-Икру на хлеб мажь, да не жлобничай, погуще, Ромка икру жрёт, как свинья помои.
Одна из блондинок (которые при ближайшем рассмотрении оказались все-таки разными, причём очень - одна старше, с щучьим взглядом странно-карих, при таких волосах, маленьких глаз, вторая - молоденькая, натуральная, очень светлокожая и голубоглазая) громко и переливчато засмеялась, но не найдя поддержки, резко замолчала, как будто наткнулась лбом на неожиданное препятствие, но все же добавила
-Десять банок припер. Красной, в смысле. Черную он не очень, но её тоже открой, хирург сожрёт. Ты, кстати, для кого? Для хирурга, что ли? Ромка вроде по блондинкам спец, а ты чёрная, как ворона. Его не поймёшь, чудной.
Маша стояла у стены, прижавшись спиной к холодной плитке и у неё было чувство, что она сначала выпила что-то одурманивающее, лишающее рассудка, а теперь его действие проходит, разум просветляется, но только поздно. Как ей быть дальше, она не представляла, оставаться здесь просто немыслимо, уйти - невозможно. Блондинки как-то сразу потеряли к ней интерес, щебетали между собой, а она шлепала икру на хлеб противным толстым слоем и лихорадочно искала путь отступления.
-Ах, Мария, девочка-ведьма, как ваш профиль смотрится в закате… Это настоящая японская гравюра, тонкая, изящная, просто Хасигути Гоё. Моё сердце разбито. Навсегда.
Роман Алексеевич чуть тронул Машины волосы, вроде нечаянно уронил руку, скользнув по щеке, потом по шее, и, не коснувшись груди, ухмыльнулся, выхватил самый большой бутерброд, а два укуса его заглотил, по удавьи раздув горло. Взял ещё один, кивнул блондинкам и выскочил во двор, крикнув напоследок: "Девчонки. Побыстрее, а то мы начнём жевать ветки, как голодные кони".
Маша домазала свои бутерброды, замаскировала брешь на блюде, пробитую Романом, глянула на блондинок. Они уже закончили все приготовления, уставив длинный стол, который выкатывался через проем в стене наружу, шеренгами, битком набитых едой, тарелок, старшая выхватила у Маши блюдо с бутербродами, поправила лилию, сделанную из лука в одной из салатниц и толкнула ногой стол. Тот укатился в нишу, и кухня сразу стала пустой и необитаемой, из неё хотелось сбежать.
…
Вечер катился к концу полным ходом, Маша выпила немного вина, но оно её не расслабило, наоборот, взвело, как курок ружья и она сидела вот так, взведенная, напряжённая, как пружина, думая только об одном - скорее бы в свою комнатку, в общежитие, лечь, закрыть глаза и уснуть. Роман Алексеевич с каждой минутой все больше напирал, все больше терял облик светского джентльмена, и жутко злился, видя, что Маша ему не отвечает. Наконец, мужчинам надоело сидеть на столом, и они, пригласив с собой девушек, потянулись к беседке, захватив шоколад, пару бутылок коньяка и шампанского.
-Маша. Останься на минуту, прошу. Пару слов.
Роман Алексеевич был пьян, причём пьян нехорошо, тяжело и злобно. Маша хотела было проскочить мимо него, тем более, что в дверях слегка задержался Борис, странно глядя в их сторону, но Роман резко дёрнул Машу за руку и ударом ноги закрыл дверь. Некрасиво хрюкнув, он схватил девушку в охапку и попытался повалить прямо на пол, но пьяной удали не хватило, и Маша вывернулась, отскочив к дверям. Роман снова пошёл на неё, лицо у него вдруг стало злым и опасным, но двери открылись, Борис подхватил, обо что-то споткнувшуюся Машу, поддержал и вытолкал её за дверь, закрыв проем спиной.
Что там происходило, Маша уже не видела, потому что, продравшись через окружающие дачу непролазные кусты калины и боярышника, она вылетела на дорогу и помчалась в сторону города. Ночь уже стала непроглядной, дорога не просматривалась вообще, не спасали даже редкие фонари, а Маша бежала, как вспугнутый дикий зверь, каждую секунду рискуя сломать ногу, провалившись в ямы на асфальте. Бежала, пока не кончились силы и не сбилось дыхание и в этот момент небольшая белая машина, догнав её, притормозила. Маша было метнулась в сторону, но, узнав водителя, почему - то успокоилась. За рулём сидел Борис.
Сев в машину, окончательно отдышавшись, Маша виновато глянула на Бориса. Тот вёл машину спокойно, ровно, внимательно вглядываясь в мелькаюшие в свете фонаря ямы, мягко и умело пропуская их между колёсами, или объезжая. Наконец, он мельком посмотрел на Машу, усмехнулся
-Сбежала? Ну, молодец. Вообще, думать стоит в таких случаях. Предвкушать, так сказать. Чтобы потом не отравиться.
Маша промолчала, ничего не ответила, потом, качнув согласно головой, перевела тему
-Я не думала, что вы за рулём. Вечеринка же.
-Я, Маша, не пью. Никогда и ни за что. Организм спиртное не приемлет. Убил бы!
Маше вдруг стало легко и смешно, страх, тяжесть и унижение больше не давили её к земле и она, расслабившись, с удовольствием смотрела в окно - они уже подъезжали к городу.
-Вы, Маша, отдохните получше сегодня, как врач вам советую. Вы бледны, у вас синие провалы под глазами, вам надо общеукрепляющее, воздух и сон. И успокаивающее легкое, есть у вас? Валерьяна там, пустырник? А то я вам привезу, здесь недалеко.
-Нет, спасибо, Борис. Я справлюсь. Доброй ночи.
И Маша, поднявшись на крыльцо общежития ещё долго стояла, глотая спертый воздух города, глядя, как исчезают в утреннем тумане фары машины Бориса
