Павличенко была советским снайпером, на счету которого было 309 убитых немецких захватчиков, и защитником прав женщин. Во время турне по США в 1942 году и она нашла лучшего друга в лице первой леди
Людмила Павличенко прибыла в Вашингтон в конце 1942 года. Она не говорила по-английски, но ее миссия была очевидна. Павличенко прибыла по поручению Советского Верховного командования, чтобы заручиться американской поддержкой при открытии “второго фронта” в Европе. Иосиф Сталин отчаянно хотел, чтобы западные союзники вторглись на континент, заставив немцев разделить свои силы и частично ослабить давление на советские войска.
Она встретилась с президентом Франклином Рузвельтом, став первым советским гражданином, которого встретили в Белом доме. Позже Элеонора Рузвельт попросила Людмилу сопровождать ее в поездке по стране и рассказать американцам о своем опыте женщины в бою. Павличенко было всего 25 лет, но она была ранена четыре раза в бою. Кроме того, она была самой успешной и опасной женщиной—снайпером в истории. Она с радостью приняла предложение первой леди.
Она любезно отвечала на вопросы репортеров. Один хотел знать, могут ли русские женщины носить макияж на фронте. Павличенко помолчала; всего несколько месяцев назад она выжила в боях на линии фронта во время осады Севастополя, где советские войска понесли значительные потери и были вынуждены сдаться после восьми месяцев боев. “Против этого нет никаких правил, - сказал Павличенко, - но у кого есть время думать о своем напудренном носике, когда идет бой?”
"Нью-Йорк Таймс “окрестила ее” Девушкой-снайпером“, а другие газеты отмечали, что она” не пользовалась ни румянами, ни каким-либо макияжем “и что" в ее оливково-зеленой форме нет особого стиля.”
В Нью-Йорке ее встретили мэр Фиорелло Ла Гуардиа и представитель Международного союза меховщиков и кожевников, который подарил ей, как сообщала одна газета, “длинную енотовую шубу из прекрасно смешанных шкур, которая была бы великолепна в оперной обстановке.” Газета сетовала, что такая одежда, скорее всего, “подойдет на войны в кровавых степях России, когда Людмила Павличенко вернется на родину.”
Вскоре советскому снайперу надоело издеваться над прессой. “Я с честью ношу форму”, - сказала она журналу Time. - На ней орден Ленина. Она была покрыта кровью в бою. Ясно, что для американских женщин важно, носят ли они шелковое белье под униформой. Что означает униформа, им еще предстоит узнать.”
Тем не менее, Мальвина Линдси, обозреватель “Нежного пола” в Washington Post, удивлялась, почему Павличенко не может приложить больше усилий в отношении своего стиля. - Разве это не часть военной философии, что умелый воин гордится своей внешностью?” Линдси писала. - Разве Жанну д'Арк не всегда изображают в красивых сверкающих доспехах?”
Постепенно Павличенко начала обретать голос, удерживая людей, зачарованных рассказами о ее юности, разрушительном влиянии немецкого вторжения на ее родину и ее карьере в бою. В речах по всей Америке, а часто и перед тысячами, женщина-снайпер выступала за приверженность США борьбе с нацистами в Европе. И тем самым она довела до сознания, что женщины не только способны, но и необходимы для борьбы.
Людмила Михайловна Павличенко родилась в 1916 году в Балой Церкви, украинском городке недалеко от Киева. Ее отец был петербургским фабричным рабочим, а мать-учительницей. Павличенко описала себя как сорванца, который был “непослушным в классе”, но атлетически конкурентоспособным, и который не позволял себе быть превзойденным мальчиками “ни в чем.”
“Когда соседский мальчик хвастался своими подвигами на стрельбище,” рассказывала она толпе, - я решила показать, что и девочка может делать то же самое. Поэтому я много тренировалась.” Устроившись на оружейный завод, она продолжала практиковаться в меткой стрельбе, а в 1937 году поступила в Киевский университет, намереваясь стать ученым и преподавателем. Там она участвовала в соревнованиях по легкой атлетике как спринтер и прыгунья с шестом, и, по ее словам, “чтобы усовершенствовать себя в стрельбе, я посещала курсы в снайперской школе.”
