Начало:
Высшее историческое образование Соловьёв получил в 1838-1842 годах на первом, историко-филологическом отделении философского факультета Московского университета.
Университет, как и связанные с ним научные общества, с его 33 кафедрами, профессурой и студенческой молодежью являлся средоточием оживленной общественно-идейной жизни 30-40 годах XIX века. Публичные курсы лекций университетских профессоров собирали большие аудитории слушателей. Состоявшая при университете газета «Московские ведомости» редактировалась, как правило, университетскими преподавателями. Профессора активно печатали в ней статьи, путевые заметки, открытые письма. Передовые профессора и студенты принимали живейшее участие в идейных, общественных и научно-философских спорах, кипевших в московских литературных салонах.
Занимался Соловьёв в университете прилежно. По обыкновению много читал. Бывал и в студенческой среде вне занятий. В доме родителей своего товарища А. А. Григорьева (будущего известного поэта и критика), Соловьёв встречался со студентами, начинающими поэтами А. А. Фетом и Я. П. Полонским, Н. М. Орловым (сыном декабриста М. Ф. Орлова). Бывал там и К. Д. Кавелин, только что кончивший курс в Московском университете. Главой кружка был Аполлон Григорьев. Здесь обсуждали дела литературно-поэтические, читали и толковали Гегеля, философствовали. По словам Фета, в кружке сходились «наилучшие представители тогдашнего студенчества».
Профессора заслуженные и почтенные — историк М. П. Погодин, учёный словесник и поэт С. П. Шевырев, философ-эстетик И. И. Давыдов являлись деятелями «официальной народности» — новые течения европейской философской и научно-исторической мысли встречали они неприязненно. Свежие веяния в университете ощутимы были в среде молодых преподавателей, таких как историки: Д. Л. Крюков, Т. Н. Грановский, несколько позднее — К. Д. Кавелин и П. Н. Кудрявцев. Этот круг университетских деятелей предпочитал прогрессивные буржуазно-либеральные идеи, ратовал за просвещение, смотрел на Запад.
Не сразу Соловьёв определился в общественно-идейных течениях. На первых порах испытал заметное влияние славянофильского кружка, находился в дружеских отношениях с поэтом и историком К. С. Аксаковым. Начал было печататься в журнале М. П. Погодина «Москвитянин», в славянофильских сборниках. Однако постепенно бóльшие и бóльшие симпатии он проявлял к западникам, и ко второй половине 40-х годов — твёрдо примкнул к ним. Московский их кружок возглавлял Грановский, с ним у Соловьёва сложились самые дружеские отношения. Сложнее были отношения с Погодиным, ведь он тогда ведал кафедрой русской истории, при этом: профессор разрешил Соловьёву пользоваться своей библиотекой и богатым собранием древних рукописей, а на экзамене, прослушав ответы Соловьёва — обратил на него внимание начальства.
Рекомендация Погодина не много стоила в глазах Строганова: попечитель не жаловал старых профессоров (за отсталость научных воззрений). У попечителя возникли мысли о подготовке Соловьёва к учёным занятиям и возможности впоследствии поставить его на кафедру русской истории.
Для завершения подготовки к деятельности профессора желательно было непосредственное (не только по книгам), знакомство будущего кандидата с культурой, образом жизни и наукой западноевропейских стран. Дать Соловьёву заграничную командировку попечитель не мог: не предусмотрено было. Собственными средствами для поездки семья Соловьёва не располагала. Тогда Соловьёву (готовившемуся к выпускным экзаменам) передали предложение попечителя: не хочет ли он поехать за границу в роли домашнего учителя при детях графа А. Г. Строганова, брата попечителя, Соловьёв согласился. В июле 1842 года он отправился из Москвы в Петербург, оттуда на пароходе в Травемюнде, далее дилижансом в Любек, затем — в Берлин.
2 года жизни в Западной Европе существенно расширили горизонты Соловьёва. Занятий с графскими детьми было мало. С присущей ему любознательностью и острой наблюдательностью он многое повидал, слушал лекции известных учёных: философа Шеллинга, историков Неандера, Ранке, Раумера, Шлоссера, Ленормана и Мишле, географа Риттера, историка литературы Эдгара Кине, прославленного Франсуа Гизо и великого польского поэта Адама Мицкевича. Побывал Соловьёв в старых университетах Берлина и Гейдельберга, Сорбонны и Коллеж де Франс. Усердно занимался в Королевской библиотеке в Париже и в аахенской библиотеке.
В Париже Соловьёву пришлось побывать в одном из торжественных заседаний Французской Академии. Слегка соприкоснулся он с особенностями политического быта Франции времён июльской монархии. «Был я, — пишет Соловьёв, — и в палате депутатов; меня неприятно поразил беспорядок, бесцеремонность депутатов, шум во время произнесения речей непервостепенных ораторов...». После строгих и чинных военно-полицейских порядков николаевской России дух и свободный тон конституционно-буржуазной Франции показались Соловьёву довольно странными.
Из Москвы между тем приходили письма... стало известно, что Погодин выражал намерение оставить кафедру русской истории. Нужно было поторапливаться на родину. Осенью 1844 года Соловьёв возвратился в родной город после 2-х лет отсутствия, переполненный богатыми и разнообразными впечатлениями от учёного мира и непривычных для него порядков буржуазного строя. Между тем слухи о намерении Погодина подтвердились: он подал в виде демонстрации просьбу об отставке, считая, что без него не обойдутся. Однако просьбу исполнили. Погодин ушёл, кафедра русской истории осталась вакантной.
