Письма Льва Сергеевича Пушкина к С. А. Соболевскому
1.
Во-первых, благодарю тебя за письмо твое. Во-вторых, имею честь тебя уверить, что, если бы твои уши были довольно длинны для того, чтобы я их отсюда достал, то я бы их выдрал чрезвычайно усердно за дурную твою шутку (здесь: рассуждение Соболевского о Баркове) в отношении к О. С. (Ольге Сергеевне, сестре Пушкина). Тебе впрочем, может быть, неизвестно, что я сделался человеком весьма моральным, и по сей-то причине предоставляю тебе на съеденье одного С. Л. (Сергей Львович Пушкин, отец). Только, кушая его, не подавись сморщенным его мясом; мне же оно так приелось, что после каждого нашего свидания у меня от одного его запаха бывает тошнота, и индижестия.
Теперь утро, и натощак об этих вещах говорить не должно. Что тебе вздумалось мне давать препоручения к Цицианову? Знаешь ли, что он и где он. Вот тебе вся его история. Приехавши в Петербург, его светлость князь Цицианов (Федор Иванович?), "наследник имеретинского престола", остановился в Большой Мещанской, в трактире Париж, под № 27. Мы же, "темные дворяне", каждый день у него обедывали, ужинали, завтракали, и каждый день ему обходился около 200 и 300 рублей. Между тем, Цицианов играл в карты и проиграл 50 тысяч, не в состоянии будучи уплатить их и не намереваясь давать векселя, он начал укладывать в узелки белье свое и тихомолком надеялся ускользнуть восвояси; но Луи, содержатель и заимодавец Цицианова, остановил его силою полиции. Какой-то из Грузинских царей поручился за него; но Цицианов, находящийся уже не в состоянии продолжать роскошную жизнь свою, удалился в Ямскую, где и живет уже около двух месяцев, и никто его не видит. Аминь, аминь, тем кончу я рассказы!
2.
Я чрезвычайно рад, что мы возобновили с тобой никогда впрочем незаводимую переписку, пиши же сам о Москве, об ее глупостях (здесь: глупостях Москвы) и об В. Л. (Василий Львович Пушкин). Уверь эту скотину, что "Ах тетушка, ах Анна Львовна" не брата* и никого из семейства; разве, может быть, С. А. (?) хотел подшутить, да и подделался под брата.
* вместо примечания:
Пушкин - П. А. Вяземскому. 20-е числа апреля 1825 г. Михайловское: "Улыбнись, мой милый, вот тебе "Элегия на смерть Анны Львовны" [...] (Я да Дельвиг: здесь авторство)...".
Из письма Вяземского Пушкину от 7 июня 1825 г. "... Если: "Ах, тетушка! Ах, Анна Львовна" попадется на глаза Василью Львовичу, то заготовь другую песню, потому что он, верно, не перенесет удара...".
Пушкин - П. А. Вяземскому. Вторая половина (не позднее 24) сентября 1825 г., Михайловское: "... Ради бога докажи Василию Львовичу, что "Элегия на смерть Анны Львовны" не мое произведение, а какого-нибудь другого беззаконника… Дело в том, что конечно Дельвиг более виноват, нежели я. Похлопочи обо мне, душа моя, как о брате...
Из письма А. А. Дельвига к А. С. Пушкину (12 июня и вторая половина июня 1826 г. Петербург)
"Гнедичу лучше, он тоже живет на даче и тебе кланяется. В комнатах, в которых он живет, жил в последнее время Батюшков. До сих пор видна его рука на окошках. Между прочим на одном им написано: Есть жизнь и за могилой! а на другом: Ombra adorata (Тень поклонилась)! Гнедич в восторге, меланхолическом по целым часам смотрит на эти строки.
Вяземский у меня был в проезд свой в Ревель. Он сказал мне, что он уверил Василия Львовича, что: "Ах тетушка, ах Анна Львовна", написано мною (Дельвигом), и тем успокоил его родственную досаду. Мы очень смеялись над этим...".
Поклонись от меня Вяземскому и скажи ему следующее: Вы спрашивали Льва Пушкина, чрез сестру его Ольгу, какие именно пьесы (здесь: произведения) его брата надобно поместить, помнится, в "Телеграфе". Лев же Пушкин сего не знает, и знать об этом, больше вас самих, никто не может. Может быть, Ольга Сергеевна, с непривычки, дурно объяснила ваше препоручение; а вы спрашивали только, что нет ли у него, вышеупомянутого Льва, какой-либо пьесы, то на cиe последнее он говорит следующее: помнится, я князю Вяземскому вручил все новые пьесы моего брата; но однако в последствии оказалось, что одна из них ускользнула, почему я и препровождаю ее на его благорасположение:
"Люблю ваш сумрак неизвестный
…………………………………….
Тоску любви забуду я" (Стихотворение А. С. Пушкина).
Перепиши эту пьесу для кн. Вяземского или, если лень, то оторви ее для него от другой половины письма; во всяком случае, уничтожь первую страницу, писанную какой-то свиньей, а не вашим покорным Л. Пушкиным
3.
