В 21-й раз в этом году прошла общероссийская Неделя детской книги, объединившая 85 субъектов страны. Инициатор и организатор этой акции – Российская государственная детская библиотека. Там мы и встретились с давним другом и почетным гостем РГДБ Татьяной Щегляевой, дочерью поэта Агнии Барто. Не имея прямого профессионального отношения к литературному творчеству, она многие десятилетия является верной хранительницей наследия своей матери.
Текст: Арина Абросимова, фото: Александр Бурый
– Татьяна Андреевна, быть ребенком всем известного, знаменитого человека, которого узнают на улице, который несет огромную общественную нагрузку, ездит в командировки – это трудно было для вас?
– Не помню особых трудностей. Когда я была ребенком, мама не была таким известным человеком… А узнавать на улице ее стали после того, как во многих семьях появился телевизор. У меня папина фамилия, я – Щегляева, поэтому и в школе, и в институте, и на работе мало кто знал, что Агния Барто – моя мама. Дома мама очень много работала, и мешать ей было нельзя. Но я никогда не чувствовала недостатка ее внимания ко мне. Нет, она уделяла мне достаточно много времени, как и все мамы, она доверяла моему мнению по поводу ее стихов и даже прозы. Интересовалась моими друзьями. Учила меня играть в теннис.
– Буквально все дети в нашей стране, начиная с 1925 года и до сих пор, так или иначе соприкасаются с творчеством Агнии Барто. Она уже давно классик детской литературы. Как вы думаете, не утяжеляет ли понятие «классик» восприятие творчества Барто?
– Я думаю, что, когда берут в руки книгу, никто не думает, что это классик, а читают «Уронили мишку на пол», «Наша Таня громко плачет», «Мы с Тамарой ходим парой» и другие стихи. В стихах Агнии Львовны всегда есть мысль, четкие ритм и рифмы. Они понятны малышам и легко запоминаются...
– Да, стихи-то легкие, приятные для чтения, но главное – они несут свет, добро, любовь к человеку, уважение – даже к самым маленьким!
– Уважать человека надо с самого начала. Потом он вырастает, и что заложено – то заложено. Влияние родителей – это естественно. Но немалое влияние оказывают школа и отдельные люди. Я по себе знаю: родители, няня, бабушка, но многое у меня – просто от кого-то в школе, какой-то учительницы, и до сих пор что-то сравниваешь, чем-то дорожишь… Современные дети – это другое поколение. Есть те, кому повезло с родителями, которые могут поддержать интерес детей, показать и почитать что-то из классики. И это очень хорошо.
– Вы занимаетесь творческим наследием Агнии Барто – это обременительно или, наоборот, радость для сердца?
– Конечно, я рада, что стихи Агнии Барто и сейчас востребованы. Я правопреемник ее творчества. Поэтому издательства согласовывают со мной составы сборников, показывают рисунки. Я всегда сверяю тексты. Это – работа, стараюсь делать ее добросовестно. Раньше вся система была другая. Когда началась перестройка, три года не издавались книги вообще. А потом стали издавать, и всё больше и больше. Но сейчас издают меньше, чем несколько лет назад… Я же слежу, когда хожу в книжный магазин, какие есть книжки. У людей стало меньше денег, а книги стали очень дорогими. Если раньше издавалась, может быть, одна книжка Агнии Барто в год, но тиражом 2 миллиона, то сейчас издают небольшими тиражами, но издательств больше, бывают переиздания, когда тираж уже выкуплен.
– Маленькие книжки для детей выходят, наверное, чаще. А полное собрание сочинений Барто давно издавалось?
– Полное собрание – четырехтомник… Это был 1981 год. Мама болела. У нее был инфаркт. Она попросила привезти ей в больницу верстку четвертого тома. Но править верстку не успела. Том вышел после ее смерти. Сейчас выходит много сборников с прекрасными иллюстрациями Чижикова, Молоканова, Сутеева. И новые художники принимают участие: мне показывают иллюстрации, что-то мне нравится, что-то нет. Всегда делюсь впечатлениями. Вот есть, например, художники, которые просто несколькими штрихами передают образ – и совершенно точно при этом! А бывает так, что художник нарисует все подробно, но стихотворение – само по себе, а иллюстрация – сама по себе. Очень важно видение образа, и вот у некоторых художников оно бывает замечательное. У Горяева оно было, Май Митурич потрясающе рисовал иллюстрации к стихам Агнии Львовны. Юрий Молоканов – до сих пор переиздается, и это классическое издание. Ну и Чижиков – он великолепен!
– И это были не сугубо творческие отношения, их можно назвать соратниками, близкими по духу людьми?
