Дело резидента Главного морского штаба (засекреченные судебные процессы)

После войны в поле зрения «Смерша» оказались некоторые морские офицеры, которые по долгу службы контак­тировали с иностранцами.

Одним из таких офицеров был военно-морской атташе и одновременно резидент Главного морского штаба ВМФ в Турции инженер-капитан I ранга Аким Анатольевич Михайлов.

Родился он в 1905 году в Архангельской губернии. В 1933 году с отличием окончил Одесский институт инженеров водного транспорта, а затем – Военно-морское инженерное училище им. Дзержинс­кого. Потом была командировка в Испанию, по итогам которой его наградили боевым орденом. В 1938-1940 годах Михайлов возглавлял военное училище им. Дзержинс­кого.

Руководство училища, фото А.А. Михайлова - вверху.

С началом же войны, после месячной спецподготовки, Михайлова направили в Турцию. Работа Акима Анатольевича в качестве атташе и резидента военно-морской разведки тоже была оценена по достоинст­ву - ордена, медали, очередные звания. Но в канун победного 1945 года его судьбу круто изменил донос.

«Смерш» работал тогда без выходных и праздников. Санкцию на арест Михайлова получили за несколько часов до наступления нового 1946 года. Его взяли прямо за праздничным столом в гостиничном номере Центрального дома Красной Армии.

Акима Анатольевича обвинили в систематической передаче представителям иностранных разведок агентурных сведений и дезинформации Разведупра Главного морского штаба. Исходя из этого, следствие велось с соблюдением строжайшей секретности. Родные и близкие терялись в догадках о причинах ареста Михайлова. Не раз обращались они в разные инстанции, но завесу секретности приподнять не смогли.

Писала жена, Мария Петровна. Писал брат, офицер морской пограничной службы. Чем только они не мотивировали свои просьбы – сообщить о судьбе их мужа и брата. Обосновывали это даже необходимостью самим определиться в отноше­нии к нему. Если враг, шпион – это одно. Если нет – то другое.

Но и это не помогло. В ответ – гробовое молчание.

Мария Петровна, изливая душу перед вождем, недоумевала: где бы ни был муж, всегда возвращался из-за кордона с боевым орденом или медалью, и вдруг неожиданный арест?! «Я прошу Вас, дорогой тов. Сталин, - настаивала она, - объясните мне, очевидно, я перес­тала понимать, что творится вокруг меня».

Тогда, в 1946 году, многие уже давно перестали понимать, что же происходит вокруг них. Но большинство – молчали.

Так и оставались долгие годы все, знавшие Михайлова, в неве­дении о дальнейшей его судьбе. Реабилитационная волна середины 50-х годов не коснулась этого дела. Как, впрочем, и в 60-е, и в 70-е...

Уже в середине 80-х годов главный редактор журнала «Знамено­сец» решил выяснить в Главной военной прокуратуре: возможно ли в дальнейшем упоминание имени Михайлова в печати? Просьба была вызвана подготовкой к публикации статьи о судьбе моряков, оказав­шихся в Турции после оставления в 1942 году Севастополя.

Из очерка следовало, что «Михайлов оказал им помощь и содействие в лечении раненых и больных, в ремонте судов и отправке их на Ро­дину».

Но если он был шпионом и предателем, то стоит ли возвра­щать из небытия его имя?

Главная военная прокуратура разбиралась долго, ответ дала только в 1991 году. Был подготовлен протест, в котором ставился вопрос о полной реабилитации капи­тана I ранга Акима Михайлова, которая и состоялась 3 октября 1991 года.

По материалам этого дела можем и мы можем реконструировать строго засекреченные события полувековой давности[1] .

Сроки следствия по делу Михайлова следователи «Смерша» продлевали пять раз, мотивируя это его сложностью.

В итоге через полгода после ареста заместитель министра госбезопасности генерал-лейтенант Селивановский утвердил обвинитель­ное заключение по статье 58-1 б УК РСФСР (измена Родине).

