Критикуя действия вице-адмирала З. П. Рожественского в Цусимском бою, некоторые исследователи обвиняют его в том, что он будто бы упустил возможность в первые же минуты сблизиться с неприятелем
и нанести ему серьезные повреждения. Упрекают его и в отказе от раздельного маневрирования отрядов, якобы позволявшего эффективнее использовать новые быстроходные броненосцы.
Впервые об этом заговорили еще дореволюционные авторы. Начало подобным рассуждениям, очевидно, положил Н. Л. Кладо, в 1906 году высказавший мысль, что адмирал Того слишком далеко прошел вперед
и запоздал с поворотом, что позволило З. П. Рожественскому открыть огонь по «Миказе», в то время как тот отвечать якобы не мог. Правда, Николай Лаврентьевич явно исходил из предположения, что указанная
им же дистанция стрельбы в 32 кб достаточно мала, чтобы создать серьезную угрозу для японского флагмана, и не усматривал необходимости в ее сокращении.
Следующий шаг сделал в 1911 году М. И. Смирнов, писавший:
«…Адмирал Рожественский мог выделить отряд своих быстроходных новых броненосцев и в момент поворота японцев направить его на сближение с целью обратить бой в свалку на близкой дистанции, выгодную для русских, обладавших худшими пушками, имевших слабые фугасные и хорошие бронебойные снаряды и, главное, уступавших
в искусстве и в обучении противнику».
Не касаясь того, что тезис о выгодности сближения для тех, кто «уступал
в искусстве и в обучении противнику», представляется сомнительным, само предположение, будто такое сближение позволяло «обратить бой
в свалку», не подкреплено соответствующими расчетами. Тем не менее
в 1917 году капитан 1 ранга граф А. П. Капнист повторил мысль
М. И. Смирнова, заявив:
«При встрече с японскими главными силами была выгодна стремительная атака на сближение».
В советское время возможность «стремительной атаки на сближение» практически не рассматривалась. Не затрагивали этого вопроса
ни М. А. Петров, ограничившийся замечанием по поводу того, что причиной совместного маневрирования новых и старых, тихоходных кораблей эскадры было отсутствие плана боя, ни составители «Боевой летописи русского флота», равно как и авторы соответствующего раздела третьего тома описаний к картам «Морского атласа», ни авторы очерков истории Балтийского и Тихоокеанского флотов, ни Н. Б. Павлович,
ни В. А. Золотарев с И. А. Козловым.
Правда, о сближении с противником на «выгодную дистанцию» «новых быстроходных броненосцев» 2-й Тихоокеанской эскадры в момент поворота кораблей адмирала Того вскользь писал П. Д. Быков, а несколько позже и более развернуто — В. П. Костенко, утверждавший:
«Если бы Рожественский в момент завязки боя атаковал японцев
и сблизился с ними на 15 кабельтовых, то были бы обеспечены наиболее выгодные условия для использования разрушительной силы русских снарядов».
Однако их мнение не являлось преобладающим. Примечательно, что не разделял его и представитель русской эмиграции Г. Б. Александровский.
Впоследствии положения дореволюционной историографии некоторые исследователи реанимировали. Так, судостроитель по образованию
Р. М. Мельников, очевидно, воспринявший идеи В. П. Костенко, писал,
что «бросок», да еще и «строем фронта», позволял «сблизиться
с японским флотом на ту малую дистанцию, с которой они…
могли стрелять с наибольшей меткостью… Скоротечная “свалка” вплотную и единоборство корабля с кораблем отнимали у японцев
их главное преимущество — искусство сосредоточения огня… Наконец, бой на ближней дистанции позволял с предельной эффективностью реализовать преимущества русских лучших в мире бронебойных снарядов».
А. В. Никольский, предполагая, будто броненосцы типа «Бородино»
и в бою могли идти со скоростью до 17 уз, считал также, что они имели возможность сблизиться с японскими кораблями на дистанцию 7 кб.
И. М. Кокцинский также произвел расчет подобного сближения.
