49.
Следующие несколько дней я перешивала платье. Немного укорачивала, поскольку бабушка была выше меня. Ушивала в талии и в груди. Вышитые цветы старалась сохранять на подоле и лифе. Потом одевала и любовалась собой. Мечтала о том моменте, когда Демид увидит меня на новую Луну. Мне так хотелось быть красивой для него.
А еще я готовила ему подарок. В нашем селении было принято, что невеста сама шьёт рубаху для суженого и преподносит её в момент сватовства. Жених принимает рубаху и относит её своей матери. Та придирчиво осматривает обнову, и если ей что-то не понравится, то возвращает подарок обратно, с требованием перешить. Если и на второй раз невеста не сможет угодить матери жениха, то сваты забирают своё предложение и ищут другую девицу.
Такое случается редко, на моей памяти ни разу свадьба не расстраивалась из-за сватовской рубахи, но каждая девушка очень тщательно готовит этот дар. Ведь нет ничего позорнее, чем получить подаренную жениху рубаху обратно от его матери.
У Демида матушки уже не было в живых, да и о нашем обычае он мог не знать, но мне хотелось что-то подарить ему. Чтобы в долгие четыре месяца, остававшиеся до нашего свадебного огня, рядом с ним была вещь, несущая моё тепло.
- Молодец, что для жениха шьёшь, - похвалила меня бабушка, увидев, что я делаю. - Ничто так не привязывает мужчину, как нитки на одежде, сшитой ему женщиной. В каждый стежок закладывай пожелания добра и здоровья Демиду, и всю любовь свою зашивай. Вот увидишь, как это пригодится.
Я улыбнулась и ещё усерднее взялась за работу.
Содержание двух других сундуков бабушка мне не показала. На мои любопытные взгляды лишь промолчала. А я решила не настаивать.
Несмотря на то, что бабушка чувствовала себя лучше, она ещё много лежала и была слаба.
Жар иногда приходил, но был уже лёгким. А вот глаза колдуньи постоянно менялись.
Порой я видела в них свет и заботу, она следила за моей работой любящим взглядом, что-то подсказывала, улыбалась.
Но иногда в её глазах застывал холод. И вокруг сразу становилось холоднее. Я сильнее топила печь, а когда дышать становилось нечем, открывала дверь на улицу. Но ни свежий воздух, ни тепло печи не убирали леденящий душу холод, исходящий от пожилой женщины.
В эти периоды бабушка молчала. И смотрела куда-то сквозь меня. Если я и попадалась ей на глаза, то взгляд её был недобрым. И в углу избы что-то начинало шевелиться, издавать слабые звуки.
Мне было очень страшно. Я тоской смотрела за окно на оживающий весенний лес. Хотелось спрятаться в нём и никогда не возвращаться в эту ледяную темноту.
Но бежать мне было некуда. Матушка отказалась называть меня дочерью. А в другой дом в селении меня и подавно не пустили бы. Уйти к Демиду я не могла. Это нарушение всех законов богов. Не положено девице в доме жениха жить.
Поэтому я тихо сидела в углу, стараясь не шевелиться и даже не дышать. Когда на душе становилось совсем холодно, я вспоминала про свет в своём сердце, которым лечила бабушку, когда ей было плохо.
Представляла своё сердце золотым горячим шаром. И как от него во все стороны расходятся лучи. Они согревают моё тело и успокаивают душу. А выходя за пределы меня, подсвечивают окружающую обстановку.
И тогда шевеление в углу стихало, а холод отступал. Бабушка проваливалась в сон и просыпалась другой. С добрым взглядом и тёплой душой.
Но я заметила, что не всегда могу вызвать свой свет. Иногда мне стоило большого труда зажечь солнце внутри себя. Как будто не хватало сил и шар не хотел вспыхивать.
В такие моменты глубоко внутри у меня просыпался интерес к холоду. Хотелось послушать о чём шепчет темнота в углу, что думает бабушка, узнать, какой он - источник холода. Хотелось примерить это ледяное платье. Но я не позволяла себе смотреть в эту сторону.
И как только на небо появлялось слабое весеннее солнышко, я выбегала на поляну, подставляла лицо и руки его тёплым лучам и напитывалась светом и теплом.
- Ярило, солнышко, - говорила я, обращаясь к светилу, - как побеждаешь ты тёмную ночь, как одолеваешь Чернобога и каждый год рождаешься заново, так помоги мне одолеть темноту, поселившуюся в душе моей бабушки. Разожги в моей груди золотой шар, чтобы грел он меня и её, чтобы смогла я противиться ледяному холоду, подходящему ко мне длинными, тёмными ночами. Наполни меня теплом.
Произнеся это, я стояла, раскинув руки. Потом непроизвольно начинала кружиться в танце, обнимать себя руками, потом распахивать их навстречу солнцу, поднимать к небу и опускать к земле. Соединяя земное с небесным и вращая их вокруг себя.
Иногда мне казалось, что я попадаю в водоворот. Ноги сами несли по кругу, а руки совершали движения, которые я не успевала понимать и запоминать. Будто кто-то вёл меня, направляя мой танец.
В конце у меня начиналась кружиться голова и останавливалась, я держалась за дерево, пытаясь устоять на ногах. И хотя я чувствовала себя уставшей, в груди ясно ощущала светящийся шар, связанный с небом невидимой нитью.
После этого я шла домой, смело садилась у окна и начинала напевать тихую песню, не боясь ледяного взгляда колдуньи. Моё тепло согревало её.
Во время одного из танцев, мне показалось, что за мной кто-то наблюдает. Я осмотрелась по сторонам, но никого не заметила.
«Может Демид приходил?» - промелькнула мысль. И мне вдруг стало стыдно, что я танцую посреди сырой лесной поляны. Я не помнила всех движений своего танца и мне стало неудобно, что он видел полёт моей души.
«Может это просто птица пролетела или зверь какой проскользнул», - успокаивала я себя.
Поблагодарив Ярило, ушла в дом. Бабушка впервые встретила меня, сидя на своей лежанке.
- Ты очень проникновенно танцуешь, - сказала она, - Боги услышали тебя, мне гораздо лучше. Я чувствую, как тепло разливается по моему телу.
Я подбежала к бабушке и обняла. Её сердце горячо билось мне в ответ.
- Но холод внутри меня все равно останется навсегда и дай нам Боги, чтобы мне больше никогда не пришлось к нему обращаться. Второй раз он меня не отпустит. - добавила она.
- Не придётся, - ответила я. - Я позабочусь об этом.
