Найти тему

Курочка Пеструшка

С детства в нас укореняется уверенность, что маленькие - это мы. Даже, когда начинаем отстаивать перед родителями своё право на самостоятельность, не забываем спросить:"А что есть вкусненького?" Это тот вопрос, который нам никогда не зададут ни мама с папой, ни бабуушка с дедом потому, что маленькие - мы.

Для нас оставляют лучший кусок и самое тёплое одеяло в холодную ночь укрывает именно нас - "маленьких" и любимых. Даже, если нам давно не двадцать. Даже, если наша ладонь уже сжимает пальчики собственного сынишки или дочурки.

"Бабуль, посидишь завтра с внуком?" " Мамуль, напеки в субботу пирожков - непременной с капустой, а в те, что с яблоком, изюм положи!" Потому, что мы - дети и внуки, маленькие, а они - папули, мамули, дедули, бабули - оберегающие. Наш тыл. И разве может быть по другому?

И вдруг (так нам кажется) жизнь объявляет время именно нашей ответственности за тех, кто нас прикрывал и лелеял. Так неожиданно, что растерянность накрывает волной: "А точно ответственный именно я ?"

рисунок Ольги Денисовой
рисунок Ольги Денисовой

"Плохие новости, - сказала врач - невролог дорогого платного центра.- У вашей матери болезнь Паркинсона и, видимо, довольно давно. И как вы могли допустить, что женщина в столь преклонном возрасте, проживает совершенно одна в деревне, где даже фельдшерского пункта нет?"

Леонид Афанасьевич, чувствуя себя нашкодившим пацаном, а не отцом, выдавшим пол года назад дочку замуж, не знал чем оправдаться, потому что любые слова прозвучали бы легковесно. От досады он ляпнул:"А вы попробуйте убедить её переехать к нам в город!"

Докторша "пробовать" не захотела, выписав кучу рецептов, на всякий случай спросив:"Вы материально вот такие дорогие препараты потянете или подешевле, аналоги подобрать? В принципе, действие одинаковое, но у дженериков побочек больше."

Леонид Афанасьевич выразил готовность оплатить любое лекарство для матери и невролог смягчённо посоветовала:"Не следуйте желаниям Анастасии Михайловны. Она за себя теперь не отвечает. Перевозите к себе окончательно. И желательно, чтобы при ней кто-нибудь всегда находился." Легко советы давать.

Леонид с женой Ириной, замуж единственную дочку Олю, щедрой рукой отдали молодым родную квартиру, а сами переехали к тёще, разумеется с согласья последней. Именно так получилось потому, что тёща на себя одну имела три жилых комнаты, а Ирина с мужем и дочкой Олей (по домашнему - Лёка) занимали двухкомнатное жильё.

Ира пыталась (за счёт матери) стать к молодым ещё щедрее, но тёща наотрез отказалась:"Хватит им и вашей квартиры. Всё равно разбегутся - проба пера. И мужа пусть Лёка у себя не прописывает. Приезжий - запросто из-за квартиры женится!" Она всегда была немного язвой и Бабой Ягой в глазах Леонида. И даже в свои 70 лет обороты сбавила мало.

Вот так Леонид оказался в тисках, которые младым зятьям выпадают. Вроде, как дома, но и в гостях. И как поселить в тёщиной квартире серьёзно заболевшую мать, мужчина не знал.

Проблема обострилась спонтанно: едва начался понедельник, ему позвонила соседка матери тётка Галина (был у неё его номер "на всякий пожарный").

Соседка кричала в трубку какую-то ерунду:" Настасья, в который раз, замирает посередь двора и самостоятельно стронуться с места не может. Тормошу - не реагирует, а как очнётся, с трудом шаги делает и не поймёт, что случилось. Потом опять ничего...." Пришлось отложить совещание с сотрудниками юридического отдела, который Леонид возглавлял, и помчаться к матери - за сорок километров от города.

