Таким то трудное время и людей вокруг себя запомнила маленькая девочка Зея. Ее детство выпало на военную пору, она выросла в самом центре Иркутска. Перед вами такие картинки из довоенной жизни, а также – уже начавшейся Великой Отечественной. Город, находившийся далеко в тылу. Но направивший все свои сила на то, что тогда называли «ковать Победу».
Улыбчивая и обаятельная, с приятной речью и потрясающей памятью - Зее Ивановне Ранской 88 лет. Правнучка писателя Петра Ершова, автора знаменитого «Конька-Горбунка», в прошлом – школьная учительница истории. Сейчас она живет в Калифорнии. 13 лет назад переехала к дочери в США, однако по-прежнему считает себя иркутянкой.
Мы связались с Зеей Ивановной по скайпу и побеседовали об Иркутске начала 1940-х. О городе с дощатыми тротуарами и ветвистыми тополями, о школьных буднях военных лет, об угрозе налета японской авиации. Страницы нашей довоенной истории, рассказанные очевидцем, особо ценны.
В ожидании налета японской авиации
Отца Зеи Ранской Ивана Трофимовича, партийного работника, перевели в Иркутск из Хабаровска в 1934 году. В Сибирь он переехал вместе с семьей - супругой Еленой Александровной - учительницей русского языка и литературы (позже и немецкого языка), внучкой знаменитого Петра Ершова, и детьми - двухлетней дочкой и шестилетним сыном Владимиром. В Иркутске семье дали квартиру в двухэтажном деревянном доме, который стоял в ограде бывшей духовной семинарии. После революции в этом здании располагалась общеобразовательная школа №2, а с началом войны - школа фабрично-заводского обучения.
- Город в те годы был очень зеленым, почти вдоль каждой улицы росли тополя - высокие, раскидистые, - рассказывает Зея Ивановна. – Карла Маркса и Ленина были вымощены камнем, и когда по ним шли лошади, раздавался звонкий цокот.
В 1941-м Зее Ранской было девять лет. Рассказывая о том времени, она вспоминает:
- Какое-то время Иркутск был на осадном положении. Власти опасались налета японцев. В темное время суток в домах запрещалось зажигать свет. Люди завешивали окна плотными черными шторами, крест-накрест наклеивали на стекла бумажные полоски. Это делали для того, чтобы в случае взрывной волны окошки не разлетелись на мелкие осколки. За исполнением указа о затемнении в Иркутске следили специальные бригады. Городу ночью полагалось быть темным. И даже отблеск свечей за черными шторами был недопустим.
Угроза нападения японцев воспринималась серьезно. В городе говорили, что миллионная Квантунская армия наготове. Из-за этого в 1941 году на месте, где стояла некогда Успенская церковь (ныне – площадь Декабристов), рабочие принялись рыть окопы.
Копали окопы – нашли священника
Зея Ивановна вспоминает, как однажды, разрывая землю, копатели наткнулись на склеп священнослужителя.
- Мы, ребятишки, крутились рядом и стали свидетелями невероятной картины. В гробу покоился священник с удлиненным лицом, острой бородкой. Он выглядел, как живой. Рядом лежали книга в золотом чехле, большой церковный крест и икона в золотой оправе. И еще много маленьких иконок, которые мы, не теряя случая, тут же расхватали.
Один из рабочих схватил священника за бороду, и она тут же рассыпалась. Бабушки из толпы стали громко голосить, креститься. Вскоре приехала милиция и всех разогнала. После в газете написали, что все найденное было отдано в фонд обороны. Иконки, которые мне достались, я принесла домой и спрятала под навес. Позже о них забыла, что ними стало - не знаю.
Вместо классов - палаты
В школе Зея успела проучиться лишь год. Далее – война, больничные палаты в классах.
- Здание отдали под госпиталь, а ребята постарше стали заниматься в двухэтажном старом строении на углу улиц Ямской и Декабрьских событий. Я же первые пару недель училась в школе, которая располагалась прямо в Преображенской церкви. Помню, что парт там не было, стояли простые столы. И все мы занимались в большом, просторном зале. После мама перевела меня в начальную школу. Там мы учились в три смены, все школы в годы войны были переполнены.
В годы войны, как вспоминает Зея Ивановна, дети одевались, кто во что мог - единой школьной формы не было. На занятия ходили с небольшими портфельчиками, к ручкам которых были привязаны мешочки с чернильницами.
- Со школьными принадлежностями перебоев не было, а вот с бумагой порой случались. Помню, у меня был сборник Фета, и он отлично подходил для решения задачек. Потому что стихи у Фета короткие, свободного места на страничках много.
