Начало - здесь.
Это продолжение рассказа о премьерном показе балета "Жизель", имевшем место 28 июня 1841 года. Таким его увидел Жюль Жанен, писатель, журналист, критик.
__________________________________________________________________________________________
Второй акт.
Вечер окутал пейзаж своими мягкими парами; все вкруг затихло, даже соловей в лесу. Венера воцарилась в небе, безмолвная и величественная. Серебристое озеро вздыхает монотонно; слегка раскачиваемые ветром, колеблются камыши. Как жаль! Под плакучей ивой, под сенью трав и полевых цветов, что это за новая могила? Это могила Жизели. Здесь она спит, точнее, грезит, томно покоящаяся в своем целомудренном саване. Тише! Вы видите, как трава раздвигается, и мало-помалу поднимается белесый дымок? Так делает Белая Дама в поэме Вальтера Скотта! Это королева вил, Мирта собственной персоной. Первый отблеск сентябрьской луны озарил красавицу Мирту, изящные контуры ее прекрасного тела. Странный свет аккомпанирует ее таинственному величию; у нее есть крылья, потому что такова ее прихоть; на ней белая тюника, потому что такова мода балов, что дают под сенью старых дубов; под пение кузнечика, под взмахи крыльев летучих мышей, под тысячи внезапных стонов, что доносятся из мрачных глубин леса. Началось! Вставайте, спящие вилы, ваша королева вам приказывает! Поспешите, ибо сегодня ночь праздничного торжества. Встряхните свои тонкие крылья; роса, цветы, свежие поля, прозрачные воды, беспечные путники - всего вам будет вдосталь сегодня. И вот они, одна за другой или сразу несколько, прибывают отовсюду: с берегов реки, где они почивали на ложе из камыша, из недр источника, чьей страждущей душой они были, с облаков, что служили им саваном, из чрева дубов, заросших мхом скал, чашечек роз и лилий; они прибывают отовсюду; они прибывают оттуда, откуда прилетает бабочка, откуда доносится пение соловья, аромат цветов, шум любви, когда он проникает в юное сердце (1). И внезапно празднество начинается. Оно продвигается неспешно, оно растет, разгорается, разливается по всему лесу; что было танцем, становится безумием, но безумием сдержанным. И так продвигается яростный вихрь, покуда внезапно не замирает перед могилой Жизели. Гляньте-ка лучше на сию печальную эпитафию, этот отцветший дубовый венок.
"Жизель, одна из нас!" - говорит королева. Все у нее есть, разве что крыльев не хватает. О, бедное дитя, совсем бледное и озябшее под этой травой, что тебя скрывает; вот уже целый месяц (2), как ты не танцевала, целый месяц! Должно быть, твоим ногам неловко, должно быть, они порядком устали. Хорошенько прислушайся - не спешит ли к тебе старый скрипач со своей деревенской скрипкой? За дело, луна благоволит, вечерний воздух спокоен, все готово. Вставай, Жизель! И томный призрак медленно поднимается - так поднимается белый туман вдали, над жнивом. Что за пробуждение! Что за сновидение! Как же мне было не по себе в этом саване! Так она говорит, и постепенно она обретает нечто лучшее, чем жизнь, она обретает танец. Посмотрите! У нее два крыла, и как она с ними управляется! Все грациозные фантазии, которые может позволить себе прелестная особа, уверенная в каждой мышце своего тела и царственно ими распоряжающаяся, восхитительно осуществляет Жизель, или, если вам так больше нравится, Карлотта Гризи. Никаких колебаний, никакого сомнения, а между тем чудеснейшие позы, неожиданные, чарующие (3). Женщина или призрак, она одинаково прелестна как на лужайке, так и в саване; она скользит, словно ходит, она парит, как танцует; ее полет совершенно не похож на все то, что мы уже знаем о крылатых. Но, скажете вы, это же Сильфида! Нет, отвечу я вам, это не Сильфида, это не вотчина м-ль Тальони; вне всякого сомнения, м-ль Тальони там замечена, но лишь мельком; в противоположность, Карлотта Гризи располагается на этом облаке, она там живет, обитает, она им дышит, она садится на него, как птица на ветку, совсем не помышляя об опасности. Послушайте, мы все глупцы, одни и другие. Мы наделяем именем, вольно-невольно, первую встречную, что потакает капризам публики. Мы обожаем имя, нами созданное; едва мы его начинали обожать, как это имя требует у нас миллионы; в конце концов, поскольку мы не настолько богаты, как последний абсолютный принц, это имя сбегает, бросая нам, что мы нищие. Тут мы кидаемся изливать все слезы, что у нас есть. И вот мы совершенно несчастны, печальны, потеряны. Как жить? Что делать? Что будет? Но, черт возьми, оставь свои слезы, дружище! Тебе нравится ухлестывать за неверной? Она насмехается над тобой, чтобы ты разорился ради нее. Сделаем лучше: позволим сбежать этим несчастным изменницам, и найдем новую первую встречную, которая захочет нас утешить. Покуда мы обладаем великой честью быть частью важной особы, что зовется французской публикой, можно не беспокоится за то, что всегда удастся с ее помощью, с толикой дружбы и покровительства, взрастить великих артистов. Так очутилась на месте м-ль Тальони и на вершине блаженства, столь же очаровательная и гораздо более юная, эта милая и воздушная танцовщица, что зовут Карлоттой Гризи.