Вообще-то уж который год Леонид волновался о маме, одиноко проживающей в деревеньке из тридцати "живых" домов. Настасья Михайловна, вдова, дорогу жизни топтала уж семьдесят пятый год. На здоровье привычки жаловаться не имела лишь иногда признаваясь, что "головушка гудом гудит."

Но оставалась хозяйственно-суетлива и разговоры на тему переезда в город - к сыну с невесткой, не любила. Едко спрашивала:"А батяню своего тоже перевезёшь? Я тут его каждую субботу навещаю - ждёт, голубчик мой." И Леонид смирялся (но и вздыхал с облегчением), стараясь навещать мать каждый месяц с сумкой продуктов.

Его жена, Ирина Петровна, относилась к свекрови без пиетета, но вежливо, благодарно помня , как та, пристроив кур да коз по соседям, заколотив избу, приехала к ним на целых пять лет нянчить капризную и болезненную Лёку долгожданную внучку. Это, несомненно, был подвиг с её стороны.

Мать Иры - Татьяна Петровна, посвятить себя внучке, отказалась категорично. Она преподавала математику в школе, имела авторитарный характер и голос командный. Даже отец Ирины, пока жив был, супругу побаивался.

Когда Лёка выправилась и смогла посещать детский сад, свекровь вернулась в деревню, а Ирина вздохнула с легко. Всё-таки чужой человек, знаете. Позже, на летних каникулах, Лёка с удовольствием бывала у деревенской бабушки и всякие неудобства девочку не тяготили совсем. Но это лишь в детстве. Старшеклассницей к бабе Насте у Лёка уже не ездила: скучно, туалет на улице и надо помогать.

Вот так, в странно начавшийся понедельник, приехав в деревню, Леонид застал дверь в избу матери нараспашку (а между прочим, конец сентября) Сама хозяйка сидела на кровати и на появление сына никак не отреагировала. Он поскорее накрыл её одеялом, поднёс к губам кружку с горячим чаем и только тогда Настасья Михайловна "отмерла," с удивлением воскликнув: "Сынок, я и не слышала, как ты приехал. Задумалась!"

Три часа спустя, Леонид входил с матерью в платный медцентр, где ею немедленно занялись: анализы, ЭКГ, МРТ... Наконец, врач без сомнения объявила диагноз, порекомендовав поскорее прикрепить больную к участковому неврологу и окружить контролирующей заботой.

Пока суд да дело, Леонид успел созвониться с женой, дочкой и теперь (уже подбирался вечер) привёз мать в квартиру тёщи. А там уже собрался взволнованный "Большой Совет."

Но перво-наперво, уставшую и молчаливую Настасью Михайловну, накормили и уложили в кровать. Это даже было всем на руку - кто знает, какие слова вырвутся, когда будет решаться её судьба? Например, тёща, разжав тонкие губы, произнесла:"Не позволю из своего дома старушечий приют устроить. Больна - размещайте в специализированное учреждение. Я тоже восьмой десяток разменяла. Давление, головокружение, но только что-то со мной никто не возится!" Было видно - тещенька заревновала.

Жена Леонида, Ирина, поддержала мать, добавив, что в платных центрах, чтоб содрать деньги, всегда краски сгущают. Старушка на своих ногах, поужинала с аппетитом и вон - храпит. Не стоит спешить ни с покупкой дорогих лекарств, ни с отрывом свекрови от деревни. Аргументировала: "Вот, как раз это и может стать для неё стрессом великим ."

Леонид, целый день не евший, так и не смог притронуться к ужину. Он слушал, багровел лицом, наконец, произнёс глухим голосом:"Вы сказали, я услышал. Завтра уедем с мамой в деревню. Ничего, покатаюсь на работу оттуда, а для неё сиделкой соседку найму. Пр-рроживём!" Прозвучало раскатисто, угрожающе и отчаянно.

