Близится 2045 год и больше всех его ждёт последний оставшийся в живых победитель,118-летний ветеран ВОВ — Дмитрий Максимович Орешкин...
«Дед никому не даёт житья» — именно так, сколько помнил Матвей, постоянно говаривал отец.
В детстве мальчик не понимал: как старик может чем-то мешать? Они живут в разных концах города и видятся нечасто.
Старший Орешкин не любил гостей, да и сам редко навещал правнука, объясняя нежелание наносить визиты возрастом и отсутствием охоты «пилить к чёрту на Кулички». То бишь, в Алтуфьево.
На это замечание отец почему-то отреагировал болезненно: наговорил деду кучу малопонятных и злых слов, а в конце добавил, что только от него зависит, как часто они будут встречаться.
Тогда-то старый ветеран и сказал правнуку слова, которые тот ему не простил:
— Если это толстый намёк на то, что ты не прочь перебраться в мою квартиру… Нет уж, уволь: я слишком стар, чтобы ежедневно терпеть глупость. Жену твою я, пожалуй, вынес бы. Она милая женщина. Возможно, даже сына. Судя по тому, как тихо он себя ведёт, мальчик пошёл в мать. А тебя, с постоянными холерическими припадками и неизбывной жаждой наживы, вынести мудрено. Устраивают мои условия — оставляй супругу и ребёнка, а сам езжай. Тебя мне здесь не нужно.
Само собой, они уехали от старика все втроём. Всю дорогу отец что-то тихо бормотал под нос, но дома, когда за родителями закрылась дверь спальни, всё-таки не выдержал и сорвался:
— Нет, ну каков? «Слишком стар», видите ли! Когда уже он помрёт?! Подумать только! Сто восемь лет! Сто! Восемь! Всех пережил — и сына, и внука! Да пока он преставится и я старым стану!
— Артём, — умоляющим голосом произнесла мама. — Успокойся, пожалуйста. У меня голова от твоих криков болит…
Мама умерла через несколько месяцев. Матвею незадолго до её смерти исполнилось десять лет. Отец вдовствовал недолго: привычный к устроенности и домашнему уюту, уже через полгода он женился снова.
Новая его жена, Ольга Игоревна, ничуть не походила на стройную и застенчивую маму Матвея. Высокая, полная и румяная — и лицом, и телом она напоминала кустодиевских дев, при этом громогласностью соперничая с автомобильной сиреной и без особого труда перекрикивая целую толпу народа.
В отличие от мамы, мачеха никогда не пресекала разговоры отца о наследстве — именно благодаря ей Матвей впервые услышал беседу не из-за закрытой двери, а находясь рядом с родителями, на кухне.
Случилось это спустя год после их бракосочетания, когда беззастенчиво выпростав наружу гигантскую грудь, Ольга Игоревна кормила новорождённого Егора.
Матвей плескался у раковины, старательно делая вид, что его нисколько не интересует эта картина и нет ничего важнее в жизни тщательного оттирания тёмного налёта на чайной чашке, когда за спиной прозвучали неприязненные слова:
— Зажился старик…
Мальчик вздрогнул, выпрямился и находящийся рядом отец отреагировал на его движение предостерегающим вскриком:
— Оля!
— А что «Оля»? — бойко отреагировала мачеха. — Я что, неправа? Зачем ему такие хоромы в самом центре Москвы? Где это видано, чтобы стодесятилетний дед жил один в трёх огромных комнатах, а его правнук ютился с детьми на окраине, в убогой двушке?
— Ольга!
— Я уже тридцать один год Ольга! И не косись в сторону сына! Он уже взрослый, пора парню смотреть жизни в глаза. Правда, Матюш?
Матвей кивнул, толком не вдумываясь в слова мачехи и, пользуясь возможностью, покосился на довольно чмокающего младенца:
— Ага.
— Поговорил бы ты с ним, — снисходительно улыбнувшись пасынку, продолжила та, спокойно отнимая ребёнка и перекладывая его к другой груди. — Пускай переписывает на тебя квартиру. Пожил — пора и честь знать. С его-то пенсией он в стардоме королём будет жить…
— Думаешь, я не говорил? — вздохнул отец, присаживаясь рядом с супругой на табурет. — Знаешь, что он ответил? «Вот сам и живи среди старпёров, которые только и говорят, что о болячках!»
— Гляди-ка, каков добрый молодец! — восхитилась супруга. — А как насчёт психиатрической экспертизы? Ты не пытался?..
— Да пытался, Оля, пытался! Но тут видишь, какое дело…
Отец эмоционально дёрнулся на табурете и его взгляд упал на хмурого Матвея, резко утратившего интерес к пышнотелой мачехе и теперь внимательно слушающего разговор.
— А ты чего уши развесил? А ну марш отсюда!
Дверь кухни захлопнулась и Матвей, сделав вид, что ушёл в свою комнату, снял тапки и на цыпочках вернулся, чтобы дослушать беседу.
— Тут видишь, какое дело, — продолжил отец с того самого места, на котором прервался. — По современным законам… Он мне не близкий родственник, понимаешь? Был бы ещё дедом — другой разговор. А он прадед. Да ещё и не родной, а двоюродный. Поэтому если помрёт и не оставит завещания, мы ни шиша не получим. И все его имущество отойдёт государству. Понимаешь? Нам нельзя на него давить, категорически! Все что мы можем сделать — вернее, ты — обаять его настолько, чтобы он доверил опеку, переписал квартиру… А вот тогда уже можно будет и экспертизу требовать…
Из-за двери донёсся какой-то шум и странные звуки, напоминающие шлёпанье босых ног, затем плач младшего брата и грудной смех мачехи.
— Артём, прекрати! Ребёнок!
— Ты… займёшься этим? Очаруешь старикана? — голос у отца был какой-то странный, загнанный. — Я знаю, ты сможешь. Он же хоть и бодрится, хоть и строит из себя молодого, ему наверняка нужна помощь…
— Ой, ну что с тобой поделаешь! Тё-ма! Ну хорошо, хорошо! Прекрати!
На этом месте Матвею почему-то вдруг стало противно, он оставил свой пост и вернулся в комнату. Но о разговоре не забыл. Хотя и понял далеко не все слова, но общий смысл до него всё-таки дошёл и задумка родителей показалась ему настолько неправильной и мерзкой, что при первом же удобном случае мальчик съездил к деду на Арбат и передал подслушанную беседу.
Читать продолжение