Она была в Одессе, когда началась война и вторглись румыны и немцы. “Девушек в армию не брали, поэтому мне приходилось прибегать к всевозможным ухищрениям, чтобы попасть туда”, - вспоминала Павличенко, отмечая, что чиновники пытались склонить ее к тому, чтобы она стала медсестрой. Чтобы доказать, что она настолько искусна в обращении с винтовкой, как она утверждала, красноармейское подразделение устроило импровизированное прослушивание на холме, который они защищали, вручив ей винтовку и указав на пару румын, которые работали с немцами. “Когда я убрала двоих, меня приняли”, - сказала Павличенко, отметив, что не считает румын в своем подсчете убитых“, потому что это были пробные выстрелы.”
Она была немедленно зачислена в 25-ю Чапаевскую стрелковую дивизию Красной Армии, названную в честь Василия Чапаева, прославленного русского солдата и командира Красной Армии во время Гражданской войны в России. Павличенко хотел немедленно отправиться на фронт. - Я знала, что моя задача-стрелять в людей, - сказала она. - Теоретически это было прекрасно, но я знал, что на самом деле все будет совсем по-другому.”
В первый же день на поле боя она оказалась рядом с врагом—и парализованная страхом, не в силах поднять оружие, 7,62-мм винтовку Мосина-Нагана с подзорной трубой PE 4x. Рядом с ней расположился молодой русский солдат. Но не успели они устроиться, как раздался выстрел, и немецкая пуля убила ее товарища. Павличенко был потрясен до глубины души. “Он был таким милым, счастливым мальчиком, - вспоминала она. - И его убили рядом со мной. После этого меня уже ничто не могло остановить.”
Она получила первое из своих 309 официальных убийств позже в тот же день, когда она убила двух немецких разведчиков, пытавшихся разведать местность. Павличенко воевала как в Одессе, так и в Молдавии и собрала большинство своих убитых, в том числе 100 офицеров, пока немецкое наступление не вынудило ее подразделение отступить, высадив их в Севастополе на Крымском полуострове. По мере того как росло число убитых, ей давали все более и более опасные задания, включая самое рискованное из всех—контратаку, где она вступала в дуэли с вражескими снайперами. Павличенко не проиграл ни одной дуэли, зафиксировав 36 убийств вражеских снайперов в охоте, которая могла длиться весь день и ночь (а в одном случае и три дня). “Это было одно из самых напряженных переживаний в моей жизни”, - сказала она, отметив выносливость и силу воли, которые требовались, чтобы удерживать позиции в течение 15 или 20 часов подряд. “В конце концов, - сказала она о своем преследователе-нацисте, - он сделал слишком много ходов.”
В Севастополе немецкие войска сильно превосходили русские, и Павличенко провела восемь месяцев в тяжелых боях. “Мы скосили гитлеровцев, как спелое зерно”, - сказала она. В мае 1942 года она была награждена в Севастополе за убийство 257 солдат противника. Получив цитату, Павличенко, теперь уже сержант, пообещал: “Я получу больше.”
Она была ранена в четырех отдельных случаях, страдала от контузии, но продолжала действовать, пока ее позиция не была разбомблена, и она получила осколки в лицо. С этого момента Советы решили использовать Павличенко для подготовки новых снайперов. “К тому времени даже немцы знали обо мне, - сказала она. Они пытались подкупить ее, передавая сообщения по громкоговорителям своих радиостанций:“Людмила Павличенко, подойдите к нам. Мы дадим вам много шоколада и сделаем вас немецким офицером.”
Когда взятки не сработали, немцы прибегли к угрозам, поклявшись разорвать ее на 309 кусков—фраза, обрадовавшая молодого снайпера. - Они даже знали мой счет!”
