Этому балету завтра исполняется 60 лет, и он не померк и не состарился, на мой взгляд. Надо отметить это событие чем могу – статьями. Из двух главных театров страны в эти дни блок «Легенд» пройдет только в месте его рождения – Мариинском театре. Большой видимо счел отмечание юбилеев необязательным (может, потому, что премьера не у них была), но на далекий конец мая этот балет в афишу все же поставил. Ответ на вопрос чей Юрий Николаевич (ленинградский или московский) – непрост.
Начну с краткого рассказа о рождении балета. Началось все не с Юрия Николаевича, а с азербайджанского композитора Арифа Меликова (1933–2019) и турецкого драматурга Назыма Хикмета (1902–1963), жившего в СССР. Хикмет сделал сценарий на основании своей пьесы, Меликов по нему написал музыку (это его первый балет). После чего, как рассказывал он сам, молодой уверенный в себе композитор полетел в Ленинград и предложил свой балет театру им. Кирова. Балет сразу взяли, поставили в план и назначили постановщиком успешного молодого балетмейстера, автора «Каменного цветка» (1957) Юрия Григоровича и оформителем опытного художника-кудесника Симона Вирсаладзе. В ходе работы композитор еще дописывал и переделывал музыку. Дирижером был Ниязи.
Балет, премьера которого прошла 23 марта 1961 г., имел успех. Галина Уланова, годом ранее покинувшая сцену, тогда впервые пожалела об этом – партия Мехмене-бану ей бы очень подошла. Но обратно пути уж не было. Премьеру исполняла талантливая молодежь.
Балет ставился в 1960–1961 гг. В стране и ее культуре царила т. н. хрущевская «оттепель». Лексика балетмейстера и костюмы сценариста были новаторскими, смелыми, откровенными. Но, по моему мнению, это было абсолютно вовремя. Общество в то время было готово отвернуться от пуританства. Если не де-юре, так де-факто. Здесь показательно решение худсовета после прогона. Как об этом рассказывала Ольга Моисеева, Григорович пришел к солистам мрачный и сказал что нет, не пропускают балет. А почему, спрашивают. Сказали, что шпагатов много, отвечает. Как, мол, может невинная девушка Ширин делать ТАК? Ну-ка, сделайте вот эту поддержку. Так, Ира, согни одну ногу. Вот так и сделаем.
После следующего прогона худсовет дал добро.
Речь шла об этом шпагате:
Но остались все остальные! Ведь у Мехмене-бану в дуэте тоже есть перевернутый шпагат. Да и шпагат Ширин потом вернулся. Это забавная история. На мой взгляд она свидетельствует о том, что хореография понравилась и принять ее готовы, но для проформы надо же было слегка придраться.
А в конце сезона, когда балет привезли на гастроли в Москву, придрался «отец-основатель» драмбалета Ростислав Захаров. «Мода на эротические композиции, – писал он аж в «Правде» (от 22 июля 1962 г.), – неожиданно появившиеся в последнее время в некоторых балетных спектаклях, особенно неуместна в «Легенде о любви».
Вскоре всё понимающая Вера Михайловна Красовская написала:
«Такого зрителя, разумеется, озадачат и акробатические поддержки в танце Ферхада и Мехменэ-бану, если он не догадается, что сплетение рук и ног партнеров, взлет перевернутого тела танцовщицы над головой танцовщика ничего не изображают в буквальном смысле, а выражают строй разорванных, смятенных чувств. Это движения выразительного танца, подобные звукам музыки. Как ничего не говорят сами по себе аккорд, та или иная музыкальная фраза, вырванные из музыкального контекста, так ничего не говорят и эти движения, выхваченные из контекста танца».
Она всем как бы деликатно намекает, что если у вас только эротические ассоциации, то проблема чисто в вашей голове ))
Но это было написано ей чуть позже, через год-два. Еще позднее (1968) ее поддержал и Виктор Ванслов, который впрямую полемизировал с отцом хореодрамы:
При том воображении, которое проявил Р. Захаров, усмотрев в «Легенде о любви» эротические композиции, легко приписать эротику самым обычным классическим движениям, поддержкам и позам. Вся суть дела в том, что к классическим движениям давно привыкли и никто не воспринимает их в натуральном плане (как ни старались приучить к этому «драмбалеты»).
Впрочем, Ростиславу Захарову в проницательности все же не откажешь: «Бледными и не запоминающимися оказались сцены страдания народа и подвига Ферхада» (писал он в той же упомянутой заметке в «Правде»). И ведь так и есть и на мой взгляд. Начертано, но не очень веришь.
Недавно я решила найти и почитать какую-нибудь рецензию прямо от премьеры. И я нашла, и... прочла там совсем не то, чего примерно ожидала! Привожу фрагменты. Внимание, читать очень вдумчиво!
