Чтобы побеседовать с заведующим кафедрой общей, аналитической и прикладной химии, мне пришлось подняться на пятый этаж главного корпуса. Это практически высшая точка старой Черниковки. Когда я постучалась в дверь кабинета, на меня наставнически посмотрел с барельефа известный учёный Дилюс Лутфуллович Рахманкулов. А в кабинете встретил его преемник — Семён Соломонович Злотский.
Пока шло небольшое совещание, я рассматривала стены. Здесь практически нет свободного места — фотографии, грамоты, цитаты. Прямо напротив меня был лист со словами дважды Нобелевского лауреата Марии Склодовской-Кюри: «Мы не должны забывать, что когда радий был открыт, никто не знал, что он найдёт своё применение в больницах. Наша работа была из числа фундаментальных. И это доказывает, что научную работу нельзя рассматривать с точки зрения прямой практической пользы. Нужно заниматься исследованиями ради красоты науки, и всегда есть шанс, что научное открытие может, как радий, принести пользу человечеству».
Прошло сто с лишним лет с момента получения Марией Склодовской-Кюри Нобелевской премии, но, как оказалось, за эти годы в фундаментальных науках ничего не поменялось. Они по-прежнему являются фундаментом всего и, по-прежнему, исследователи не всегда знают, где можно применить результаты их работы. Поменялось только отношение к фундаментальным наукам. Сейчас они на периферии.
Семён Соломонович провёл в УГНТУ практически всю свою жизнь. Он здесь с 1963 года. Доктором наук стал в 1977 году. За это время сам подготовил более 80 кандидатов наук и 4 доктора наук. У него множество научных и педагогических наград и совсем недавно эта копилка пополнилась ещё одной: Семёну Соломоновичу было присвоено звание «профессор года ».
— Расскажите, пожалуйста, об этой награде.
— Общественная организация «Профессорское собрание» — авторитетная и влиятельная структура, к мнению которой прислушивается Министерство науки и другие государственные организации. На конкурсной основе это сообщество присуждает почётные звания: «Профессор года», «Ректор года» и другие. Для меня стало приятной неожиданностью и радостным известием, что коллеги-химики в результате голосования присвоили мне титул «Профессор года». Если учитывать, что ровно год назад научный коллектив с моим участием получил Государственную премию Республики Башкортостан по науке и технике, я с оптимизмом смотрю на приближающийся 2021‑й год и надеюсь, что нашей кафедре покорятся новые научные вершины. Считайте это шутливым пожеланием себе и коллегам к приближающемуся Новому году!
— С 1981 года вы профессор и наверняка знаете, чем отличаются нынешние молодые учёные от учёных периодов 20 и 21 веков.
— Ничем, — коротко отвечает профессор Злотский. — Понимаете, люди не меняются. Меняются времена. Меняется общество, его цели и задачи.
— Как Вам удалось достичь эффективности в подготовке кандидатов наук?
— Аспиранты на нашей кафедре всегда много работают. Результатом их работы являются научные статьи и патенты. Совокупность их экспериментальных исследований за 3–4 года лежит в основе кандидатской диссертации. Так, они достигают квалификации кандидата наук. Как в китайской пословице: «Путь в 1000 ли начинается с одного шага». Так организовал работу мой учитель академик Дилюс Лутфуллович Рахманкулов, так и существует с 1970 года на кафедре его научная школа. Этой научной школе 50 лет и до сих пор у нас работают её продолжатели — доктора наук Любовь Зелиховна Рольник и Светлана Юрьевна Шавшукова. Из этой школы вышли многие известные химики и технологи, профессора Д. Е. Бугай, В. В. Зорин, У. Б. Имашев, М. С. Клявлин, Е. В. Пастушенко, Е. А. Удалова и другие.
— Часто научные руководители жалуются, что аспирантки не возвращаются из декретного отпуска. А у вас возвращаются?