И. А. Подшивалов, напротив, ссылаясь на слова З. П. Рожественского, отмечал, что «бросок» его броненосцев не имел бы положительных последствий.
Весьма неоднозначны представления разных авторов и о скорости кораблей в бою. М. И. Смирнов указывал, что после того как «Князь Суворов» вышел в голову колонны, скорость была уменьшена до 9 уз. «Боевая летопись Русского флота» также говорит о 9-узловом ходе. Аналогичными цифрами оперируют Г. Б. Александровский, С. А. Балакин, В. Ю. Грибовский, В. Я. Крестьянинов. Между тем, текст работы
А. П. Капниста наводит читателя на мысль, будто 2-я Тихоокеанская эскадра вступила в бой на 11-узловой скорости. Такое же впечатление складывается и после знакомства с книгой А. Ю. Царькова. Из общего ряда выпадает позиция В. К. и Л. А. Шацилло, утверждавших, будто японцы имели превосходство в скорости «18–20 узлов против 15–18
у русских».
Помимо разногласий по поводу скорости как таковой, существуют
и разные представления о том, насколько российские корабли в этом элементе уступали своему противнику. Так, М. И. Смирнов писал, что японцы обладали «большим превосходством в ходе (16 узлов вместо
9 узлов русских)». Н. Б. Павлович же полагал, что разница в ходе броненосцев составляла 3 уз.
Между тем, дошедшие до нас источники позволяют высказать некоторые соображения по этому вопросу. Прежде всего, заметим, что в них, прежде всего в воспоминаниях участников Цусимского сражения, можно найти различные сведения о скоростях, с которыми русские корабли двигались в те или иные моменты боя, а также разные оценки их скоростных характеристик.
Командующий эскадрой вице-адмирал З. П. Рожественский после войны утверждал, что:
«14-го мая новые броненосцы эскадры могли бы развивать до 131 /2 узлов хода, а прочие от 111 /2 до 121 /2 … В бою головные броненосцы имели от 9 до 10 узлов хода…». В показаниях Следственной комиссии
он обосновывал необходимость движения таким ходом: «Принимая
во внимание, что во втором отряде броненосцев — “Наварин” не мог развивать более 12- ти, а третий отряд имел предельную скорость
в 111 /2 узлов, головные броненосцы, в сомкнутом строю, не имели права держать более 10 узлов».
Заслуживает внимания то обстоятельство, что о проблемах
с механизмами кораблей своей эскадры З. П. Рожественский знал
еще до ее выхода из Либавы. Так, в рапорте управляющему Морским министерством от 1 октября 1904 года он писал:
«Принимая во внимание не испытанность новых судов в океанском плавании, ненадежность котлов “Наварина”, холодильников “Сисоя Великого”, наличие в составе эскадры миноносцев и другие неблагоприятные обстоятельства, трудно определить, когда может совершиться сосредоточение сил эскадры».
Позднее, уже из Носси-бе З. П. Рожественский докладывал в январе 1905 года:
«Главные механизмы еще целы, за исключением “бородинского”, отличающегося безобразной сборкой. Но и они сохранились лишь потому, что до сего времени работали только на десятиузловом ходе. Попытки
в отдельных случаях доводить скорость до 12 узлов всегда очень быстро приводили к повреждениям. Вспомогательные же механизмы и все электроприборы требуют уже капитального ремонта, так как приобретались не от пользующихся заслуженной известностью фирм, а на рынке с торгов. Особенно же плохи паровые трубы, запас которых скоро истощится, и тогда с каждою лопнувшею трубой будет выводиться котел или группа котлов на все время военного положения».
А в рапорте от 19 февраля 1905 года он сообщил управляющему Морским министерством:
«При каждой съемке с якоря случались повреждения котлов, труб
и механизмов у нескольких судов».
