Против ожидания, дорогие золовки не покинули, как Хюррем -султан рассчитывала, дворец после похорон валиде. Уехала лишь Бейхан-султан, которая перед отъездом пришла, попрощалась и пожелала ей терпения. Надо полагать, сестра султана даже не предполагала насколько это пожелание прозвучало кстати!
Настася-Хюррем сразу ощутила отсутствие валиде, которая своими маленькими ручками умудрялась держать в узде весь гарем и все свое многочисленное потомство. Молодые султанши, к ним присоединилась и Махидевран-султан, судя по всему, баш-кадын также не собиралась покидать Стамбул, бесцельно бродили по гарему и всюду совали свой нос.
Слуги постоянно жаловались на этих, так сказать, наследниц достойного рода. Чаще всего доставалось поварам, ибо все они очень любили покушать и постоянно оставалась недовольными тем, что подают. Шербет был слишком сладкий, а курица очень жесткой, яблоки казались кислыми, а баранина сухой...
Никто не знал к чему они могут еще прицепиться. Часто доставалось и самой Хюррем. Ее упрекали в том, что она распустила всех, и ничем не занимается. Хатидже-султан и вовсе считала, что следить за порядком в гареме должен кто-нибудь другой, и грозилась сказать об этом султану. Шах-султан ей подпевала, однако никто к падишаху идти не спешил, хотя Настася очень на это рассчитывала. Ибо она не хотела объявлять войну первой, хотя у нее имелось о чем поведать повелителю. Уже одно то, что они по поводу и без повода хлестали по щекам рабынь, некогда преданно служивших его матушке, говорило само за себя.
Однако, если поведение сестер еще можно было как-то объяснить, то поступки Махидевран-султан, которую мало того, что выслали из дворца, так еще и дали приказ находиться в санджаке рядом с сыном, понять было просто невозможно. Спрашивается: чего приперлась? В ее любовь к покойной как-то слабо верилось. А вот в то, что просто жаждет выбить что-нибудь для сына — сомнений не имелось. Одна радость — Фатьмы-султан было не видно и не слышно. Оно и понятно, султан сразу пригрозил отправить ее в темницу, ежели встретит где-нибудь в коридорах дворца или увидит гуляющей в саду.
Когда она попыталась возразить и сказать, что ей надо хотя бы иногда дышать свежим воздухом, султан спокойно промолвил:
— Для таких высокопоставленных особ очень хорошо отдыхать помогает шелковый шнурок.
Молодая женщина судорожно схватилась за горло и исчезла в темных переходах гарема, только ее и видели... А вот эта троица порядком надоела.
Поначалу они объясняли свое присутствие тем, что хотят почтить память своей матушки, в принципе, объяснимо. Потом поминали сорок дней… Хюррем откровенно приуныла — похоже это будет длиться бесконечно. Ведь впереди еще полгода, год и масса других памятных дат и праздников. И что интересно — у Хатидже был свой дворец, буквально в двух шагах от резиденции султана, дети, любимый муж в конце концов. Но она, в прямом смысле слова, переехала жить во дворец, где находились султан и Хюррем, совершенно забыв о семье.
Тоже самое можно сказать и о Шах-султан, у которой где-то в санджаке также находился муж, уважаемый Лютфи-паша и двое малолетних дочерей. Спросить у родственниц в лоб — долго будет продолжаться это гостевание — не могла. Законы гостеприимства не позволяли. Сделать в открытую замечание тоже не могла. Ибо прекрасно знала ответ:
— Ты здесь никто, а мы представители династии!
Они поселились в покоях валиде, благо, что места имелось предостаточно, делили ее наряды, сокрушались, что не получили драгоценности, но зато все это с лихвой компенсировалось дорогой посудой, что любила собирать покойная. Единственно, что радовало — пока ничего из дворца не вынесли. Побаивались брата, но надо полагать, не надолго. Видимо, ждали следующего военного похода, куда он обязательно отправится. И тогда повозки с наследством потекут в сторону Ипподрома, где стоял дворец Хатидже, и в санджак, где обитала ее младшая сестра...
Это утро не предвещало никаких перемен. Все началось как обычно. Траур уже закончился и она могла вновь одеваться как пожелает. После утреннего туалета рабыни принесли на выбор несколько нарядов, она выбрала зеленый кафтан, вышитый жемчугом и золотом. Под него одела тонкую шелковую рубашку нежно-кремового цвета и такие же шаровары.
Наряд дополнил витой пояс, украшенный рубинами и изумрудами. В тот момент, когда выбирала украшения, не зная на чем остановить взор, в покои вошел Гусейн-ага, единственный, кому разрешалось входить без стука. Он был несколько озабочен и сообщил, что госпожу срочно вызывает падишах. Поэтому поспешно одела украшения, сделанные трабзонскими ювелирами, которые, в прямом смысле слова, плели их золотых и серебряных нитей, наспех сбрызнув себя ароматом, сделанном по ее собственному рецепту, скорым шагом отправилась к повелителю.
По пути ей встретилась злобная Махидевран-султан. Женщина шла и плевалась ядом во все стороны. Судя по всему, она о чем-то просила султана, скорее всего за своего непутевого сыночка хлопотала, подумалось Хюррем, и как всегда безуспешно. Оно и понятно.
Вчера Настася с глубоким поклоном показала султану журналы, где указывались траты на двор шехзаде Мустафы, превышавшие его собственные, и он очень рассердился. В принципе, назвать султана прижимистым было сложно, каждой утро он щедрой рукой отсыпал неимущим золото, но всегда все делал в меру.
Практически вместе с ней в покои к падишаху вошли Гусейн-ага, мулла, и чуть позже Ибрагим-паша и Дайе-хатун. Это было настолько странно, что она даже не успела удивиться.
Публикация по теме: Меч Османа. Книга вторая, часть 44
Начало по ссылке
Продолжение по ссылке