Об экранизации пьесы Ренаты Литвиновой "Северный ветер".
И сказала печально Рената:
«От великого матриархата
никуда мне, похоже, не деться:
оттого-то и ноет вновь сердце…»
В интервью Владимиру Познеру Литвинова призналась, что привыкла к оскорблениям со стороны критиков и не понимает, почему в этот раз ее фильм все хвалят. Начнем с того, что фильм — равно, как и спектакль, из которого он вырос — хвалят далеко не все. Один из самых уважаемых кинокритиков Антон Долин так и вовсе растерялся в своей рецензии: поругать или похвалить?
Сперва зритель может подумать, что попал на ярмарку тщеславия, в смысле — на показ новой модной коллекции одного из современных дизайнеров (в какой-то степени так и есть за счет эксклюзивных нарядов Демны Гвасалии и костюмов художницы Надежды Васильевой). Позже у зрителя может сложиться ощущение, что он находится в цирке (олень, собаки, кони, мышь и ворон в наличии), куда и направится ближе к финалу главная героиня Маргарита (в исполнении Ренаты Литвиновой, разумеется) на поиски актрисы, нужной для роли голоса погибшей невесты ее сына Фанни (Ульяна Добровская), голоса, которым Матильде (так зовут циркачку, сыгранную Светланой Ходченковой) предстоит сводить с ума по телефону Фаину (Софья Эрнст), подарившую семейству мужа наследника Хьюго (Михаил Гашавели), но напрасно пытавшуюся в течение многих лет заменить свою сестру Фанни, лучше всех открывавшую шампанское, любимое «очень пьющими, но зато красивыми» родственниками жениха.
Собственно, конфликт между Маргаритой и Фаиной (любимые женские имена Литвиновой), завершившийся насильственной смертью последней (уже почти доведенной до суицида), составляет основу сюжета. Классическое столкновение свекрови с невесткой, блондинки с брюнеткой, светлого начала в человеческой душе с темным происходит на фоне роскошных, почти голландских (мировая премьера «Северного ветра», кстати, состоялась в Роттердаме) натюрмортов в готических интерьерах фамильного имения, органично подчеркивающих хаос, захвативший семейство, чему виной, судя по всему, сбывшееся желание стюардессы Фанни, которое она загадала за новогодним столом и тут же произнесла: чтобы жених Бенедикт (Антон Шагин) любил ее «до гроба и после гроба». Истинные поклонники Литвиновой, читавшие книгу ее новелл и киносценариев, наверняка вспомнят, что эта фраза встречается в произведении «Нелюбовь». Там же можно найти следующий пассаж: «Умирать страшно — это правильно. Но жить — гораздо страшнее. Вот это точно!» Точно настолько, что основная претензия к фильму заключается в безжизненности, чтобы не сказать бесполезности, большинства персонажей (кое-кого из них вообще зовут Тенью), которые не живут (или не проживают) свои роли «на полную громкость», за исключением Фаины и Маргариты, а также героев второго — весьма современного — любовного треугольника в драме: Ады (Манана Тотибадзе), ставшей женой и музой пластического хирурга Жгутика (Никита Кукушкин), а затем оставившей его и свой влиятельный клан Третьих Северных полей, обладающий, кроме прочих драгоценностей, лишним часом в сутках (тринадцатым или двадцать пятым), ради женщины, любившей голубой цвет.
Лишний час (кто-то из кинообозревателей считает, что идею этого часа Литвинова подсмотрела на флаконе духов Картье), на самом деле, совсем не лишний, а очень даже необходимый: именно он дает ожидающей в течение многих лет и зим звонка или прибытия гостя Маргарите возможность перенестись из замкнутого пространства особняка в вагон московского метро и на Тринадцатой станции наконец-то встретить одного из тех «сильных и любимых» мужчин, в чье отсутствие царил, царит и будет царить великий матриархат. Чем же объясняется их отсутствие? По всей видимости, регулярными военными кампаниями, вследствие чего мальчики растут без отцов, воспитываются женщинами и сами становятся никудышными отцами, а то и не становятся, также погибая в ходе боевых действий или просто избегая подобной ответственности. Инфантилизм одних и агрессивность других мужчин становятся ведущими причинами стремительно развивающегося в современном российском обществе феминизма, в сторонницах которого числится и Литвинова, критикующая сильный пол, оказавшийся слабым.
Крылатая фраза Фаины Раневской (а Литвинова как раз играла в театре чеховскую Раневскую) «Слабый пол — это гнилые доски» может стать ключом к сундукам с фамильными драгоценностями и реликвиями, где полным ходом идет разложение денежных купюр. А поскольку «рыба гниет с головы», в одну из новогодних ночей эта «голова» в образе Спасской башни будет выставлена на обозрение Маргарите, поднявшейся на крышу своего родового поместья, и всем находящимся по ту сторону экрана. Так что с топосом, в отличие от хроноса, в этой заснеженной истории все (за)предельно ясно.
Не совсем ясно, на какой фронт отправляется «Наш Хьюго», успевший сыграть шахматную партию с бабушкой, которая меняет величественные одеяния на мундир и нанимает «плохих людей для плохих дел» в сопровождении кузена Бориса (Максим Суханов), оторвавшего в порыве страсти кусок ткани от платья оперной дивы (Хибла Герзмава), чье выступление стало не только подарком хозяйки дома его жителям и гостям, но и первым музыкальным украшением картины. Вторым — особенно долгожданным — стали две песни Земфиры, которая стала композитором всей драмы. Но если тревожные риффы песни «Злой человек» гармонично сопровождают сцену убийства, то душевные терзания лирического героя звучащей на титрах песни «Крым» так же трудно соотнести с терзаниями кого-то из персонажей, как сопереживать кому-то из них в принципе.
Если в начале пьесы появляется самолет, то в конце, как известно, он должен взлететь. И действительно взлетает, но только он и только на экране. Сам же фильм так и остается невзлетевшим самолетом, хотя мы знаем, что у его конструктора/пилота в распоряжении имелись все ресурсы. Но в этот раз полета фантазии хватило лишь на форму. Правда, завораживающую и мастерски запечатленную опытным оператором Олегом Лукичевым.
«Я сильно постарела?» — спрашивает снятая крупным планом Маргарита-Рената не то личного секретаря Михаила (Кирилл Трубецкой), не то зрителей, не то — что наиболее вероятно — саму себя, отдыхая в ванне с бокалом любимого шампанского и смотрясь в зеркало. Хочется ответить ей словами зеркальца из пушкинской сказки: «На свете есть милее, и румяней и белее», — но она и сама это знает. А ее почитатели знают, что ищущим содержания в дополнение к форме или вместо нее стоит обратиться к новым интервью Литвиновой Дмитрию Быкову или Владимиру Познеру. В диалоге с последним она высказывает то ли подзабытую, то ли устаревшую мысль о традиционном для русской культуры литературоцентризме обширных территорий нашей родины, стабильно «выделяющих» тексты высшей пробы.
Оба интервью длятся чуть менее часа, что в сумме практически сопоставимо с хронометражом «Северного ветра», но смыслов и открытий в них куда больше, поскольку здесь Рената Муратовна идентифицирует себя, прежде всего, как автора (весьма справедливо, ведь сама Кира Муратова, которой фильм и посвящен, назвала гениальным ее раннее произведение «Офелия, безвинно утонувшая»), и находит в этом свое спасение и предназначение: «Что такое для меня — человека пишущего — неудачи? Я же всегда их превращаю в текст. Любой минус, если он не кончается моей смертью, превращается в плюс».
Елена Ластовина