Таким образом, из слов командующего эскадрой следует, что уже
в Носси-бе практика указала на своего рода границу в 12 уз, очертившую диапазон безопасных скоростей, допустимых во время боя с неприятелем. О существовании такого ограничения, по сути дела, свидетельствуют показания контр-адмирала О. А. Энквиста Следственной комиссии,
в которых говорится: «Эволюции в Носси-бе производились сначала
на 9-узловом ходу… Последние 2 раза пробовали давать 11 узлов, — стало выходить значительно хуже и сразу у старых судов стали сдавать холодильники». А как показывал В. С. Семенов: «…На “Бородине” уже при 12 узлах начинали греться эксцентрики и упорные подшипники; “Орел” вообще не был уверен в своей машине, повреждения были весьма часты».
Правда, документального подтверждения частых поломок именно из-за попыток преодолеть 12-узловый барьер нет. Равно как нет указаний на это в дневниках и воспоминаниях участников похода — В. С. Семенова,
В. П. Костенко, Я. К. Туманова, письмах Е. С. Политовского, П. А. Вырубова. Вскользь упоминаются лишь незначительные ремонтные работы после стрельб 18 и 19 января 1905 года, но без указания причин. Однако кое-какие сведения о скоростных данных кораблей на тот момент в источниках все же присутствуют.
Например, В. П. Костенко 18 января 1905 года записал:
«Сегодня на обратном пути в Носси-бе “Орел” делал 85 оборотов, а крайний предел для наших механизмов 109 оборотов. Между тем, при этом удалось развить ход всего 111 /2 узлов. Сказывается перегрузка в 3 тысячи тонн и обрастание подводной части. Судя по расходу пара, “Орел” не сможет развить более 100 оборотов. Так как на один узел приходится 8 оборотов, то его предельный ход получается не свыше 131 /2 узлов, тогда как в Кронштадте на пробе он развил 18 узлов».
Интересно сравнить эти утверждения Владимира Полиевктовича с его
же показаниями Следственной комиссии, собственноручно записанными 5 сентября 1906 года, в которых говорится:
«При 78 оборотах в походе “Орел” давал 11–111 /2 узлов, имея водоизмещение не менее 15.500 тонн. Инженер-механики на “Орле”
в походе были того мнения, что, в случае нужды, броненосец, при полном напряжении и отборном угле, может развить то же число оборотов, как и на пробе. При прибавлении 6 оборотов, ход увеличивался на 1 узел. Следовательно, при 108 оборотах можно было рассчитывать на 16–161 /2 узлов».
Легко заметить расхождения, объяснить которые можно зависимостью ранних показаний молодого корабельного инженера от «мнения инженермехаников», весьма оптимистично отзывавшихся о вверенных им машинах. За примерами подобного оптимизма далеко ходить не надо. Так, если командир «Сисоя Великого», капитан 1 ранга М. В. Озеров показывал, что на Мадагаскаре: «Во время бывших эволюций на возвратном на рейд пути, практиковался наибольший ход, который давал броненосцу максимум скорости по пеленгам около 131 /4 узлов», то старший механик броненосца, подполковник С. Э. Боровский, оценивал возможности корабля заметно выше, полагая, что даже в Цусимском сражении «самый полный ход мог быть не больше 141 /2 узлов».
Или же, по данным старшего механика крейсера «Аврора», подполковника Н. К. Гербиха, 125 оборотам машины соответствовало 17,5 уз, а 130 — 18 уз; тогда как старший штурман крейсера, лейтенант
К. В. Прохоров указывал: «…После поворота имели полный ход 125–135 оборотов… что давало в среднем 17 узлов».
Примечательно, что флагманский механик, подполковник В. А. Обнорский, напротив, достаточно скромно оценивал скоростные характеристики старых кораблей: «Броненосцы “Наварин”, “Сисой Великий”, “Дмитрий Донской” не могли бы развить больше 12 узлов». Созвучно этой оценке и свидетельство флаг-капитана (начальника штаба эскадры), капитана 1 ранга К. К. Клапье де Колонга: «Чтобы пройти Корейский пролив 13-го мая днем, надо было держать с лишком сутки двенадцатиузловый эскадренный ход… К сожалению, держать такой ход не могли…».