— Что значит, возвращаются или не возвращаются? У нас они защищаются. Например, заместитель директора ВыШкаИнСоТех Наталья Михайлова. Поступила в аспирантуру, ушла в декретный отпуск, вернулась в аспирантуру, защитилась. Работа и жизнь идут рука об руку.
— Может, секрет в каком-то особом отборе?
— 90% из моих аспирантов — это сознательно заинтересованные наукой молодые люди, и они приходят сюда продолжать обучение, получать новые навыки. В отборе нет никаких секретов. Все аспиранты сдают вступительные испытания. Поступают и приходят в наши лаборатории.
Мы плавно переходили с одной темы на другую. И наконец дошли до гранта Президента РФ, который кафедра получила в прошлом году. О подробностях научного исследования обещала рассказать Гульнара Зинуровна Раскильдина. Поэтому Семёну Соломоновичу хотелось задать глобальный вопрос.
— Какую роль в российской науке играет грантовая система?
— Мы с радостью восприняли её появление 20–25 лет назад, когда эта система была вспомогательной, в чём-то премиальной для участников, разработчиков прорывных технологий и проектов. С её помощью можно было привлечь к научной деятельности молодых исследователей, стимулировать их работу. Эта категория в то время была наиболее уязвима и беззащитна. Ведь рыночные отношения ударили в первую очередь по начинающим, часто не имеющим жилья и с ограниченными финансовыми возможностями, молодым учёным. К сожалению, за 20 лет существования проявились негативные стороны грантовой системы. Главным образом, потому что не возник рынок труда научных работников. Вот, например, ЯМРщика (ЗаНК: специалиста по ядерному магнитному резонансу) пригласили работать по гранту в Уфу на три года. Его контракт закончился, и больше для него работы в Уфе нет. Ему приходится искать обеспеченные материально исследования в другом городе. Но для него нет свободного квартирного фонда, хорошей зарплаты, подъёмных, возможности устроить ребёнка в школу или детский сад. Человек не может из Уфы легко и свободно переехать, например, в Ярославль. По вахтам можно спокойно ехать работать, но ведь научные исследования не делаются по вахтам. Грантовая поддержка очень полезна для центров: Москвы, Санкт-Петербурга, Новосибирска, и неэффективна для периферии, потому что удержать без определённых инструментов учёного практически невозможно.
Если бы в Советском Союзе была грантовая система, то в Башкирии никогда бы не было академического центра. Здесь в 1966 году был один доктор наук Оболенцев, и никогда бы никакого серьёзного гранта он не выиграл в конкуренции с Эмануэлем, Семёновым, Денисовым, Зефировым. Поэтому волевым решением, минуя всякий конкурс, было отправлено сюда финансирование. Для распространения научных исследований на большой территории грантовая система не подходит. Потому что гранты — это когда известному, авторитетному учёному даются деньги на продолжение исследований. А откуда возьмётся поддержка для неизвестных? Учёные, у которых заканчивается грант, потом едут из периферии в центр, потому что на периферии нет больше финансирования для исследований. Для большой страны эта система должна быть дополнена региональным финансированием, которое может составлять столько же или больше.
Грантовая система — это когда вы идёте на двух ногах по дороге, но, если нужно в гору забираться, вам дают какую-то палку, посох, альпеншток. Они заменяют ноги? Нет. Они помогают. Грантовая поддержка нужна для того чтобы сделать прорывное исследование. А пока гранты выигрывают те, кто выглядит аттрактивно.
Никто на своих ногах не ходит, а все прыгают на этом альпенштоке.
