Всем утра доброго, дня хорошего, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute, или как вам угодно!
Итак, с весны 1821-го князь Вяземский – в отставке. Друзья (прежде всех – Карамзин) наперебой хлопочут за него перед Государем, и тот с неизменной улыбкою (ох, не зря Пушкин позже назовёт Александра «лукавым» и «лицедеем»... Тут, конечно, и личное, но, думается, что и лукавство, и лицедейство – обыденная часть «работы» любого правителя... За современным примером и ходить далеко не нужно, достаточно просто включить телевизор...) уверяет, что князь в любой момент может снова вернуться на службу куда пожелает «кроме Польши», что распаляет Вяземского ещё больше... Да, князь Пётр горяч, самолюбив и считает себя оскорблённым... И это он тогда ещё не знает, что за ним установлен уже тайный надзор! Уединившись в Остафьеве, Вяземский затевает ремонт усадьбы, для чего занимает 30 тысяч – средств не хватает, поместья убыточны. Новые стихи не пишутся, в печать уходят сплошь старые – «доваршавского» и «варшавского» периодов, когда строфы лились полноводною рекою, когда его превозносили, и требовали ещё, ещё... умоляли бросить всё, и заниматься только Поэзией!.. Князь раздражён и сумрачен. Путешествующий по Европе Жуковский сообщает о серьёзнейшей душевной болезни друга юности Батюшкова – тот пытался лечиться, но безуспешно. По прибытии в его Россию, друзья какое-то время лелеют надежду вернуть поэта в чувство, но вскоре понимают – Батюшков безнадёжен... Он так и остался наедине со своею душевной чернотою и страхом, телом пережив многих...- но не Вяземского.
Долги князя плодятся, правда, в параллель растущему семейству: в 1818-м родился сын Николай, в 1820-м – Павел, в 1822-м – дочь Надежда, в 1823-м – Пётр. Сообразно душевному и умственному настроям Вяземского, в 1820-х годах его перо наиболее ярко раскрывается в критических статьях. О, как славно он нашёл себя в критике! Поэзия – жанр всё же несколько вынужденно-ограниченный, где, как не в прозе остроумный, образованнейший, по-хорошему злой и не без желчи автор может самовыразиться совсем и наверняка, и чётко обрисовав предмет критики, и выигрышней подав собственное перо? «Остроумный князь Вяземский щедро сыплет сравнения и насмешки. Почти каждый стих его может служить пословицею, ибо каждый заключает в себе мысль. Он творит новые, облагораживает народные слова и любит блистать неожиданностию выражений» - пишет о нём в «Полярной звезде» драгунский поручик и будущий декабрист Александр Бестужев. Ему вторит пребывающий в ссылке Пушкин, признательный за статью о себе в «Сыне Отечества»: «Благодарю тебя, милый Вяземский! пусть утешит тебя Бог за то, что ты меня утешил. Ты не можешь себе представить, как приятно читать о себе суждение умного человека»...
Пушкин... Ежели задуматься – сколько много общего нашлось в двух этих людях – несмотря на разницу в возрасте без малого в девять лет! Взрослели тогда очень быстро, по сути, девять лет – целая маленькая эпоха! Один появился на свет ещё в «золотой век Екатерины», другой же стал осознавать себя лишь при всё том же Александре. Если сравнить с новейшей российской историей, это примерно как родившийся при Ельцине едва ли поймёт ребёнка шестидесятых. Но!.. Оба – горячи, вспыльчивы, способны на необдуманное действие, могущее иметь далеко идущие последствия. Вспомним третью главу нашего цикла – и Вяземского, оскорблённого переменою в либеральных намерениях Государя. Он насмерть перепугал друзей: обидеться на Императора?!! Это же... сумасшествие! А Пушкин – с его чрезмерно вольнолюбивыми и открыто крамольными стихами? «Андрей Шенье», «Гаврилиада»... А это, это-то что?.. 1817-го года, между прочим, стихи!
Самовластительный злодей!
Тебя, твой трон я ненавижу,
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостию вижу.
Надо ли удивляться ссылке столь... свободноязыкого молодого человека? Да уж, тут и заступничество славного Милорадовича не поможет! А что Пушкин позволял себе уже при Николае Павловиче? Желает вернуться на службу. Изволь. Пушкин теперь историограф с жалованьем и дозволением работать в архивах – вещь для николаевского времени почти неслыханная! Пушкину надобно ехать по пугачевским местам – для написания истории бунта? Не очень хотелось бы, да и тема – щекотливая, но – снова изволь. Пушкин просится в отставку, но с правом и дальше работать в архивах… Ссылается на семейные обстоятельства. Хм… Как же так? Николай через Бенкендорфа дает понять, что это было бы крайне нежелательно со всех сторон – главным образом, для самого Пушкина. Добряк Жуковский, узнав об этом опрометчивом шаге друга, умоляет и Пушкина и Государя поступить так, как будто бы ничего этого не было. Хорошо, не было – так не было. Пушкин хочет издавать журнал – изволь, издавай. Пушкин не хочет более издавать журнал – ну ладно, дело твое. Пушкин просит издать «Историю пугачевского бунта» за счет казны – пусть так (кстати, прямой убыток для государства – тираж остался нераспроданным). Пушкин просится в отпуск – предоставить отпуск. Пушкин просит денег, денег, денег…
Да уж, характеры!..