До этого молчавшие и поглощавшие ужин взапуски (домашние пельмешки с деревенской сметанкой!), Лёка и её супруг Сергей, переглянувшись, кивнули друг другу, и девушка (на правах внучки) объявила судьбу бабушки Насти": "Бабульку мы заберём к себе. Я о ней позабочусь. Думаю - это не составит большого труда."

Ирина всполошилась: "А как же диплом?! Ты ведь на пятом курсе и из Сергея, какой помощник - целый день на работе! Отвезём Настасью Михайловну в деревню, наймём сиделкой соседку, как советует Леонид и сами станем приезжать еженедельно." "Молодец, Ирка - соткала из разных ниток, то, что хотела!" - злобно подумал Леонид. Уловившая состояние отца Лёка, обняла его нежно и подтвердила:"Бабулёк поживёт у нас. Точка."

Точка легко приобретает вид бесконечного многоточия. Настасье Михайловне быстренько оформили прописку, прикрепили к участковому неврологу, которая подтвердила диагноз: "Болезнь Паркинсона. Возраст у пациентки серьёзный и ухудшение состояния ждать себя не заставит. Терпение, приём лекарств по часам. И не забывайте дорогу в мой кабинет."

Первые недели три, Лёка даже подозревала бабушку в притворстве: то шаркает, как ни в чём не бывало, что-то толкует разумно. То вдруг замрёт и смотрит перед собой, не моргая. Тянешь к дивану, а она еле идёт, став безмерно тяжёлой. И потом с него самостоятельно встать не может. Внучка заливалась слезами сочувствия, думая, что старушке хана, а та пару часов спустя вдруг сама поднимается и за веник берётся.

"А не вызвана ли эта "болезнь," элементарным желанием привлечь к себе внимание, что для старых людей вполне объяснимо?"- думала Лёка, но интернет ей вскоре открыл ужасные подробности о паркинсонизме. А "иллюстрации" себя ждать не заставили. Бабушка медленно, но верно теряла двигательные навыки и память. Никогда нельзя было знать, как она себя поведёт в следующий час.

Довольно часто Настасье Михайловне нужно было не помогать - мыться, есть, а мыть ее и кормить. Приступы тремора не позволяли донести ложку до рта, оказавшись в ванной, она могла вдруг "забыть" зачем в неё села и просидеть до остывания воды.

Но самым неприятным и досаждающим оказались её стенания с подвыванием, не прекращавшиеся ни днём, ни ночью. Баба Настя голосила и причитала без слёз и со слезами, с невнятным набором слов. Днем, устав от уговоров, Лёка вкладывала беруши в уши и старалась заниматься. Она была отличницей и, заручившись справкой от врача, посещала лекции избирательно. Толку особого от этого не было: девушка дремала, спрятавшись за спинами однокурсников.

Беспокоясь о здоровом сне мужа, Лёка дожидалась в супружеской постели пока он уснёт, а потом переходила в комнату бабушки. Та сразу просила ромашковый чай. Не смотря на известные ей последствия, Лёка подавала.

Потом вела старушку в туалет (бабулёк наотрез отказывалась надевать памперсы хотя бы на ночь, говоря:"Ещё я в трусы многоразовые не с*ала"). И наконец, укладывалась на раскладушке возле кровати больной: "Спать, спать!"

Час спустя, баба Настя будила внучку требовательной рукой или плаксивым требованием:"В туалет хочу-уу!" И так всю ноченьку: требование чая, туалет и стенания. Лёка уже знала, что болезнь сделала слабым мочевой пузырь бабули и даже одна капля, её начинает "гонять," но отказав, начинала мучиться совестью: "Вдруг это её ПОСЛЕДНЯЯ просьба? Она ведь такая старенькая." И плелась заваривать ромашковый чай.