– Конечно! А по-другому ничего бы у них не получилось. Когда люди вместе работают, понятно, что они как-то потом общаются. У Митурича в его книге воспоминаний замечательно и очень много написано про маму. Там точно передан ее характер, это не специальное описание характера, а просто рассказ, как они вместе ездили на симпозиум по детской книге в Париж. И работала мама не только с художниками, но и с композиторами.
– И получались песни на стихи Агнии Барто?
– С 1926 года и в 1930-е писал песни композитор Михаил Раухвергер, в 1929 году – Анатолий Александров, Тихон Хренников работал с Агнией Львовной в 1942 году, много работал Николай Крюков. В последние годы песни на мамины стихи писал композитор Георгий Струве – совершенно замечательный человек, удивительный! Он организовал студию «Пионерия», считал, что развить слух можно у каждого – у него была своя система. И концерты «Пионерии» были великолепны. Я жила вместе с мамой – и художники, и композиторы бывали у нас дома. И совершенно неважно, кто есть в квартире, но при обсуждении новой песни обязательно нужно, чтобы ее услышали и высказали свое мнение все присутствующие. Для Струве это было очень важно, как и для мамы. Но что касается музыки, всегда ведь трудно сформулировать, что понравилось, а что – нет. И пока он не добивался четких замечаний – не успокаивался… И если я присутствовала, то, конечно, надо было и мне комментарии давать. Он спрашивал: «Как?» Мне обычно нравилось, а если нет, я говорила ему, что именно в песне «не так». И моя мама так же – написала стихотворение и читает тем, кто дома в данный момент находится. Очень важно им было не просто услышать слова «нравится – не нравится», а – «что», «о чем».
– Это очень интересный опыт – такая лаборатория…
– Да, это очень ценно, редко такое бывает, я бы сказала. А как иначе понять, удачно это или неудачно, мысль твоя донесена или не донесена? Ну как иначе? Недаром у мамы бывало множество вариантов, иногда десятки…
– Со стороны кажется, что детские стихи – это просто, а на самом деле это большой и сложный процесс.
– Детские стихи – это особенный жанр. Надо знать детские интересы, видение мира ребенком, его психологию. Сколько Агния Львовна бывала в детских садах, в школах, в яслях даже! Приходила в класс, садилась на заднюю парту. Телевизора тогда не было – в лицо ее не узнавали. Или – просто на улице: дети идут, как они разговаривают, что им интересно – она внимательно детей слушала и всегда их расспрашивала. Она видела, чем они заняты, как общаются между собой, о чем спорят… В каждом ее стихотворении есть мысль. И над рифмами она очень много работала. Иногда и 40 вариантов бывало! И если ей самой или тому, кому она читала, не нравилось какое-то место, она работала до тех пор, пока ее не устраивало все, что написано. Значит, 39 вариантов отпадали.
– Вы сказали, что ваша мама занималась психологией детей. Ее стихи формировали детский мир, детское сознание. Это же очень важно! Милые зарисовки про мишку, про Тамару, про Таню, но они входят в память на долгие годы...
– Ну, возможно. А потом, важно помнить, что это – не придуманное. Понимаете? Вот была в Союзе писателей встреча писателей с космонавтами. И когда маму знакомили с Юрием Гагариным, он вынул свой блокнот и написал: «Уронили мишку на пол…», подписался, вырвал листок и подарил маме. И потом, в интервью для какой-то газеты – к сожалению, не помню в какой, это же было много лет назад – журналистка спросила, почему именно эти стихи он написал, и Юрий Алексеевич ответил: «Это были первые стихи о добре в моей жизни»...
– И для большинства детей в нашей стране было именно так…
– Да, стихи Агнии Барто всегда не просто о чем-то, но о каком-то явлении. Когда она написала стихотворение «Он был совсем один» и прочла Чуковскому, Корней Иванович сразу спросил: «У вас что-то случилось?» Случилось: муж Агнии Львовны Андрей Владимирович Щегляев тогда тяжело заболел. Онкология. Умер в 1970 году...
Надо сказать, Чуковский с самого начала был очень внимателен к ее творчеству и подсказывал: попробуйте белый стих, попробуйте это, еще что-то… Он с большим интересом следил за ее творчеством.
– В жизни Агнии Львовны был еще один наставник – нарком просвещения Луначарский. Она хотела стать балериной, вдруг вмешался он и резко изменил ее судьбу. Не жалела ли она?
– Да, Луначарский сыграл большую роль в ее судьбе. Она училась в хореографическом училище. На выпускные зачеты приехал Анатолий Васильевич Луначарский, нарком просвещения в то время. Под музыку Шопена она прочла свое стихотворение «Похоронный марш». Через несколько дней Луначарский пригласил ее в Наркомпрос, сказал, что она обязательно будет писать веселые стихи, и сам написал ей на листке список книг, которые ей надо прочесть.