К слову в школе, несмотря на военные тяготы, детей ежедневно кормили - давали чай и пончик с ливером. А в новый год даже дарили подарок - небольшой мешочек, в котором лежал мандарин и медовые прянички.
- Для нас, детей войны, это действительно было подарком!
Собирали лекарственные травы для раненых
В годы войны мама Зеи Елена Александровна вместе с мальчишками-учениками ездила за черемшой, за лекарственными травами. Дочку часто брала с собой. Травы после сушили, отправляли на фронт, относили в госпиталь; черемшу - в одну из иркутских столовых.
- За лекарственными травами мы ходили пешком, а за черемшой ездили на электричке вместе с подшефной столовой. Кажется, куда-то в сторону Слюдянки. С палатками, котелками, нехитрым провиантом. В тайге жили дней по семь, черемшу повара засаливали в больших круглых баках.
Помню, нам доставалось: заедали комары, мы ходили по болотистым, топким местам. Часто снимали с себя таежных клещей, но относились к этому абсолютно спокойно, энцефалита не боялись. Отлично помню суп, который нам готовили в тайге. Вкусный, ароматный! Из вермишели, морковки и сухого яичного порошка. Тогда, в те голодные годы, суп казался просто волшебным!
Учителей увозили в «воронках»
Рассказывая о старом Иркутске, Зея Ивановна отмечает - до войны и во время войны легковых автомашин в городе почти не было, разве что печально знаменитые «черные воронки» - авто НКВД. Взрослым «эмки» внушали страх, ну а ребятишкам - восторг, ведь машины были в диковинку.
- Стоило автомашине заехать во двор, как мы тут же ее окружали, смотрелись в полированные бока, и, любуясь на искаженное отражение, хохотали и дурачились. А в это время в «воронок» сопровождали человека, которого, как правило, увозили навсегда. Но мы были маленькими, мы не понимали.
- Так на моих глазах «воронок» забрал нескольких мужчин-учителей из числа соседей. Но в особенности запомнилось, как в «эмку» волокли Самуила Давыдовича - хромого учителя физики с костылями. Я хорошо его знала, папа часто играл с ним в шахматы.
Читали письма тем, кто без рук
Ребята из школы, в которой училась Зея Ранская, шефствовали над госпиталем, размещенным в 9-й школе. На дворе стоял 1943 год, Зее было 11.
- Мы рассказывали раненым стихи, ставили концерты. Иногда под диктовку писали письма им домой. Или, напротив, читали письма из дома. Особенно тем, кто был слаб, или из-за того, что у него не было рук. В госпитале мы, ребятишки, видели разное… Еще мы шили для бойцов кисеты и мешочки для махорки. Шили из тряпочек, из старых вещей, из кусочков ненужной материи.
Классы, приспособленные под палаты, были просторными и светлыми, с большими окнами и высокими потолками. В каждой комнате, по словам Зеи Ивановны, стояло не меньше 20 панцирных кроватей. Хирургические операционные были и на первом этаже, и на втором. Из общего количества палат три были женскими.
- Иногда медсестры не успевали и нам доверяли кормить солдат. Нам было в радость, мы приговаривали: «Ложечку, еще одну ложечку». В основном в госпитале работали женщины - хирурги, врачи, сестрички. На первом этаже располагалась столовая, оттуда разносили еду по палатам. К нам, ребятишкам, относились с заботой и теплотой. Нет-нет, а чем-нибудь угостят - чаем, краюшкой хлеба. Смертность в госпитале была высокая. Уже потом, став старше, я это поняла. Некоторые бойцы находились в очень тяжелом состоянии, лежали в забытье, в бреду. Мы к ним не подходили, боялись.
Ни воровства, ни обмана не было
Обеспечение, по воспоминаниям, было достойным. Раненых корили супами и кашами, бойцы ходили в одинаковых коротких халатах, в добротных тапочках. Кровати были застелены одеялами, приличным постельным бельем. Бойцы, которые чувствовали себя хорошо, выходили во двор – стояли, разговаривали, курили махорку. Беседуя с нами, они нередко вспоминали своих ребятишек. Помню, как мне говорили: «А ведь и у меня такая же девочка растет. Светленькая, славная. Где она сейчас, что с ней - не знаю»
Вспоминая Иркутск военной поры, Зея Ивановна отмечает:
- Несмотря на тяготы военной поры, люди были добры и отзывчивы. В роще, которая принадлежала некогда духовной семинарии, мы сажали картошку. И никто на урожай не посягал, никто чужое не выкапывал. Ни воровства, ни обмана мы не опасались.
С Зеей Ивановной беседовала Дина Оккерт
Фото из архива семьи Ранских, а также из архива Музея истории города Иркутска