Разумеется, сами по себе различные оценки не позволяют обоснованно судить как о действительном, так и о максимально возможном ходе кораблей. Однако некоторое представление об изменении скоростных характеристик они дают. Заметим, кстати, что не только «перегрузка…
и обрастание подводной части», но и свойства топлива имели при этом значение. По словам В. П. Костенко, 14 января: «На “Орле” при возвращении упало давление пара из-за плохого качества угля, и мы отстали от передних кораблей. Несмотря на то, что в строй было введено 12 котлов из 20, мы не могли развить более 11 узлов».
А так как установить, насколько топливо влияло на ход кораблей в том или другом, упоминаемом участниками сражения случае, не представляется возможным, следует с должной осторожностью относиться ко всем
их показаниям.
Пожалуй, чтобы определить соотношение между числом оборотов, которое служило мерилом скорости, и действительной скоростью движения, следовало бы рассчитать, какое расстояние корабли проходили за известное время. К сожалению, вахтенные журналы броненосцев 1-го отряда до нас не дошли, и такой расчет невозможен. Тем не менее грубо оценить упомянутое соотношение мы в состоянии, опираясь на некоторые данные известных источников.
Как нам представляется, более всего пригоден для такой оценки переход уцелевших после дневного боя 14 мая кораблей 2-й Тихоокеанской эскадры от места гибели броненосца «Бородино» к месту капитуляции контр-адмирала Н. И. Небогатова. Считается, что путь этот они проделали максимально возможным на тот момент ходом. Конечно, большинство кораблей уже получили повреждения, в том числе и труб, что не могло
не сказываться на работе котлов и машин. Кроме того, двигались они
не по прямой, а маневрируя, чтобы уклониться от атак миноносцев. Однако в рамках грубой оценки влияние перечисленных факторов можно считать незначительным.
Некоторые сложности возникают при определении протяженности пути.
В нашем распоряжении нет точных географических координат места гибели «Бородино», всех последующих поворотов уцелевших кораблей, равно как и места их сдачи неприятелю. Приходится ориентироваться
на японские данные, обработанные энтузиастами. Будем исходить
из предположения, что исходный пункт движения остатков эскадры
под командованием Н. И. Небогатова — N 34° 36’ 43”, O 129° 57’ 00”,
а конечный — N 36° 50’ 12”, O 131° 45’ 09”. Что касается последнего,
в литературе можно встретить и другие координаты. Так, Н. Л. Кладо указывал точку N 36° 56’, O 131° 46’, которую привел в своих воспоминаниях и Г. Н. Таубе.
Существует еще один вариант конечных координат, фигурирующий
в сохранившемся вахтенном журнале крейсера «Изумруд» —
N 37°, O 131° 48’. Однако по поводу этих данных возникают серьезные сомнения.
Прежде всего, знакомство с журналом наводит на мысль, что с началом боя записи в нем прекратились и возобновились через несколько дней,
в один или два приема, рукой старшего штурмана лейтенанта
А. С. Полушкина. В пользу такого вывода свидетельствуют его показания на процессе по делу «о сдаче 15 мая 1905 г. неприятелю судов отряда бывшего адмирала Небогатова», что «обстоятельства боя записаны
в нашем журнале спустя четыре дня, в бухте Владимира, именно
по прибытии в пост Св. Ольги». Учитывая, что в опубликованных показаниях как его самого, так и командира крейсера барона
В. Н. Ферзена нет упоминаний о попытках астрономического определения места вплоть до 16 мая, можно считать, что координаты места сдачи определены по прокладке.
Даже беглый взгляд на схему маневрирования кораблей в Цусимском бою, а тем более знакомство с донесениями и показаниями командира
и офицеров крейсера позволяют представить, как часто менялись его курс и скорость. Сверх того, он вел довольно оживленный огонь по противнику (только 120-мм снарядов израсходовано 200), сотрясавший корпус,
что неизбежно сказывалось на показаниях компасов.