Попечитель Строганов сказал Соловьёву, чтобы он приготовлялся к магистерским экзаменам. Успешная сдача их давала право взойти на освободившуюся кафедру. В подталкивании Соловьёв не нуждался, деловито начал подготовку. Одновременно принялся за магистерскую диссертацию. Остановился было на княжении Ивана III, теме обширной и сложной. Вскоре понял, что нельзя обойтись без воссоздания общей истории Новгорода Великого — ведь этот древний город с его необозримыми северными владениями при Иване был присоединен к Московскому государству. Усердно занялся Новгородом. Тут встали хитрые вопросы об истории отношений между великими князьями и Новгородом. В итоге «вместо диссертации об Иоанне III вышла диссертация об отношениях Новгорода к великим князьям». Нужно было доброе слово Погодина. Тот держал работу у себя, томил соискателя долгим ожиданием ответа. В конце концов — написал нужные по форме слова оценки «Читал и одобряю». Теперь можно было печатать одобренную рукопись. Нужны были на это средства. Автор же еле-еле сводил концы с концами. Пришлось снова обращаться к попечителю. Тот дал в долг 300 рублей — диссертацию напечатали. Вскоре из университетской типографии вышел в свет первый крупный труд начинающего учёного «Об отношениях Новгорода к великим князьям. Историческое исследование».
С диссертацией на степень магистра всё было в порядке, но нужно было пройти через магистерские экзамены. А они не предвиделись простыми. Предэкзаменационные тревожные заботы соискателя чётко обрисовал он сам. Ход экзаменов подтвердил тревоги. Главные экзаменаторы сдержанно оценили знания Соловьёва. Важнейший экзамен по русской истории признан удовлетворительным; по всеобщей истории — вполне удовлетворительным, ответы по политической экономии и статистике — сам Соловьёв считал неудачными.
Скромные итоги экзаменов, однако, с лихвою перекрыл блестящий диспут по магистерской диссертации. Слушателей собралось много. «Приехал Погодин и учинил неслыханное дело: предложивши возражения, он объявил, что ответов моих на свои возражения он не хочет и не обратит на них никакого внимания, что он приехал не за тем, чтоб спорить со мной, а только изложить своё мнение насчет диссертации». Такое подлинно неслыханное выступление воочию выявило недоброжелательство бывшего главы кафедры русской истории по отношению к соискателю. Председательствующий в ответ на речь Погодина предложил Соловьёву защищаться «по порядку, заведённому на диспутах». Искатель звания магистра опровергал соображения академика Погодина. В учёных спорах участвовали шестеро профессоров, в их числе — официальный оппонент Грановский. Соловьёв представлял контрдоводы, возражал, отвечал на вопросы — держался внешне спокойно. «Наконец, — вспоминал он, — диспут кончился со славою для меня».
Далее дело пошло более гладко. По поручению Грановского Кавелин прочитал диссертацию, ничего в ней не нашёл из славянофильских идей — напечатал во влиятельных «Отечественных записках» восторженную рецензию: все университетские западники отныне видели в Соловьёве своего сторонника. Вскоре он уже начал читать лекции на факультете. Начальные лекции прослушали попечитель, декан, профессора во главе с Грановским. Прошли лекции полноценно. Соловьёва поздравляли. Прославленный лектор Грановский во всеуслышание произнес: «Мы все вступили на кафедры учениками, а Соловьёв вступил уже мастером своей науки».
В первый год преподавания в университете темы лекций Соловьёва охватили период до смерти Ивана Грозного. Источники, лежавшие в основе курса, наблюдения и свои мысли лектор положил в основу нового исследования. На летних вакациях 1846 года закончил рукопись докторской диссертации.
В следующий год выходит вторая преобъемистая книга молодого учёного «История отношений между русскими князьями Рюрикова дома». Она вызвала до десятка рецензий: были отдельные критические отклики, преобладали положительные. О живой и длительной полемике вокруг этой книги писал Н. Г. Чернышевский ещё в конце 1850-х годов, то есть — спустя 13 лет после её появления!
Успешное чтение лекций, публикация 2-х солидных исследований отдельными книгами и 12-ти статей в прессе — в течение 3-х лет (1845-1847) наглядно свидетельствовали о вступлении в русскую историческую науку новой, деятельной и крупной величины. Незамедлительно последовало укрепление молодого учёного в университете, закономерное приобретение видного положения в научной литературе и журналистике. В 1847 году ему исполнилось 27 лет, и тогда же он получил учёную степень доктора исторических наук, политической экономии и статистики. Вскоре утверждён в должности сперва экстраординарного, а затем и ординарного профессора Московского университета.
Последующая творческая и служебная биография Соловьёва теснейшим, органическим образом связана с этим важнейшим научно-учебным центром России. С половины 40-х годов и до конца своих дней он здесь профессорствовал на кафедре русской истории: ни мало, ни много — с лишком три десятилетия... В то же время, исполняя все учебно-преподавательские обязанности, в течение 6-ти лет работал по выборам деканом историко-филологического факультета. А другие 6 лет, и опять-таки по выборам — отслужил ректором, возглавляя Московский университет. Так и шла его жизнь — от студента до ректора...
Продолжение следует...