После окончания училища ее взяли в труппу. Но эта труппа эмигрировала. А отец Агнии Львовны, Лев Николаевич Волов, которого она очень любила, не хотел, чтобы она эмигрировала. И она осталась в России.
Стихи она начала писать еще девочкой – и в школе, и еще раньше. Часто это было подражание Ахматовой. У меня тетрадки ее ранних стихов хранятся. Отец очень внимательно относился к ее творчеству. У нее с отцом были по этому поводу разногласия: она меняла стихотворный ритм, а он считал, что писать надо более гладко. Однажды кто-то забыл книжечку стихов Маяковского у них в доме. И когда она ее прочла, то поняла, что смены ритма допустимы! И написала: «Рождайся, // Новый человек, // Чтоб гниль земли // Вымерла. // Я бью тебе челом, // Век, // За то, что дал // Владимира!» Это детское ее стихотворение! И это не подражание Маяковскому. Это – как подтверждение ее мнения, утверждение своего права. Маяковский вот так ей помог: она поняла, что так писать стихи – допустимо, что это не только «детское». Конечно, это чутье – поэтическое...
– Вы сказали, что есть у вас тетрадки, где Агния Львовна писала в стиле Ахматовой. Они издавались?
– Нет. Зачем? Это личные тетрадки. Ну подражала Ахматовой – «Сероглазый король». Там какие-то стихи написаны и для подруг – я не всех знаю, но есть какие-то посвящения. Я очень многое из семейного архива отдала в РГАЛИ. А эти тетрадки пока держу.
– Другая часть ее творчества – кинематограф и даже мультипликация. И все ее фильмы – чистые, добрые...
– Светлые. Да, это правда. Про мультфильмы не знаю, а киносценарии она писала, иногда вместе с Риной Зеленой. А когда фильм запускался в производство, она на съемочной площадке бывала постоянно. Это всегда была совместная работа не только с режиссерами, но и с актерами, со всей съемочной группой. Так появились у нас в стране фильмы «Подкидыш», «Слон и веревочка», «Алеша Птицын вырабатывает характер», «Ищу человека»...
– Недавно я снова с удовольствием посмотрела фильм «Подкидыш»! Авторы сценария – Агния Барто и Рина Зеленая.
– Да, Рина Зеленая там очень хороша в роли домработницы. А Плятт какой чудный, дивный, конечно. И Раневская. Мама меня брала на студию много раз. Ну, вот работали, вот снимали дубли… Не могу сказать, что на меня это производило какое-то особенное впечатление. Но фильм действительно очень хороший.
– К сожалению, практически ушли с телеэкранов те старые добрые картины. Мир стал жестче, в детских фильмах стало много агрессии, одни «стрелялки»...
– Да, очень много агрессии, любая реклама – мордобой, кровь, тумаки или выстрелы. Я смотрю по телевизору только теннис – люблю, и раньше болела за игроков, теперь – больше за игру. Иногда смотрю по «Культуре» какие-то фильмы, передачи бывают очень интересные. А то, что стреляют – ну да. Так это же не в детях дело. И во взрослых фильмах все время стреляют, и смотрят их часто при детях. Почему-то считается, что это интересно. Так устроено сейчас… Может быть, ничего плохого в этом нет. Сейчас вообще другой мир – цифровой, и другая психология – мозги по-другому работают. Ну и что? А когда изобрели колесо, тоже в мозгах были большие изменения. Только телевизора тогда не было…
– Татьяна Андреевна, вы были ребенком во время войны – как ваша семья ее пережила?
– Во время войны нас эвакуировали в Свердловск. Наша семья – это бабушка, папа, мой старший брат, няня и я. А мама иногда приезжала туда в командировку, публиковалась в газете «Уральский рабочий». Мой папа был энергетиком, разработчиком турбин, работал на электростанции за Уралом – надо было тыл обеспечивать электричеством. В то время в турбины вводились усовершенствования, работали ученые, в том числе представители ленинградского завода. В начале 1943 года мы вернулись в Москву, в стране многое было разрушено, нужна была энергетика, чтобы восстанавливать. Папу вызвали в Москву и разрешили взять с собой семью. Он должен был создать энергомашиностроительный факультет в Московском энергетическом институте, где впоследствии преподавал, а также продолжал участвовать в новых разработках…
– Я где-то читала, что в эвакуации Агния Барто работала токарем, это так?
