Люблю пятницу. Очень. И не потому, что этот день – накануне выходного, а потому, что после обеда (стараюсь никогда не ставить уроки во второй смене в пятницу) проводим время с сыном. Раньше гуляли, ходили в кино или кафе-мороженое, теперь чаще всего бываем в Книжном. В этот раз как-то сразу оказались у полки с подборкой по Серебряному веку. Люблю поэзию этого периода, нравится узнавать что-то новое из биографий деятелей. Наверное, связано это с воспоминаниями юности: как раз, когда оканчивала школу, в русскую литературу вернулись имена Ахматовой, Цветаевой, Бальмонта, Пастернака, Северянина. И книги этого периода если не сразу покупаю, то рассматриваю очень внимательно. В поэзии Серебряного века сегодня оказались книги, посвященные Марине Ивановне Цветаевой.
Рас-стояние: версты, мили… Нас рас — ставили, рас — садили, Чтобы тихо себя вели По двум разным концам земли.
Рас-стояние: версты, дали… Нас расклеили, распаяли, В две руки развели, распяв, И не знали, что это — сплав
Кому ж незнакомы эти магические строки!
За ними - один из самых трогательных, нежных романов XX века.
Пастернак и Цветаева.
«Как я рад, что пишу тебе. Мне становится чище и спокойнее с тобою. - Мы думаем одинаково в главном».
И почти ответ Цветаевой:
«Любопытно, что те твои письма я прочла раз – и потом не перечитывала, м.б. бессознательно превращая их в живую речь, которую нельзя слышать вторично».
Романов в письмах - так привычно называют то, что связывало двух великих людей.
Теперь их письма собраны под одной обложкой – «Через лихолетие эпохи… Борис Пастернак. Марина Цветаева. Письма 1922 – 1936 гг»
Очень проникновенно - я бы сказала, пронзительно. И очень искренно. Обо всем. О рождении ребёнка, о прогулке по морю, о ревности, о покупке овощей на рынке. И, конечно, о творчестве, которое составляет основу жизни каждого.
Цветаева - Пастернаку: «Стихов мне не пиши. То, что можно бы – не посмеешь (мою единственность!), личное – у нас с тобой захват больше. Пиши большие вещи, Шмидта, Реквием, пиши себя, так ты больше со мной <над строкой: – всё равно говоришь – мне>»
И о жизни. Той, что ведут оба, отдельно друг от друга, и той, которая могла бы БЫТЬ. но которой никогда не будет.
Цветаева - Пастернаку: «Я бы с тобой совсем не умела жить. Я бы тебя жалела на жизнь – даже с собой! А м.б. – именно с собой, п.ч. я дома не живу. Что бы мы делали?! Я бы не хотела обедать с тобой. (Ужинать – да.) Я бы не хотела, сидя с тобой, есть сладкое. Я бы не хотела, ничего не хотела от тебя, что не последний – ты. Я бы не хотела, чтобы ты входил в комнату, п.ч. ты в ней живешь».
Как-то сразу вспомнила стихотворение (люблю его за простоту, душевность, какой-то уют строчек:
…Я бы хотела жить с Вами В маленьком городе,
Где вечные сумерки И вечные колокола. И в маленькой деревенской гостинице — Тонкий звон Старинных часов — как капельки времени. И иногда, по вечерам, из какой-нибудь мансарды — Флейта, И сам флейтист в окне. И большие тюльпаны на окнах. И может быть, Вы бы даже меня любили…
А вот отрывок из письма Пастернака, который словно вторит ей:
«Буду видеть тебя во сне и ты об этом ничего не будешь знать».
Читаешь переписку - и ловишь себя на мысли, что прикасаешься к чужой тайне, жизни.
Название «Через лихолетие эпохи…» чётко отражает связь между поэтами настолько прочную, что они сумели её пронести не просто через десятилетия - через сложные для страны и творческих людей десятилетия.
А это уже дневниковые записки – «Мне нравится, что вы больны не мной» из серии «Тайная тетрадь».
Да, любой дневник интимен, содержит наши секреты. Только вот у знаменитых людей их, этих тайн, будто не бывает. И мы, читая то, что писалось вовсе не для нас, лучше понимаем творчество, его истоки.
«Высокая мера. Мерить высокой мерой. Так и Бог делает. Свысока мерить и высокой мерой. Нечто вроде очень редкого решета: маленькие мерзости, как и маленькие добродетели — проскакивают. Куда? — Dans le neant (В небытие - фр. Приписка сделана от руки). Высокомерие, это полное отсутствие мелочности. Посему — очень выгодное свойство… для других».
Страница книги представляет собой текст, словно набранный на печатной машинке, что еще больше сближает книгу с настоящим дневником.
Стиль Цветаевой един везде. Убеждаешься в этом, читая дневниковые записи. Обо всем незначительном - сжато, до предела ёмко. Всё происходящее - через какие-то ассоциации.
«Вчера в гостях (именинный пирог, печенье, огарок свечи, рассказ о том, как воюют красные)- вдруг, разглядывая ноты - Beethoven- то-то «Антуанетта, знаешь ли ты...»
Вы написали музыку к стихам Флориана, а Вас посадили в крепость и отрубили Вам голову. И Вашу музыку будут петь другие – счастливые – вечно».
Еще одна уникальная книга – Анастасия и Марина Цветаевы «Две сестры».
Поклонник творчества поэта, конечно, знаком с воспоминаниями Анастасии Ивановны. Здесь же тексты обеих сестер, каждая из которых литературно одарена, помещены рядом. И перед нами своеобразный диалог о детстве, семье, любви. О ЖИЗНИ.
Взгляните внимательно и если возможно – нежнее, И если возможно – подольше с нее не сводите очей. Она перед вами – дитя с ожерельем на шее И локонами до плечей.
В ней – все, что вы любите, все, что, летя вокруг света, Вы уже не догоните – как поезда ни быстры. Во мне говорит не влюбленность поэта И не гордость сестры.
Зовут ее Ася: но лучшее имя ей – пламя, Которого не было, нет и не будет вовеки ни в ком.
И помните лишь, что она не навек перед вами, Что все мы умрем…
Это – стихотворение Марины.
А это – строки, которые принадлежат Анастасии.
Но смутно мне открывалась особая стать Мусиного чувства, не моя! Жажда отчуждения ее радости от других, властная жадность встречать и любить все — одной: ее зоркое знание, что это все принадлежит одной ей, ей, ей, — больше, чем всем, ревность к тому, чтобы другой (особенно я, на нее похожая) любил бы деревья — луга — путь — весну — так же, как она. Тень враждебности падала от ее обладания — книгами, музыкой, природой — на тех (на меня), кто похоже чувствует. Движение оттолкнуть, заслонить, завладеть безраздельно, ни с кем не делить... быть единственной и первой — во всем!
Согласитесь: сестры - во всем! Даже стиль общий!