Ирина, заглянув неурочно, в ужас пришла от вида дочки: бледная, под глазами синяки, совершенно разучилась улыбаться! И при этом какой-то прямо фанатизм в отношении бабушки. "Сгорит, погубит себя моя дочушка. И диплом не защитит!" - распереживалась Ирина, и осторожно спросила:

"А что твой муж? Мыть старушку, понятно, не для него, но обеспечить тебе несколько часов сна, может вполне! Или нет?" Лека пожала плечами: "Сергей согласился, чтобы баба Настя пожила у нас, но вообще-то это ведь моя бабуля. Так он сказал. А ещё, что брезглив и чувствителен к запахам.."

Мать усмехнулась: "А перед свадьбой говорил, что ответственный и серьезный." "Да. И обещал Луну достать. Я пока с этим не разобралась, мама,"- вяло отмахнулась Лека. Признаться, Ирина готовности ходить за свекровью, в себе тоже не обнаруживала. В конце концов, своя мать есть.

Её брала оторопь, когда дочь с будничным юмором рассказывала: "Вчера отвела бабулю в туалет по серьёзным делам. Она нужду справила, а встать не может, не говоря уже о том, чтобы самостоятельно подтереться. И моё имя у неё из головы вылетело. Сидит и кричит:"Эй, эй!" "И что?" "Что - смыла, подняла. Надела перчатку из латекса и подтёрла бумагой, а потом влажной салфеткой. "Я бы так не смогла,"- призналась Ирина.

"А как же было со мной - маленькой? И вдруг твоей маме именно такая забота понадобится?" - недоумённо спросила Лёка. "С детьми само собой получается - смешные, какающие куклы. А вот для мамы, на случай, мне пора начинать копить на сиделку,"- ответила честно Ирина.

Они посмеялись немного и та, которой по возрасту положено было быть мудрой, покинула пахнущий свекровью дом с облегчением. Совесть в Ирине свернулась клубочком колючим, но беспокоила слабо, благодаря оставленному пакету с гостинцами и крупной купюре (даже замужней дочери-студентке было принято помогать материально).

Гораздо больше, чем на зятя, Ирина на мужа сердилась. Леонид, взяв на себя самое "трудное" - суетливое беспокойство о матери, посчитал свой сыновий долг выполненным.

Консультировался с врачами, торчал на форумах, причем, описывал то, о чём ему по телефону рапортовала дочь - единственный реализатор "проекта Баба Настя." А он, как и остальные, занял позицию наблюдателя. И кто бы мог подумать, что балованная, залюбленная девочка так проявит себя!

Получается, не от балды Лека решила стать клиническим психологом. Только уж больно мягки и подчинительны ее методы! Ирина принесла дочери блистеры с сильным снотворным и пузырек с лёгким антидепрессантом. Сказала: "Подруга подруги выписала. Психотерапевт, между прочим. Уверяет, что таких, как Настасья Михайловна, один выход - глушить медикаментозно круглосуточно."

Лёка, уставшая и одичавшая стала давать бабушке оба лекарства. И вскоре у неё дома, в чистой постели, лежал "живой труп" в памперсах (девушка их натягивала на уже полусонную старушку). В определённое время действие лекарств прекращалась и внучка вливала в бабулю бульон, меняла памперс и обеспечивала новую порцию сна.

Теперь можно было спать (первое, что себе позволила Лёка), крутить плойкой локоны, не дёргаясь сидеть на лекциях и заниматься дома, и уделять внимание мужу, который хмыкал: "Давно бы так."

Леониду с Ириной такой вариант тоже казался самым приемлемым. Но дней через 20-ть Лека поняла, что бабушка существует, а не живёт потому, что сильнодействующие препараты не дают даже малому лучику ясности проникнуть в её бедную голову.

"Как же всё не по божески,"- содрогнулась вдруг Лёка. Ведь бабушка не только стенала и испытывала двигательные затруднения, иногда мочила простыни и роняла еду. Она любила наблюдать в окно за шумной улицей, бормоча себе под нос что-то такое:"Эх, пьяный идёт..." "А девка-то вырядилась!" "А народу-то сколько!"