Вчера получил еще письмо от тебя, на которое гораздо больше рассердился, нежели на первое, потому что рассердился не в шутку. Что за своевольное распоряжение пьесой, мною присланной не к тебе, а к Вяземскому. Почему ты знаешь, что Вяземский, единственный и полный ее хозяин, отдал бы ее в "Телеграф"? Что же до меня, ты меня против брата поставил в очень неприятное положение. Теперешние наши отношения, тебе неизвестные, требуют чрезвычайной деликатности, а ты заставляешь меня ее нарушить*.
*Пушкин к Дельвигу (Михайловское, 23 июля 1825 г.): "С братом я в сношения входить не намерен. Он знал мои обстоятельства и самовольно затрудняет их. У меня нет ни копейки денег в минуту нужную, я не знаю, когда и как я получу их. Беспечность и легкомыслие эгоизма извинительны только до некоторой степени. Если он захочет переписать мои стихи, вместо того чтоб читать их на ужинах и украшать ими альбом Воейковой (здесь: жена А. Ф. Воейкова), то я буду ему благодарен, если нет, то пусть отдаст он рукопись мою тебе, а ты уж похлопочи с Плетневым"...
Может быть, ты всего этого не поймешь; но я от тебя требую, как от приятеля и от честного человека, чтоб пьеса, присланная мною к Вяземскому, никоим образом не была бы напечатана без ведома Вяземского. Прощай, в другой раз напишу тебе письмо повеселее; вольно тебе было разбесить меня. Лев Пушкин, 10 ноября 1825. СПб.
4.
Отвечать мне на все письма или сослать меня на каторгу: для меня почти одно и тоже; однако же со всем тем я виноват перед тобой; давно сбираюсь отвечать на твои письма и наконец отвечаю следующее.
1) Благодари Полевого (здесь: издатель) за присылку билета.
2) Растолкуй Полевому следующее: я не могу и даже мне невыгодно его предложение на счет пьес брата (первый год выхода "Телеграфа"). Сделавши с ним предлагаемое им условие, я обязываюсь ему ежемесячно доставлять пьесы брата; не всегда пьесы под рукой; к тому же я, продавая их другим журналистам, получаю 10 и более рублей за стих; вся годовая сумма Полевого равняется с платой, которую предлагает мне Аладьин (издатель "Невского альманаха", начал издаваться в один год с "Телеграфом") за одну пьесу брата. Вот моя невыгода; невыгода же Полевого в том, что он будет платить за стихи, которые теперь, хотя не регулярно и не ежемесячно, но будет получать даром. Брат решился, сколько можно, поддерживать "Телеграф". Наконец, решительный мой отказ, на который нет возражений, имеет причиною то, что у брата мелких пьес мало, а у меня в моем распоряжении их вовсе нет.
3) Присланная мной пьеса не оглавлена (см. выше), - иди к Вяземскому и окрестите ее как угодно. Дело в том, что пьеса эта прелесть; Москвитяне, судя по тебе, не чухают красоты поэзии. Прости им Боже!
1826 г.
Здравья желаю Соболевскому! Не взыскивай на мне, что я не пишу тебе по три месяца; ты должен знать мою лень, она из меня делает черт знает какую скотину; я же, думаю, тебе сказал, чему я уподобляю регулярную переписку. К тому же все это время я проклинал тебя, Москву, Московских, судьбу и Б. (здесь: Баратынский Евгений Абрамович). Нужно было вам, олухам и сводникам, женить его! Чему вы обрадовались? Для того, чтобы заняться сватовством, весьма похвальным препровождением времени, вы ни за грош погубили порядочного человека.
Б. в течении трех лет был тридцать раз на шаг от женитьбы; тридцать раз она ему не удавалась; en etait-il plus malheureux? (Был ли он оттого несчастливее?). Он ни минуты, никогда не жил без любви, и отлюбивши женщину, она ему становилась противна. Я все это говорю в доказательство непостоянного характера Б., которого молодость не должна бы быть обречена семейственной жизни. Ты скажешь, что он счастлив. Верю, mais attendons la fin (подождем конца), говорит басня, а тяжело заплатить целым веком скуки и отвращения много много за год благополучия. Б. вечно преследовала мысль, что жениться ему необходимо; но кто же из порядочных верил ему?
Не говоря о характере Б., спрашиваю тебя, обстоятельства его допускали ли его до этой глупости. Какую он выбрал себе дорогу? Как он хочет себя устроить? Я не разумею под этим денежных его обстоятельств; он может быть Шереметевым, но должен на чем-нибудь утвердиться. Для поэзии он умер, его род (здесь: направление) т. е. эротический, не к лицу мужу, а теперь из издаваемого собраний своих сочинений он выкидывает лучшие пьесы по этой самой причине, а исключить Б. из области поэзии, это штука Эрострата (здесь: Герострат), и тебе подобает слава сия - радуйся!
Что ж ему остается? Быть помещиком, и в этом случае нужно было очень подождать вступать в брак. Да черт возьми, дело или безделье (но не безделка) сделано, и говорить нечего. Довольно трех страниц, которыми морю тебя. Я этим заставил тебя искупить грех твоего сводничества.
Что ты обещал приехать в Петербург, да и не думаешь. Хорош! Пора бы тебе, хотя на время, оставить Москву. То-то я заболтаю и заругаю тебя, когда Бог приведет паки свидеться. Оно бы было мне большим утешением в моей мизантропии.
Leon Puchkin