И действительно, указанная точка примерно на 4,5 мили отстоит от места сдачи по координатам Н. Л. Кладо, что выглядит чрезмерным отклонением — по описанию В. Н. Ферзена, «Изумруд» находился всего
в нескольких кабельтовых на Ost от «Императора Николая I». Это дает основания усомниться в точности прокладки, а следовательно,
и упомянутых выше координат. Тем не менее совершенно отбрасывать
их мы не станем.
Наконец, есть и другой вариант исходных координат. Их можно вычислить, если отталкиваться от донесения З. П. Рожественского, писавшего: «Первый выстрел был произведен в 1 ч 49 м дня в северной широте 34° 20’,5, долготе 129° 45’ остовой. К закату солнца эскадра продвинулась к северу только на 20 миль…». Разумеется, указанные
«20 миль» не более чем приблизительная оценка перемещения эскадры
за время боя человеком, к тому времени уже находившимся в забытьи
на борту миноносца «Буйный», поэтому придавать ей чрезмерное значение не стоит. Однако для наших ориентировочных расчетов
ее можно использовать.
Попробуем сравнить расстояние между исходными и конечными точками в разных комбинациях, в чем нам поможет картографический сервис Google map. Путем несложных манипуляций легко установить,
что разброс цифр сравнительно невелик: от 158,37 до 169,8 мили (7%).
На наш взгляд, ради компенсации отклонений в данных целесообразно ориентироваться на среднее значение — округленно 164,3 мили. Учитывая, что «Бородино» погиб 14 мая, между 19 ч 10 мин и 19 ч 15 мин, а сдавшиеся корабли застопорили ход 15 мая, примерно в 11 ч
(по утверждению старшего механика «Орла», полковника
И. И. Парфенова, машину броненосца остановили ровно в 11 ч,
а, по словам К. Л. Шведе, «некоторое время спустя» после 10 ч 38 мин, когда на «Императоре Николае I» подняли сигнал о сдаче), получаем около 15 ч 45 мин непрерывного движения.
Если бы остатки эскадры перемещались от одной точки к другой прямолинейно и равномерно, то прошли бы свой путь со скоростью чуть более 10,4 уз, однако в действительности им приходилось маневрировать. К сожалению, каких-либо карт, позволяющих судить о характере этого маневрирования, нам обнаружить не удалось. Поэтому приходится опираться на заведомо неточные показания участников сражения,
в которых сильно варьируются моменты времени, курсы и скорости.
Так, по словам старшего офицера «Орла», капитана 2 ранга К. Л. Шведе, «Бородино» погиб около 19 ч 12 мин, перестрелка же с японцами прекратилась примерно в 19 ч 35 мин, с наступлением темноты, после чего начались атаки японских миноносцев. При этом, по его утверждению: «В 7 ч 30 м солнце зашло. Броненосец “Император Николай I” стал склоняться влево», и «Орел» вступил ему в кильватер. Шли со скоростью 12–13 уз в SW четверть компаса. Около 20 ч 30 мин «совершенно стемнело». «С 9 час веч[ера] до 12 ч ночи, следуя движению адмирала, несколько раз круто меняли курс на 8 румб[ов], минут на 10–15, а затем опять приводили на норд-ост 23° (истинный)».
К. Л. Шведе полагал, что до полуночи «Орел» с правого борта шесть раз атаковали миноносцы. Затем наступило некоторое затишье, но в районе
2 ч ночи вновь последовала атака справа, оказавшаяся последней.
В. Н. Ферзен, напротив, утверждал, что вскоре после гибели «Бородино» эскадру повел «Император Николай I», который сразу склонился на W,
а в 19 ч 30 мин «постепенно лег на SW», и пройдя некоторое время
по этому направлению, «стал менять курс вправо и лег на NO 30°».