– Мама в эвакуации была очень мало. Понимаете, когда отцы и старшие братья ушли на фронт, на заводах стали работать женщины и подростки. Из деревень люди пошли в города, где есть заводы – учиться ремеслу. Шли несовершеннолетние ребята с деревянными сундучками. Приходили, учились, кто был маленького роста – ящик подставлял, чтобы работать на станке… Это на мою маму произвело очень большое впечатление, и она захотела об этом написать. А писала она только о том, что знает не понаслышке. В Свердловске тогда жил и работал в Союзе писателей наш знаменитый сказочник Павел Бажов. И мама к нему пошла посоветоваться – не о рифмах, а о том, как бы ей у самих ребят узнать, что и как их привело к такому выбору. И он сказал: «А ты пройди с ними курс обучения, сдай на разряд и вот так все и узнаешь!»
И она поступила учиться на курсы вместе с ребятами и сдала экзамен на токаря, правда, самого низкого разряда. А потом написала книгу о войне «Вот идет ученик», в которой рассказывается о работе детей в тылу, но не только об этом. Так что все было в ее книгах со знанием дела. Поэтому и запоминается, поэтому и верят.
– А потом Агния Львовна получает Госпремию и отдает ее на создание танка...
– Но она была не первой, кто так поступил, тогда многие отдавали свои деньги – на танки, на самолеты... Ну а что во время войны еще делать? Ты же получил премию, ты хочешь участвовать в Победе? Это естественный поступок для того времени.
– А за что она получила премию?
– Не знаю точно. Наверное, за цикл стихов о войне. Мама долго добивалась, чтобы ее пустили на фронт. Ее же не хотели пускать туда: детскому писателю нечего там делать. Так она, действительно, не стрелять туда собиралась! Агния Львовна всегда говорила, что пишет только о том, что сама знает, и ей надо это знать. И добилась – она дважды была на фронте. У меня сохранилось ее командировочное удостоверение.
О войне она писала в «Записках детского поэта» и позже в книге «Найти человека». Это не развлекательное чтение, конечно. Но что я буду рассказывать, это надо читать… Читайте ее прозу – там все написано. И она добилась этих фронтовых командировок без всякой творческой бригады – сама. И передвигалась с военными частями, и в блиндажах была во время боев. Она в стихах писала фронтовые «Листки» – о героях, которые отличились в бою. Там были мальчики восемнадцатилетние, которые вот совсем недавно сами читали ее стихи для детей... И, конечно, все это было очень серьезно – она была на настоящем фронте, не в тылу! Но фронтовым корреспондентом она себя не считала. Ей для другого это было нужно – писать для детей надо ответственно. Вот она и ездила – чтобы знать.
– Не могу не спросить о легендарной передаче на радиостанции «Маяк» – «Бюллетень розыска родных». Ведь именно Агния Барто начала этот беспрецедентный поиск пропавших, потерявшихся во время войны людей! Сколько семей восстановилось благодаря этой ее работе, сколько людей нашли друг друга?
– Агнии Барто удалось воссоединить более тысячи семей! Занималась моя мама поисками детей, потерявшихся во время войны. Милиция и Красный Крест немало делали для воссоединения семей, разлученных войной, но каждый раз требовались официальные данные – имя, фамилия, откуда человек родом… А ведь терялись и совсем маленькие дети, не знавшие этого. Как найти их? Агнии Львовне пришла мысль искать родных по детским воспоминаниям. Радиостанция «Маяк» предоставила ей 40 минут в месяц для передачи «Найти человека». В редакцию приходило по 100–150 писем в день, люди старались вспомнить все, что могло помочь поиску: историю о потере туфельки, упоминание о брате, разводившем во дворе голубей, и так далее. Мама внимательно читала все письма, выделяла в них те воспоминания, по которым, как ей казалось, родные могли бы узнать друг друга, после чего садилась к микрофону.
– Наверное, все истории она пропускала через себя?
– Впоследствии она написала книгу «Найти человека» с подробными историями поисков. А потом по ее сценарию сняли фильм «Ищу человека», он есть в Интернете. И знаете, если бы она в своей жизни сделала только это – воссоединение потерявшихся в войну людей, – то уже можно было бы смело говорить, что человек прожил свою жизнь не зря. Для Агнии Барто это была сложнейшая в психологическом отношении многолетняя работа. И очень серьезный результат: более тысячи семей соединилось. Но, понимаете, ведь людей, нашедших друг друга с помощью ее передачи на радио – еще больше! Это же великое счастье – вновь обрести семью, найти своих родных людей, о которых совсем никаких вестей не было долгие годы… И надежд не было. А вот детские воспоминания – помогли! И моя мама была причастна к этому человеческому счастью. Это приносило ей огромную радость каждый раз.