И в скверик они ходили вдвоём - внучка и бабушка. И разговоры простые вели, и чай пили. Светлых пятен было немного, но, разнообразя жизнь старенькой женщины, они вспыхивали ежедневно!

А теперь Лёка их у бабушки отняла, чтобы дрыхнуть. накручивать волосы, любить слегка разлюбленного мужа, готовиться к госам и писать диплом. Как уж там тема? Ага: "Качество жизни у больных с психическими заболеваниями." Там ещё подтемки имелись, но главная - эта.

Ай, славно: будущий клинический психолог, "усыпив" бабушку, умничает о качестве её жизни! Да она просто обязана, в качестве вывода, написать фразу:"Главное, не жалеть лошадиной дозы снотворного и тогда качество жизни пройдёт мимо больного, а ваше улучшится!" Стало так тошно, что Лёка всплакнула и смыла строго рецептурные таблетки в унитазе.

Бабушка Настя в себя приходила тяжело. Выглядела заторможенно ещё несколько дней и депрессия её никуда не делась. А ещё она похудела сильно и ослабла. Чувство голода, как и другие желания были ей не знакомы.

Лёка заходила то с одной, то с другой стороны, пытаясь растормошить воспоминаниями о своём детстве. Однако в памяти старушки образовался пробел и внучку она по имени-то называла редко.

И вдруг бабулька произнесла:"Я бы яичко съела. В смяточку." Лёка аж подпрыгнула:"Я сейчас. Мама, как раз деревенских принесла!" Но баба Настя уже угасла:"Не-е это не те. Мне бы от Пеструшки."

По словечку, по капельке вызнала Лёка, что была у бабушки в деревне пёстренькая курочка - маленькая, аккуратная и самая любимая. Она кошкой повсюду за нею ходила, клевала с ладони зерно и в душу заглядывала.

Надо сказать, что условием переезда в город, Настасья Михайловна поставила сохранение жизни ей курам - несушкам и горластому петушку. Невестка её, Ирина, даже губы с досады кусала - двадцать экологически чистых кур задаром были отданы деревенским хозяйкам, а можно было ими морозилку набить!

Белой козочке Машке плаха не грозила - её соседка Галя взяла. В общем, курочка Пеструшка вполне могла здравствовать в одном из подворий.

Вернувшийся с работы, супруг Лёки - Сергей, с неудовольствием отметил, что бабка опять "ожила" и сидит рядом с внучкой у компа. Жена даже голову к нему не повернула, а должна была суетиться с ужином.

Он встал за её спиной и заголовок первого же поста, Серёгу убил: "Содержание в городской квартире кур - несушек." Почему-то он сразу примерно понял к чему собирается такая информация и съёрничал вслух:"Чито, бум разнообразить жизнь сумасшедшей старухи курями, любимая?" Ну просто не выдержал.

Сергей не был дурным человеком. Он родился и вырос в убогом, маленьком городке в семье простых работяг с примитивными потребностями. Такими он видел родителей. Свою судьбу делал сам. Учился на отлично в школе, занимался спортом, много читал, лелея мечту о высшем образовании, карьере и жизни в городе.

Всё сбывалось. Поступил в институт, жил в общаге и уверенно шёл на красный диплом. Как одну из ступеней, рассматривал женитьбу на городской девушке. С Олей - Лёкой, хорошенькой, избалованной, но не глупой, познакомился на пятом курсе своего политехнического института, а она была студенткой четвертого - психолог будущий.

Очень нравилась, но на её месте могла быть и другая. Откажи она
- рассудка бы не лишился. Но девушка ответила взаимностью и закрутилось. Её родителям парень открыто сказал про отсутствие денег, но и про своё серьёзное и ответственное отношение к жизни не забыл. Они взяли на себя расходы на свадьбу и щедро отдали квартиру, свалив к бабке Лёки. Словом, в этом отношении повезло.