Ещё эта система не учитывает рост кадров, их обучение. Она — только вершина. А кто будет учить химии в школах, какие там будут исследовательские кружки, как будет оснащён кабинет? В моё время основные деньги тратились на кабинет химии в школе, где были все реагенты и захватывающие эксперименты. Учителя надо учить лучше, чем учат сейчас. Если убрать из педагогических вузов всю исследовательскую деятельность, то мы получим не учителей, а тренеров по сдаче ЕГЭ. Дрессировщик разве учит пантеру охотиться? Нет, он её учит вставать на задние лапы и показывать фокусы. Поможет ей это охотиться? Вот ЕГЭ — это такая же дрессура, подготовка к выступлению в цирке. Не интерес к науке, а способность ответить на тесты. Тех, кто захочет, натренируют сдавать химию, а остальные не будут знать химию совсем. Сейчас есть технические специальности, где не нужно сдавать ЕГЭ по химии. Ребята приходят в университет, вообще не зная предмет. Они говорят, что готовились только к ЕГЭ по физике, математике, и их можно понять.
Представьте себе, что у вас есть замечательный ватник. Зимой в нём очень тепло, но он не может быть единственной одеждой. А вот мы приходим к тому, что у нас правильное решение становится единственным. Система грантов как единственная никуда не годится. ЕГЭ тоже важно и нужно, но не должно быть единственным. Это как кастрюля борща. Он сытный, вкусный, полезный, но невозможно питаться только им.
Любой пример не отражает реальность, но смысл, думаю, понятен.
Весь цвет нашей университетской науки ездил учиться в Москву, Новосибирск повышать квалификацию и возвращался сюда, чтобы продолжить исследования, потому что их тут поддерживали. Если бы не было финансирования, ни Сафаров бы не вернулся, ни Танатаров, ни Хамаев. Что бы им здесь было делать!
Проблемы грантовой системы стали настолько очевидны, что буквально на днях было принято решение о её реформировании. И первым действием стало объединение ряда существующих государственных фондов, предоставляющих гранты, под одним началом. Чтобы они не только финансировали исследования, но и отвечали за их результаты.
— Если грант — это своеобразный «альпеншток», то как Вы распределяете его на своей кафедре?
— В меру своей квалификации в реализации научной работы по гранту будут участвовать все.
На фоне фундаментальных рассуждений Семёна Соломоновича, я впервые за долгое время почувствовала себя песчинкой. Потом, вместе со своими настроением и самооценкой, спустилась на самый нижний этаж главного корпуса, чтобы побеседовать с доцентом кафедры Гульнарой Зинуровной Раскильдиной. Именно она основной получатель Президентского гранта. Меня встретил светлый кабинет с высоким потолком, окно, которого словно бы и нет, маленький обогреватель и тапочки-валенки под столом. Гульнара Зинуровна — молодая приятная женщина, которая выиграла уже несколько крупных грантов.
— Как Семён Соломонович сказал, его работа — это продолжение работы старших товарищей, — начинает рассказывать она. — Наша задача — эти исследования расширить, углубить, продолжить и, может быть, немного продвинуть. Всё это — продолжение научной школы Рахманкулова — как дерево, на котором появляются новые ветки.
— О чём ваша нынешняя работа?
— Мы синтезируем соединения с интересными для нас фармакофорными фрагментами. Разрабатываем новые методы получения этих соединений: экологически безопасные, экономически выгодные, атом-экомные, как сейчас модно говорить. Например, известно, что эти соединения получали, используя термический нагрев, а мы модифицируем процесс с применением микроволнового излучения, таким образом, уменьшаем время реакции, увеличиваем выход и иногда селективность продуктов. Чаще всего мы получаем новое химическое соединение, доказываем его структуру и отдаём на биологическое испытание. Где-то их проверяют как компоненты для медикаментов (например, соединения проявили высокую цитотоксическую, противоопухолевую или антимикробную активность), где-то — как ингибитор коррозии, где-то — как гербицид растений. Затем мы разрабатываем препаративную методику получения целевого вещества в мультиграммовых количествах, для этого делается несколько повторов его синтеза. Биологические исследования по нашему заказу проводят Институт генетики УНЦ РАН, БГМУ. Также мы сотрудничаем с учёными из Казани, Москвы, Санкт-Петербурга, из Австралии. Таким образом, в публикациях и отчётах мы приводим не только химическую часть (методики синтеза, физико-химические характеристики соединений), но и биологическую (доказанную активность полученных веществ, их области эффективного использования и др.). Конечно, не всегда получается реализовать то, что запланировано. В таких ситуациях мы приводим в отчётах результаты, которые были достигнуты согласно плану в заявках, и те, которые оказались неожиданными, обосновывая важность и перспективность их дальнейшего исследования.