В.С. Абакумов и его заместитель Н.Н. Селивановский (слева). 1945 г.

Конкретно Михайлову вменялось в вину два основных пункта.

Во-первых, то, что он, получив от агента из штаба турецкой воинской части код «и» с секретными адресами войсковых соединений турецкой ар­мии и флота, передал его помощнику французского военного атташе Ле-Женеселю.

Во-вторых, передал ему же, а также болгарскому, анг­лийскому и греческому атташе более двухсот фотографий. На них были за­печатлены корабли, которые проходили по Босфору. Фотографирование производилось работниками нашего атташата с территории дачи, распо­ложенной на берегу. Следствие считало, что, передавая иностранным коллегам фотографии, Михайлов тем самым «расшифровал наблюдательный пункт и методы работы нашей разведки».

Помимо этого, резидент был обвинен в «подлоге денежных докумен­тов и незаконном расходовании средств, отпускаемых на агентурную работу».

Сам Михайлов утверждал на допросах, что «обмен информацией с иностранными атташе был взаимным, каких-либо запретов и указаний в этом плане из Разведупра он не получал, а потому и поступал так, как ему казалось необходимым в интересах дела».

Исходя из этого, он категорически отрицал предъявленное обви­нение.

Ни контр-адмирал Румянцев, ни полковник Ляхтеров, никто из других допрошенных в ходе следствия лиц не говорил прямо, что обвиняет Михайлова в преступных связях с иностранцами и что его действиями нанесен тот или иной вред нашему государству. Вместе с тем, начальник Разведупра Главного морского штаба контр-адмирал Румянцев заявил:

- Михайлов является достаточно культурным и развитым офицером, обладает хорошей памятью, энергичен и зачастую проявлял личную инициативу, выходящую даже за пределы, разрешаемые Центром. Михайлов практиковал обмен информацией в письменном виде со своими кол­легами, что без специального разрешения Центра недопустимо.

Следователи «Смерша», учитывая шаткость обвинения, приняли решение осудить Михайлова заочно. На основании постановления Особого совещания при МГБ СССР он был приговорен к семи годам лишения свободы.

Однако Главная военная прокуратура не усмотрела в действиях Михайлова измены Родине, переквалифицировала содеянное им на должностное преступле­ние (ст.193-17 п. «а» УК РСФСР) и предложила Особому совещанию назначить Михайлову пять лет лагерей.

После этого дело было снято с рассмотрения ОСО и доложено лично генерал-полковнику Абакумову. Министр не любил, чтобы прокуратура или суд вмешивались в дела его грозного ведомства и потребовал от подчиненных, игнорируя прокурорское ре­шение, определить Михайлову семь лет лагерей, а в описательной части постановления Особого совещания оставить упоминание о том, что резидент изменил Ро­дине. Но с юридической грамотой в «Смерше» дело обстояло неважно, и в резолютивной части постановления осталась прежняя запись. Выходило, что «изменник» Михайлов в реальности оказался осужденным за злоупотребление служебным положением.

Эта путаница привела к тому, что прокурор Ухтижемлага МВД СССР направил запрос в Москву - амнистировать ли Михайлова по Указу от 7 июля 1945 года. Статья 58-1 п. «б» под амнистию не подпадала, но она с формально-юридической точки зрения Михайлову и не вменялась.

Спохватились: действительно, нет у него такой статьи! Но для «органов» и это не проблема. 9 октября 1948 года постановлением Особого совещания МГБ СССР без производства дополнительного расследования в предыду­щее решение было внесено изменение. Акима Анатольевича так и не амнисти­ровали, а 4 июня 1952 года он умер в местах лишения свободы.

После этого еще долго уточнялись и изменялись формули­ровки обвинения, исключались статьи. Но человека уже не было.

[1] Надзорное производство Главной военной прокуратуры по делу А.А. Михайлова, № 27231-47.