Верно говорят, что великие творения, как царственные особы, не допускают прямого обращения, с ними нельзя пытаться заговорить, нужно ждать, пока они соизволят заговорить с тобой.
Рядом с Троицей Рублёва Троица Мазаччо казалась мне просто странной. Я как-то послушала разговор двух англичанок. Знаете, о чем они говорили? Ах, прямая перспектива, ах, кессонированный потолок, иллюзия пространственного прорыва! Ах, вдохновение Брунеллески! Разве это главное? Ну, нашла я ту точку в Санта Мария Новелла, о которой все говорят, — у противоположной стены, откуда действительно изображение становится почти стереоскопичным. Ну и что? Разве в этом дело? Это лишь формальное открытие.
Конечно, форма — не самое важное, она подчинена содержанию, но ведь содержание вливается в форму и в чем-то порождается или обогащается ею. И знаете, мне фреска Мазаччо открылась не сразу. Я бывала в Санта Мария Новелла много раз, подолгу стояла перед Троицей, хотя тогде еще не знала о той точке, откуда фреска выглядит стереоскопичной. Мне странной казалась старая Богоматерь с нимбом-тарелочкой, и ее жест, и каменные лица Иоанна Богослова и донаторов, и застывшая тяжелая фигура Бога-Отца с голубем. Я склоняла голову перед мастерством художника - и оставалась глуха к его творению.
Но однажды я ночевала во Флоренции. Утро было яркое, солнечное, когда я зашла в Санта Мария Новелла и пошла к Троице. А накануне Марчелло-банкир рассказал мне о смерти своего сына — он погиб год назад в авиакатастрофе. Я попыталась сказать слова утешения, а он посмотрел на меня - и тихо сказал: “Это жизнь”. И когда я подошла к фреске, я поняла главное: Богоматерь учит стоящих перед ней - и донаторов, и каждого из нас, — с достоинством переносить горе - ибо горя большего, нежели страдания матери у тела распятого сына, вообразить невозможно. И каменная она оттого, что ее ... я даже не знаю, как определить то, что в ее душе. Это выше чувства.
Только Анна Андреевна Ахматова сумела все понять так, как Мазаччо. Помните, она пишет о распятии:
Магдалина билась и рыдала
Ученик любимый каменел.
А туда, где молча мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел.
Вот это чувство собственного достоинства, которое человек обязан сохранить и в горе, и в радости, поразило меня в самое сердце. Я совсем по-иному увидела и тело Христа, и жест Отца, поддерживающего Его руки. И нечеловечески грозный лик, возвышающийся над поникшей головой Распятого.
Нонна Яковлева