В фундаментальных науках так всё устроено, что нельзя за 100 тысяч рублей получить 100-% результат. Хорошо если будет 30–40%.
— Как я поняла, получателем гранта являетесь Вы, но работаете в команде?
— В любом гранте участвует научная команда, потому что тяжело одновременно качественно вести педагогическую деятельность в аудитории и исследовательскую — в лаборатории, помимо этого отвечать за покупку реагентов, отчётность грантов перед фондами и т. д. За любым научным исследованием стоит команда учёных. Семён Соломонович Злотский нас консультирует и, чаще всего, является автором идеи. Также нас консультирует профессор Римма Марсельевна Султанова. Преподаватель Юлианна Борисова большую часть времени посвящает научным исследованиям. Также свой вклад вносят преподаватель Гульнур Сахабутдинова и доцент Наталья Михайлова. Можно сказать, это костяк нашей небольшой научной группы.
— Обывателю представляется, что 600 тысяч рублей полностью идут на зарплату учёного участвующего в гранте. Какова структура расходов по полученному финансированию?
— Сюда включается всё: зарплата, закупка реагентов, транспортные расходы, биологические испытания. Например, дейтерированные растворители, в которых мы можем сдавать синтезированные нами вещества на доказательство их структуры в УфИХ УФИЦ РАН, стоят порядка 10–30 тысяч рублей за 100 мл, 1 л бутендиола стоит 20 тысяч рублей, 25 г 2,4‑гексадиенола стоят 31 тысячу рублей, 25 г 1,4‑дифенил‑1,3‑бутадиена стоят 35 тысяч рублей. Если я несу образец на биологическое тестирование, к примеру, в институт генетики, то необходимо приобрести клеточные линии, а их доставляют при минусовой температуре, соответственно такая доставка не из дешёвых. И это только часть расходов.
— Вы в числе учёных, которые довольно часто выигрывают гранты. Как Вам удалось достичь этого?
— Опыт. Я тоже не выигрывала с самого начала. Но старалась отправлять как можно больше заявок. В некоторых фондах не предусмотрено представлять участникам комментарии рецензентов, но иногда аргументация с указанием причины в отказе прилагается. Это может быть очень полезным для подачи следующих заявок — мы учитываем эти замечания. Так, постепенно набираясь опыта, мы стараемся улучшить оформление заявок, правильно указать цель, задачи, новизну, актуальность и перспективность наших исследований. Конечно же, публикационная активность заявителя играет немаловажную роль при участии в конкурсах.
Гульнара Зинуровна чем-то похожа на альпинистку, которая забирается на гору без определённой высоты. Причём она идёт одновременно несколькими путями: бюрократическим, научным, экономическим. Она сама подбирает химические реагенты, проводит исследования вместе с научной группой, бесконечно перемещается по этажам, чтобы в срок оформить все бумаги. Каждый предыдущий грант, практически идёт на закупку материалов для следующих исследований. Почему? Система устроена так, что деньги доходят до получателя не сразу, в данном случае они пришли только в марте, а отчитываться за работу, чтобы получить транш на второй год, нужно уже в ноябре. И подъём на гору — это не эстафета, в которой можно передать палочку другому и отдохнуть. Здесь надо двигаться постоянно, потому что остановиться всё равно, что упасть.
«В науке нет широкой столбовой дороги, и только тот может достигнуть её сияющих вершин, кто, не страшась усталости, карабкается по её каменистым тропам». Это известная цитата Карла Маркса, которую можно дополнить: «Отправляясь в путь, не забудьте альпеншток».
А. АРИТКУЛОВА
Статья из номера за Декабрь 2020 года. Полностью ознакомиться с номером газеты можно на сайте УГНТУ