Всё было замечательно целых пол года пока не объявилась Настасья Михайловна с "Паркинсоном." Но куда деваться, поддакивал, когда молодая жена решила бабульку забрать. Видите ли она её нянчила в детстве! Вздумав корчить из себя психолога, Лёка в бабушке, растворилась.

Потом вроде одумалась и стала давать ей снотворное. В доме наступил прежний покой. Но вот опять что-то вступило ей в голову и это следовало остановить.

Сергей знал, что Лёка его очень любит и решил применить шоковый метод. Достал с антресолей чемодан и начал вещи демонстративно укладывать, ожидая испуганного окрика:"Серёжа! Что ты надумал? Да только скажи..." Лёка молчала. Бабка начала тоненько плакать (тоже артистка!) Наверное, следовало просто уйти, но Сергей не выдержал и вывалил всё, что скопилось.

Например, про родителей Лёки - эгоистов, сбагривших старуху дочери - молодожёнке. И совесть их совершенно не мучает. Упомянул бабку Ягу и вторую - больную, считая, что зажились обе. "Знал бы такое дело, никогда бы на тебе не женился!" - зря так, конечно ляпнул, но слово не воробей.

Лёка совсем тихо сказала:"Собрался? Ключи оставь и уходи. Заявление на развод возьми на себя, мне совершенно некогда." Сергей остервенело дверью хлопнул, а девушка взялась за телефон.

Отец откликнулся сразу и возбуждённо заговорил:"Доча, оказывается болезнь бабы Насти лечится! Вот послушай, что пишет знаменитый профессор - невролог..." Раньше подобную галиматью Лёка слушала не перебивая.

Не надеялась подсказку услышать, но говоря себе: "Папа страдает за мать и выход ищет, как может." Теперь она почти рявкнула:"Молчи и слушай, папа. Завтра суббота. Жду тебя в 9.00. Поедем в деревню Пеструшку искать."

"Какого Петрушку, Лёка? Я тебе о серьёзных вещах, не жалея времени..." "Папа, я всё сказала. Подробно - при встрече. Жду." И отключилась. Обалдевший отец, перезвонить не решился.

А Лёка умыла бабушку, покормила, дала положенные таблетки, обняла и душевно - убедительно сказала:"Бабулёк, надо на ночь надеть памперс, чтобы я выспалась и у меня были силы Пеструшку твою разыскать. Помнишь, ты про неё говорила?"

К её радости, баба Настя впервые по доброй воле, надела "волшебные трусики." И ночью не беспокоила плачем, и не просила чай. Чудеса! И утром была послушной. Лёке показалось - ожидающей. Родители всё-таки сообразили и с бабушкой пришла посидеть мама Ирины. А дочь с недоумевающим отцом, покатили в деревню - за крупицами прошлой жизни Настасьи Михайловны.

Лёка, коротко посветив папу в свои грандиозные планы, не советовалась, не просила - командовала:" Сначала к ней в дом. Так, дверь открывай. Ничего, потом навесишь замок снова." Вошла в холодную избу ( всё - таки уж декабрь наступил) и глянула вокруг глазами бабули. Сняла бережно иконки и портрет вечно молодого мужа Настасьи Михайловны, обернула полотенцем и уложила в сумку.

Ага, вот шалька. Старенькая, ветхая, но похоже бабуля носила её не снимая. "Это ей папа дарил, Удивительно, как не рассыпалась в прах,"- взволнованно произнёс Леонид. А Лёка собрала привычную для бабы Насти посуду - кружку, глубокую глиняную тарелку: среди знакомых вещиц живётся легче.

Наконец, с самым простым было покончено. Повидались с соседкой Галиной - она кур раздавала. Готова была и их вместе с козой взять себе да немногочисленный народ расшумелся - халява не бывает лишней.