Получив звание лейтенанта, Павличенко была эвакуирована с мыса Херсонес. Всего через два месяца после отъезда из Севастополя молодой офицер впервые оказался в Соединенных Штатах в 1942 году, читая в прессе сообщения о своих крепких черных сапогах, которые “познали грязь и кровь битвы”, и давая грубые описания своей повседневной жизни снайпера. Убийство нацистов, по ее словам, не вызывало у нее никаких “сложных эмоций". - Единственное чувство, которое я испытываю, - это огромное удовлетворение, которое испытывает охотник, убивший хищного зверя.”
Другому репортеру она повторила то, что видела в бою, и как это повлияло на нее на линии фронта. “Каждый оставшийся в живых немец будет убивать женщин, детей и стариков, - сказала она.- Мертвые немцы безвредны. Поэтому, убивая немца, я спасаю жизни.”
Время, проведенное с Элеонорой Рузвельт, явно придало ей смелости, и к тому времени, когда они добрались до Чикаго по пути на Западное побережье, Павличенко уже успела отмахнуться от “глупых вопросов” корреспонденток женской прессы о “лаке для ногтей и завиваю ли я волосы”. “Господа, - сказала она, - мне 25 лет, и я уже убила 309 фашистских оккупантов. Не кажется ли вам, господа, что вы слишком долго прятались за моей спиной?” Ее слова осели в толпе, а затем вызвали бурный рев поддержки.
Павличенко получала подарки от сановников и почитателей всюду, куда бы ни шла,—в основном винтовки и пистолеты. Американский фолк-певец Вуди Гатри написал о ней песню “Мисс Павличенко” в 1942 году. Она продолжала говорить об отсутствии цветовой линии или сегрегации в Красной Армии, а также о гендерном равенстве, которое она нацелила на американских женщин в толпе. - Теперь на меня смотрят как на диковинку, - сказала она, - как на предмет для газетных заголовков, для анекдотов. В Советском Союзе на меня смотрят как на гражданина, как на борца, как на солдата своей страны.”
Хотя женщины не регулярно служили в советской армии, Павличенко напомнил американцам, что “наши женщины были на основе полного равенства задолго до войны. С первого дня Революции женщинам Советской России были предоставлены все права. Одна из самых важных вещей заключается в том, что у каждой женщины есть своя специальность. Именно это и делает их такими же независимыми, как мужчины. Советские женщины обладают полным самоуважением, потому что их человеческое достоинство полностью признается. Что бы мы ни делали, нас почитают не только как женщин, но и как отдельных личностей, как людей. Это очень большое слово. Поскольку мы можем быть полностью такими, мы не чувствуем никаких ограничений из-за нашего пола. Вот почему женщины так естественно заняли свои места рядом с мужчинами в этой войне.”
На обратном пути в Россию Павличенко остановилась на краткую экскурсию в Великобритании, где продолжала продавливать на второй фронт. Вернувшись домой, она была повышена в звании до майора, удостоена звания Героя Советского Союза, высшего отличия своей страны и увековечена на советской почтовой марке. Несмотря на ее призывы к созданию второго европейского фронта, ей и Сталину придется ждать почти два года. К тому времени Советы, наконец, одержали верх над немцами, и союзные войска штурмовали пляжи Нормандии в июне 1944 года.
В конце концов Павличенко окончила Киевский университет и стала историком. В 1957 году, через 15 лет после того, как Элеонора Рузвельт сопровождала молодого русского снайпера по Америке, бывшая первая леди гастролировала по Москве. Из-за холодной войны КГБограничил программу леди Рузвельт и следил за каждым ее шагом. Рузвельт настаивала до тех пор, пока ей не дали навестить старую подругу Людмилу Павличенко. Рузвельт застала ее живущей в двухкомнатной квартире, и они дружески и “с прохладной формальностью” поболтали некоторое время, прежде чем Павличенко под каким-то предлогом затащила гостью в спальню и закрыла дверь. Вне поля зрения надзирательницы Павличенко обняла гостью, “наполовину смеясь, наполовину плача, говоря ей, как она счастлива видеть ее.” Шепотом две старинные подруги рассказывали о своих совместных путешествиях и о многих друзьях, которых они встретили во время этого самого невероятного летнего путешествия по Америке 15 лет назад.