Однако же, эта Гризи, достойное дитя своей семьи, была рождена на коленках у Россини; была взрощена песней и для песни; ничто не говорило о том, что однажды она станет очаровательнейшей танцовщицей среди всех танцовщиц (4). В один прекрасный день ее муж (5) ей сказал: надо танцевать! Она сделала так, как он сказал; она танцевала, да так, что в этот самый час Опера отказывает этому воздушному Перро, чтобы аплодировать лишь его ученице. Что, к слову, нам представляется непостижимо жестоким и алогичным.
Так вот, Гризи, вила совершенно новая, предается страсти всей своей жизни: она танцует. Она ни о чем не сожалеет, неблагодарная: она мертва, так чего ей тревожиться о том, что она танцует одна? Как вдруг, посреди этих игривых танцев, этого неистового веселья, вываливается тучный Иларион (6). Этот Иларион - деревенщина, влюбленный в Жизель при жизни; это он за ней следил, это он разоблачил Лойса, это он - причина ее смерти. Едва стоило ему показаться в этой фантастической сумятице, как тут же наши мучительницы спешат к сему тяжеловесному танцору. Они по очереди хватают его, толкают, трясут. Ко мне, ко мне! Они его хватают, толкают, кружат, изматывают, несчастного. Он больше не может, он молит о пощаде. Нет, нет, ни капли пощады, ни капли жалости, пусть танцует. Ах, если б благоверные мужья настолько же владели этим ремеслом во время медового месяца!
Кратко: наш муж, разбитый, уставший, измотанный, потерявший власть над собственным телом, сброшен вилами в самую глубь бездны. И вот они танцуют на краю пропасти, разглядывая с чарующей улыбкой жертву, барахтающуюся на дне.
Что за удовольствие! Однако же, что еще делать с мужчиной, не способным более танцевать, как только сбросить его в воду? Непреклонные вилы мыслят ровно так, как только и может мыслить юная вила с того света.
Жизель торжествует, видя разбитого Илариона; Жизель счастлива. Месть - истинное удовольствие для вилы! Но кого же она видит после тучного Илариона у своей пустой могилы? Самого Лойса! Это действительно он! Немного изменившийся, бледный, печальный, сломленный; но он так прекрасен, этот любимый мужчина, что вас оплакивает. Настолько прекрасна эта немая боль, что ее можно почувствовать со дна могилы! При виде своего возлюбленного наша вила вновь становится простой смертной. Она дотрагивается рукой до того места, где было ее сердце, и она находит его! Вот мое сердце. Здесь я хочу вам рассказать, как эта юная девушка является своему возлюбленному: это невероятно! Вы видели это во сне, когда были действительно влюблены. Свет неземного происхождения... В том свете идеальный силуэт... И вот, уже в полный рост, прекрасная, с густыми черными волосами, в голубых глазах спокойствие, достоинство и нега. Небо разверзлось... а дальше ничего. Впоследствии вы пытаетесь припомнить этот сон, и если вы счастливы, то прекрасное видение исчезло лишь для того, чтобы вернуться.
1. К вопросу о том, откуда появляются вилы (вилисы). Конечно, все эти описания передают нешуточный поэтический настрой Жанена, однако не только у него, но и у Готье ("Те выходят из тростника, зелени листьев и чашечек цветов..."), а также у некоторых других рецензентов ("постепенно выходили из цветов, стволов деревьев, недр земли") отражено то, что прибывали они совершенно из разных мест (и ни у кого не сказано, что вилы восставали из могил, к примеру).
2. "Вот уже целый месяц" - Жанен помогает установить, сколько же времени прошло с момента действия 1-го акта (и когда это действие в принципе происходит), когда в разгар праздника сбора урожая умирает Жизель, до момента, когда разворачиваются события 2-го акта, с появлением Илариона и Альберта (Лойса) на ее могиле (какая-то сентябрьская ночь- опять-таки у Жанена). В принципе, все сходится: сбор урожая в Германии (где происходит действие) начинается по-разному, может начаться и в августе. А через месяц "первый отблеск сентябрьской луны" озаряет "красавицу Мирту".
3. Выделенный курсивом текст без изменения взят из книги В. М. Красовской "Западно-европейский балетный театр. Романтизм" в ее переводе.
Планета музыки. 2008. С. 326.
4. Исполнительница главной партии Жизели, Карлотта Гризи, родилась в оперной семье (пели старшая сестра, кузины, тетка). Правда, Жанен преувеличивает, когда пишет, что ничего не предвещало балетной карьеры, т.к. классическим танцем Гризи занималась сызмальства.
5. Имеется ввиду Жюль Перро, танцовщик и хореограф, лично занимавшийся с Гризи с тех пор, как встретил ее в Неаполе в 1830-х годах. Однако они не состояли в официальном браке.
6. Иларион - так изначально звали лесничего. Привычное для сегодняшних афиш имя Ганс он получил много позже.
Окончание в следующей статье.
Спасибо за внимание! Если понравилась статья, то ставьте лайк, подписывайтесь комментируйте, делитесь с друзьями.