А. С. Полушкин показывал:
«…Незадолго до наступления темноты броненосцы повернули все вдруг влево и некоторое время шли в строе фронта в сторону крейсеров, курсом, близким к W. Около 7 час. 30 мин. “Николай I” поднял сигнал: “Следовать за мною” и постепенно лег на SW; прочие броненосцы супили ему в кильватер… С наступлением темноты,
т. е. около 8 часов вечера, “Николай I” и следовавшие за ним броненосцы постепенно легли на NO 30°».
Согласно показаниям мичмана барона Г. К. Унгерн-Штернберга,
с «Императора Николая I» японцы скрылись из вида около 20 ч, по словам же старшего офицера «Адмирала Сенявина», капитана 2 ранга
Ф. Ф. Артшвагера, около 19 ч 20 мин. Последний при этом утверждал,
что «в это время заходило солнце, появились неприятельские миноносцы», и тогда же остатки эскадры повернули и пошли приблизительно на SW, затем на NO 23°. В 20 ч 30 мин совершенно стемнело, начались беспрерывные атаки миноносцев неприятеля, длившиеся до полуночи, причем около пяти атак было произведено
с правого борта и две с левого. Лейтенант барон Г. Н. Таубе с «Генерал-Адмирала Апраксина» показывал, что японцы скрылись из вида около
19 ч 15 мин, в это же время «Император Николай I» круто свернул на W, затем на SW, увеличивая ход. К 19 ч 45 мин начались минные атаки.
Около 20 ч 15 мин «Император Николай I» повернул на NO 23°. До 23 ч японские миноносцы атаковали 8–10 раз, а около 23 ч 30 мин их атаки прекратились.
Командир «Сисоя Великого» М. В. Озеров утверждал, что уже около 19 ч Н. И. Небогатов принял командование и приказал лечь на курс NO 23°, около 19 ч 30 мин эскадра по сигналу повернула на SW, «но скоро снова легла на норд-ост 23°, кроме крейсерского отряда», около 19 ч 45 мин начались атаки миноносцев. А командир «Генерал-Адмирала Апраксина», капитан 1 ранга Н. Г. Лишин, показал, что японцы отвернули и скрылись
из вида «около 7 час. 15 мин., во время захода солнца…». По его словам:
«Около 71 /2 часов вечера, то есть, как только начало темнеть, по курсу показались японские миноносцы… в это время “Николай I” повернул влево и пошел на SW… Курсом SW шли около часу и, часов около 9 вечера, “Николай I” опять повернул на NO 23°… Начиная с 9 часов вечера и до 1 часу ночи отряд подвергался многочисленным атакам японских миноносцев…"
По словам же командира «Адмирала Сенявина», капитана 1 ранга
С. И. Григорьева, когда «Император Николай I» при заходе солнца вступил в голову отряда, то быстро повернул влево и пошел на SW, и тогда же японские миноносцы начали атаки. Около 20 ч 30 мин все вновь повернули за «Николаем» и пошли курсом NO 23°24.
Наконец, контр-адмирал Н. И. Небогатов указывал:
«В 71 /4 ч., с заходом солнца, прекратился бой, японцы повернули на 8 R вправо, легли на Ost и удалились; в это же время на правом крамболе показалась флотилия неприятельских миноносцев; в этот момент
я вступил в голову колонны…». Лишь спустя некоторое время, «когда миноносцы приблизились на расстояние 19 каб.», было «положено право на борт и взят курс в SW четверть». По словам адмирала: «Курсом в SW четверть шел до начала 9 часа… после чего опять привел на курс NO 23°».
Его слова дополняет старший флаг-офицер штаба, лейтенант
И. М. Сергеев, показавший, что дневной бой окончился «в 8 часу вечера», «мы же описали петлю на юг», а «около 81 /2 часов вечера окончательно легли на курс NO 30°».
Таким образом, из цитируемых показаний следует, что дневной бой окончился вскоре после гибели броненосца «Бородино»...
Продолжение следует ...
© Р. В. Кондратенко
Фрагмент статьи из сборника "Гангут" №75/2013
Ещё больше интересной информации и сами книги у нас в группе https://vk.com/ipkgangut