Вот и раздала несушек налево - направо. И так случилось, Пеструшка попала к сварливой бабке Степаниде. "Ни за что не отдаст!" - вздохнула Галина. "А мы выкупим!" - лихо ответил Леонид. В дом Степанида впустила лишь Лёку, а её отец у крыльца топтаться остался. Просила, молила, уговаривала девушка вредную старуху, но та упёрлась:

"Ни за какие деньги! Ишь, Настасья, попала в хоромы и ишшо капризничает. Не отдам Пеструху!" Степаниду можно было понять: детки убежали в город далёкий, может в Москву и забыли про мать. Лёку она, толкая в спину, выпроводила. Вышла, зареветь готовая, а папа ей от калитки семафорит:"Скорей, скорей!"

Сели в машину и тут из пазухи мужчины выглянул чей-то любопытный глаз. "Как, папа?" Довольный Леонид засмеялся: "Забрался в курятник и украл. Она одна там такая - пёстренькая и компактная. Но надо дёру давать!" И они, преодолевая не чищенную дорогу, смеясь и переглядываясь, невероятно близкие друг друг, отправились восвояси.

Квартира встретила их аппетитным запахом какого-то чудесного супа и пением. "Во поле берёза стояла. Во поле кудрявая стояла. Люли - люли стояла..."- голос у Ирины был негромкий, но приятный. У Леонида сердце зашлось. "А ведь раньше Ирочка часто пела - вот такие, простые, народные песни. А эту, помнится, в унисон с моей мамой, когда она нянчила Лёку."

В кухне Ира месила тесто и пела, а бабушка Настя ... резала яблоки. И тоже пела:"Люлии-иии" Увидев мужа и дочь, Ирина сказала:"До чего ж хорошо в родной квартире дышится! И никто за спиной не стоит с пальцем - указкой. Господи, прости, что я так о маме!"

На фоне старенькой бабушки, родители Лёке казались молодыми: глаза горят, плечи расправлены. И, кажется, до сих пор любят друг друга. Но пора было познакомить Пеструшку с новым жильём, и Леонид расстегнул куртку, где задремала перенервничавшая из-за дороги курочка.

После ахов и слёз бабули, все сели обедать. Лёка умело подсобляла есть бабушке, а та не спускала глаз с сидевшей в уголке курочки. В духовке доходил пирог, но пробовали его без бабы Насти. Уставшую от впечатлений, с непроизвольными слезами, её уложили спать, не выключая ночника: не сразу, но поняла Лёка, что старушка боится темноту, увеличивающую беспокойство.

Курочка, без санобработки про которую вычитала Лёка в интернете, вскочила к старенькой хозяйке на постель и в ногах примостилась. Махнули рукой - завтра. Вышли, но Лёка успела поймать, как баба Настя, наказала Пеструшке:"Яичко!"

"Мы с Сергеем расстались," - тихо объявила Лёка родителям. "Я так и поняла. Вернее, баба Настя рассказала," погладив по голове дочку, сказала Ирина. "И как это её глазами выглядело?" - заинтересовалась Лёка.

"Да нескладуха какая-то. Сказала:"Сам приходил. Нельзя, промолвил, курицу в квартиру. Ногой топнул. Мол, останешься одна пацана воспитывать. Он счас яблоки ворует, а завтра что - в тюрьму без мужской руки сядет?"- передала близко к тексту речь Настасьи Михайловны Ирина и спросила встревоженно:"Ты, дочушка, не беременна?"

Лёка поплевала через плечо и головой покачала, а Леонид задумчиво пояснил:"Очень даже складуха. Отец маму поздно замуж взял. Порок сердца - боялся её рано вдовой оставить. Так и случилось. За неделю до моего рождения умер. Мать горевала, а лет через семь жених объявился - сурьёзный такой мужик. Ходил, пугал маму моим грустным будущим, ногами топал. Не поддалась. Вот сейчас это и всплыло в её памяти. Ну и курочка её бесценная."