«Легенда о любви» в Ленинградском театре оперы и балета имени С. М. Кирова – менее всего сладостное повествование о нежном чувстве. Это острая социальная трагедия. <…>
Нам открывается социальная лестница средневековой восточной деспотии, на вершине которой – всемогущая царица Мехменэ-бану , а у подножия — народ, не знающий конца своим страданиям. <…>
В классовом обществе эти отношения преломляются сквозь социальную призму, и авторов нового балета прежде всего занимает острота и трагичность социальных конфликтов. <…>
Царица Мехменэ, чтобы спасти сестру, жертвует своей красотой – не собственностью, но личным своим достоянием. Это поступок не царицы, а человека. В сцене колдовства Мехменэ-бану лишается атрибутов власти, ее дыхание словно бы переливается в тело сестры. Казалось бы, столь бескорыстная жертва должна завоевать наши симпатии, но, странное дело, этого не происходит. Мы будто предчувствуем, что человечность деспота бесплодна. Балет и посвящен доказательству этого тезиса. <…>
Второй акт открывается сценой народного плача над иссякшим водоемом. <…> Когда зрелище народного бедствия сменяется картиной в покоях царицы, безучастно глядящей на пытающихся развлечь ее шутов, магистральная тема спектакля вновь, как это уже было в шествии, выступает на первый план. Духом средневековья веет от этого пиршества во время чумы. Первенство в его создании принадлежит художнику, который здесь опережает даже балетмейстера. Серые с дымчато-красными языками декорации, черные с красным и ослепительно белые с черным и розовым цвета костюмов девушек, пунцовый – царицы и, наконец, самая резкая и смелая деталь – пять черных и шестой красный – горбуны с длинными свисающими рукавами; не то шуты, не то палачи.
Это самая красивая картина балета, и есть в ней что-то трагическое сумрачное, кровавое. Забываешь о том, что любовь Мехменэ-бану к Ферхаду безнадежна оттого, что царица лишилась красоты, – не одной красоте тут дело! <…>
Тут герой, а вместе с ним и зритель постигают до конца смысл событий, невозможность отделить свою судьбу от судьбы народной. Мы так и не узнаем, свершил ли Ферхад свой подвиг и стала ли легче от этого участь народа, – он лишь мечтает о воде, которую принесет людям. Но мы знаем, что он не смог довольствоваться своим, «отдельным счастьем». И эта мысль – о невозможности личного счастья среди людского горя – остается главной идеей балета.
П. Карп. «Легенда о любви» // Театр. 1961. № 9.
Как я вижу, самой очевидной трактовкой этой рецензии является характеристика «вульгарное социологизирование» и стыдливый «фиговый листок». Только бы свернуть к классовому обществу и доказать, что балет не о том, о чем вы могли подумать. Но я не думаю, что большинство зрителей сверяли свои ощущения с рецензиями.
Но, если говорить справедливости ради, то во-первых, это не вся рецензия, есть в ней и вполне нормальная описательность нового балета, и мысли, не вызывающие столь резкого диссонанса со своим собственным восприятием, современным. Во-вторых, на то это и легенда, чтоб трактовать ее возможно было по-разному. Остается только большой вопрос искренне ли это было. В целом не все однозначно в критике и худсоветах СССР, ох как неодноцветно, скажем так!
Как эта рецензия отличается от характеристики балета балетоведами чуть более поздних времен:
«Так заканчивается этот замечательный спектакль – поэма о любви и самоотверженности, о мужестве и героизме, о духовном преображении и взлете, о неразрешимых противоречиях жизни и ее высшем значении».
(В. Ванслов).
«В следующем за погоней трио констатировалась безнадежность ситуации: Ферхада нельзя поделить, его можно только отлучить, послав на безнадежные, но героические деяния. В этой, признаемся, спорной концепции идеальному красавцу Ферхаду досталась лишь легендарная слава героя, который ради любви может пробить гору и добыть воду.
Как всякая истинная легенда сюжет балета может трактоваться и по-другому. В финале у Мехменэ Бану совесть и любовь к сестре побеждают ревность, царица разрешает влюбленным спуститься в долину и зажить в счастливом браке. Однако, герой не может обмануть народные чаяния и вынужден остаться навсегда в схватке с горой.
Безусловно, подобным образом мыслили авторы сценария и музыки, но так ли «вытанцовывался» балет у хореографа? Недаром именно народные сцены нелегко находили место в спектакле. Психологическая сложность героев Григоровича допускает разные смысловые трактовки, и в этом также одна из привлекательных черт его балетов».
(А. Деген и И. Ступников).
Подпишусь под всем этим фрагментом и особенно под последней фразой. Неисчерпаем Юрий Николаевич, и бесконечные благодарности ему за его балеты.
Спасибо за внимание! Продолжение следует, но немного иное... Upd. Последовало, читайте.
См. также: Моя статья о Григоровиче в молодости здесь. Есть и о его «Щелкунчике»: часть 1 и часть 2, об «Ангаре».
