года Сергей Михайлович Соловьёв скончался. Печальная церемония похорон состоялась на кладбище Новодевичьего монастыря, куда собралось множество людей. Многое было сказано и написано в связи с этой утратой, наиболее достойно помянул покойного в речи Бестужев-Рюмин: «Мы жалуемся, что у нас нет характеров, а вот ещё недавно жил между нами человек с твёрдым характером, всю жизнь посвятивший службе Русской земле. Мы жалуемся, что у нас нет учёных, а вот только что сошёл в могилу человек, место которому в ряду величайших учёных XIX века».