А ещё оба, пожалуй, - одни из самых умных людей в Империи. Недаром же Николай, вступив на престол, так и трактовал Пушкина: "Я сегодня говорил с самым умным человеком России". Оба – и Пушкин, и Вяземский – это о себе знали. И потому их окончательное сближение происходит именно эпистолярно, когда первый - в ссылке «свыше» в южных губерниях, второй – в "самоизоляции", такой вызывающий эскейпизм. Оба – под надзором. Оба – исполнены горечи, и не то, чтобы открыто фрондируют, но особо перед друзьями своей «мысленной оппозиционности» не скрывают. У обоих – крайняя нужда в средствах. Письменное общение друг с другом доставляет обоим всё более удовольствия, младший – охотно признаёт острый ум старшего (при этом исподволь ставя себя вровень с ним), второй, несколько ревнуя Пушкина к его звонкой лире, уже осознаёт, что менторство в отношениях с Пушкиным – дело пустое, и равенство признаёт. И – да, оба – признанные столпы отечественной поэзии. Батюшков, Жуковский – это уже прошлое, хоть и недавнее. Вяземский и Пушкин... Только лира одного приумолкла, второго же – только настраивается, чтобы уже вот-вот излиться десятками, сотнями гениальнейших мелодий.
Лучше всего взаимоотношения Пушкина и Вяземского характеризует история с просьбой первого похлопотать об издании отосланной князю рукописи «Бахчисарайского фонтана» и написать к поэме предисловие этнографического характера. Давно зревшая у Вяземского идея большой полемической статьи, посвященной русскому романтизму, объединилась с пушкинской просьбой, в итоге «предисловие» вышло программным скриптом, в котором, собственно, о самой поэме было лишь несколько суховатых упоминаний вроде «сие предание есть достояние поэзии» или «рассказ у Пушкина жив и занимателен»... Статья прогремела – тем более, что, раскупая «Бахчисарайский фонтан», читатель получал сразу два любопытнейших произведения! И, между прочим, продать эту занимательное издание князю удалось аж за три тысячи рублей – рекорд своего времени! Мы не можем судить – что думал Пушкин о такой «услуге», получив за три тысячи не издание собственного детища с легким предисловием и реверансом автору, а нечто вызывающее, задиристое, «остренькое» и небесспорное, не предваряющее поэму, а откровенно оттеняющее. Во всяком случае, прямых упрёков не последовало, Пушкин был благодарен за полученный гонорар (а Вяземский бескорыстно отослал всю сумму!), более, правда, к услугам князя как Издателя не прибегал...
На новом витке популярности (хоть и с некоторым оттенком сомнительности... не всё окружение Вяземского и Пушкина одобрило его «услугу» действительно нуждающемуся поэту), Вяземский затеял вместе с некрупным литературным подёнщиком затухающего «Вестника Европы» Полевым издавать журнал «Московский телеграф». Полевой не был человеком «его круга», но умел сыграть на самолюбии князя и проснувшемся в нём критическом даре.
Предприятие удалось: имя Вяземского привлекало подписчиков, его ежегодный доход исчислялся крайне необходимыми ему десятью тысячами, и оно весьма занимало князя Петра. Журнал поругивали, слог его был неровен, резкость суждений и не всегда приятная манера судить всё и всех порою отпугивала, но... это был успех! Печатался в нём и Пушкин, хоть и искренне недолюбливая издание. О содержании «Телеграфа» можно судить по его разделам: здесь были и последние моды, и критика, и новости отовсюду, и изящная словесность... Понятное дело, что за многое здесь был ответственен Полевой, с его острым чутьём, колоссальной работоспособностью и талантами межсословного просветителя знавший, как повыгодней продать свой продукт. Не хватало только "огоньковских" крестословиц на последней странице! Позднее формат "Телеграфа" успешно перенял некрасовский "Современник".
Смерть в начале 1825-го года семилетнего сына Николая едва не свела князя в могилу. Несколько месяцев пролежав с нервической горячкой, Вяземский как за спасение принимается было за работу, но, благоразумно решив развеяться и подлечиться, вместе с маленьким Павлушей выезжает через Петербург и Царское Село на воды в Ревель. Встреча со старыми друзьями – Карамзиным, Жуковским, былым знакомцем по московской юности ослепшим и обездвиженным поэтом Козловым, в печальной участи которого многие принимали посильное финансовое участие, новые знакомства – Дельвиг, Боратынский (они сблизятся чуть позже), долгожданный морской воздух делают своё дело...
Князь снова возвращается в Поэзию. Стихи его изящны, красивы и... умны. «Слишком умны», - как всегда сдержанно по отношению к Вяземскому замечает Пушкин, неизменно придерживающийся того мнения, что «цель поэзии – поэзия». Однако же, эпиграфом к его «Станционному смотрителю» были строки именно из «Станции» Вяземского:
Коллежский регистратор,
Почтовой станции диктатор.
Князь Вяземский.
Снова обращаю внимание на деликатность обращения Пушкина к князю Петру Андреевичу... Сам же поэт частенько (особенно – в дальнейшем) подвергался, скажем так, менторству князя, смешанному с со сложными чувствами последнего и к его поэтическому дару, и к Наталье Николаевне...
30 ноября 1825 года в Остафьеве Вяземские получают известие о смерти Государя в Таганроге. Впереди – неизвестность...
А в следующей главе у нас, понятно, декабристы, возвращение Пушкина и новое поприще князя Петра Андреевича.
ГЛАВА I ГЛАВА II ГЛАВА III
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
Основные циклы канала в иллюстрированном гиде по публикациям на историческую тематику "РУССКIЙ ГЕРОДОТЪ" или в новом каталоге "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ЛУЧШЕЕ. Сокращённый гид по каналу