Помолчали. Леонид вспомнил:"Я вчера не договорил, дочь, про болезнь Паркинсона. Профессор медицины, из Америки..." Но Лёка попросила его оставить утопические надежды: "Бабушка стара, Америка не за углом. Бабульке нашей может помочь спокойная обстановка с маленькими радостями, выверенная доза лекарств и Пеструшка. Ну и, немножко все мы,"- очень серьёзно рассуждала Лёка - юная девушка, но и уже почти психолог.

За окном стемнело давно. Родителям Лёки следовало возвращаться в свой, другой, дом, где наверняка ждала их и беспокоилась ещё одна бабушка (к счастью. относительно здоровая) - со сложным характером, немного вздорная, но тоже родная.

Леонид с Ирой стали прощаться с дочерью. Им очень хотелось считать эту квартиру снова своей, но подарки не забирают назад. Да и оставлять командиршу - тёщу снова одну, теперь, когда она привыкла накрывать стол на троих, некрасиво.

Всё это Лёка по лицам мамы и папы прочла. Обняла крепко каждого и попросила:"Давайте всё-таки по настоящему друг за друга держаться. Одна я, признаюсь, не справляюсь. Бабуля, диплом. Надолго её оставлять одну страшно - может голодной сидеть или кран не закрыть... Как малый ребёнок."

Мать с отцом, признавая вину, обещали завтра же обдумать график дежурств возле Настасьи Михайловны, но и просили Лёку о варианте с сиделкой (непременно очень ответственной) подумать: всё-таки все занятые люди!

Они и потом, в машине, пока домой ехали, обсуждали, спорили, как лучше и правильнее. "Я возьму на себя кухню, а за тобой продукты, аптека..." "И надо Лёке давать денег побольше, она ведь теперь..." "Да, непременно!"

А Лёка осталась. Не одна - с бабушкой, которая, на удивление, тихо спала. Быть может, г-н Паркинсон обалдел от присутствия пёстренькой курочки в её постели?

Девушку не оставляло ощущение дождя в душе, который никак не хотел пролиться и дать облегчение. Всё-таки это очень тяжело - расставаться с мужем. И может это ерунда - его неприятие больной, чужой ему старушки? Но ведь когда-нибудь у них родились бы дети, с их привычкой кричать по ночам, беспрестанно пачкать пелёнки, болеть.

И что, если бы Сергей решил, что они мешают карьере или дурно пахнут, что с ними неинтересно? Нет уж, хорошо, что это испытание - бабушкой, выпало им именно сейчас, в начале пути. К тому же, как оказалось, Лёка знала какого-то другого Сергея, а не того, кто заявил: "Я бы на тебе не женился..." Чу, зовёт бабушка! И внучка отложила страдания на потом.

Ах, да! Все оказалось правдой: за любимой хозяйкой Пеструшка ходила, как кошка, и зёрнышки деликтно клевала с ладони и что-то такое говорила ей на курином языке. Вот только яички без петуха нести отказалась. Пришлось Леке хитрить, подкладывая в корзинку Пеструшки каждый день по яичку.

Баба Настя достает хрупкую драгоценность сама, на низкую табуретку присев. Смотрит на свет и говорит, что ТАКИХ яичек не купишь нигде. Лека соглашается, а сама неприметно перемигивается с замершей у ног хозяйки курочкой:"Не выдавай!" "Да не вопрос!"- явственно квохчет Пеструшка.

P.S. Сия история написана на основании странности подсмотренной мной у не моих соседей. Рядом с приятельницей, в обычной квартире, проживают несколько поколений и ... пёстрая курочка.

Взята она в качестве компаньонки для бабушки, из деревни перевезенной. Бабушка почти глуха и плохо видит, кажется, первые признаки деменции проявляются, а семейство не раздражается. Сажают её вместе с собой за стол, выводят в парк на прогулку и вот даже курочку завели, уважив просьбу бабульки.

Благодарю за прочтение. Пишите. Голосуйте. Подписывайтесь. Лина