Валерий Брюсов (1873-1924) всегда казался мне поэтом холодным и чересчур книжным, каким-то «головным». Даже Ходасевич с его стремлением к традиционности и классической строгости выглядит гораздо живее.
А Брюсов, кажется, почти не вылезает из своих книжных журналов на воздух. Автохарактеристики Валерия Яковлевича также не добавляли мне энтузиазма часто читать его стихи. Такие, например:
«Юность моя — юность гения. Я жил и поступал так, что оправдать моё поведение могут только великие деяния».
Но иногда и Брюсову, судя по всему, надоедало сидеть в «тиши библиотек». И появлялись на удивление радостные, «земные» стихи. Например:
По меже
Как ясно, как ласково небо!
Как радостно реют стрижи
Вкруг церкви Бориса и Глеба!
По горбику тесной межи
Иду, и дышу ароматом
И мяты, и зреющей ржи.
За полем усатым, не сжатым
Косами стучат косари.
День медлит пред ярким закатом...
Душа, насладись и умри!
Всё это так странно знакомо,
Как сон, что ласкал до зари.
Итак, я вернулся, я — дома?
Так здравствуй, июльская тишь,
И ты, полевая истома,
Убогость соломенных крыш
И полосы жёлтого хлеба!
Со свистом проносится стриж
Вкруг церкви Бориса и Глеба.
Так и хочется идти вслед за ним и глубоко дышать.
