Л. Пантелеева – автора детских рассказов, «Республики ШКИД» знают и сейчас люди старше 30 лет, а вот автобиографическую повесть «Верую!» немногим довелось читать. Это очень искреннее произведение, подводящее итоги жизни, настоящая исповедь. По завещанию писателя повесть должна была быть опубликована через три года после его смерти. Так и вышло: в 1991 году она была опубликована.
Начало статьи о личности и творчестве писателя Л. Пантелеева здесь.
В конце своей жизни он признавался, что не стал счастливым на своём веку, но всё-таки благодарен чуду жизни за встречи с прекрасными людьми.
«И все-таки я не могу не считать себя человеком счастливым. Да, жизнь моя пришлась на годы самого дикого, самого злого, жестокого и разнузданного безбожия, всю жизнь меня окружали неверующие люди, атеисты, в юности было несколько лет, когда я и на себе испытал черный холод безверия, а между тем я считаю, что мне всю жизнь самым чудесным образом везло: я знал очень много людей духовно глубоких, верующих, ведающих или хотя бы ищущих Бога, а с некоторыми из этих людей даже был связан близкой дружбой».
Пантелеев вспоминает свою семью, пытается понять истоки своей религиозности. И здесь велика была роль матери.
«От своей доброй мамы я принял эстафету. Это она, мама, учила меня христианству — живому, деятельному, активному и, я бы сказал, веселому, почитающему за грех всякое уныние».
Он рассказывает о матери, которую можно назвать праведницей: она отдавала последние деньги нищенке, а ужинать дома приходилось простым вчерашним блюдом. А в 20-е годы с терпением и смирением относилась к людям, выгнавшим её и детей на улицу. А когда этот человек разыщет её и будет на коленях умолять взять на себя вскрытие сейфа в их квартире, чтобы избежать расстрела (естественно, это сделал он в поисках денег и драгоценностей), она пойдёт в соответствующие органы власти и объявит виновницей себя.
Именно мать водила его на службы. Нам очень важны эти признания глубоко верующего сердца, первые впечатления, которые остаются с человеком навсегда.
«Церковная служба, самая долгая, великопостная, утомительная и для взрослого, никогда, даже в раннем детстве не была мне в тягость. Наоборот, уже в этом возрасте я испытывал чистейшую и сладчайшую радость от всего, что меня окружало, от всего, что я видел, слышал, чем дышал и что чувствовал на богослужении. А чувствовал я — да, уже в те годы — близость Бога, присутствие благодати».
Не всё было так безмятежно после, во время взросления. В подростковом возрасте, во время скитаний и пребывания в ШКИДе лет на 6-7 он теряет веру. И не просто теряет, а становится изощрённым гонителем верующих ребят. С поздним раскаянием вспоминает он о Серёже Лобанове, с которого сорвал ладанку с образком и щепотью родной земли и жестоко его избил. Мальчик с этих пор потеряет веру навсегда. Пантелееву будет так горько вспоминать этот случай, что в «Республике ШКИД» этому герою не отвёл место.
Л. Пантелеев рассказывает в этой повести о верующей интеллигенции, писателях и поэтах в то время – 30-60-е годы, когда за веру можно было серьёзно поплатиться. Это Хармс, Шварц, Пастернак, Ахматова, Пришвин, Панова, академики Павлов, Смирнов, Т.Г. Габбе и многие другие.
За верующими из интеллигенции была настоящая слежка. Вот как об этом вспоминает Пантелеев:
«Да, очень давно и в органах, и в высших сферах знали, что я человек религиозный. Как-то стояли мы с женой у пасхальной заутрени в церкви Св. Иова на Волковом кладбище. Не в церкви, конечно, а перед церковью, под открытым небом. Неподалеку от нас у забора возникла группка людей явно начальнического вида: кто-то был в кожаном пальто, кто-то с портфелем. И, кажется, автомобиль где-то поблизости попыхивал. И вот один из этой компании, увидев меня, приглушенно и все-таки очень слышно сказал:
— Пантелеев.
Я слегка оглянулся. Да, все смотрели в мою сторону. А мы стояли с зажженными свечками, крестились и, может быть, пели «Христос воскресе из мертвых» вместе со всеми, кто пришел сюда молиться, а не глазеть и не хулиганить.
Почему же меня не трогали, никуда не приглашали, не выясняли, не «ставили вопроса»? Я часто об этом думал. Ведь следили же за мной, охотились, подстраивали встречи, подсылали провокаторов. А все дело, я думаю, в том, что я не ставил свечу на подсвечник . Молился, ходил в церковь, но слова Божьего не проповедовал».
Вот за это – за то, что не проповедовал веру, а просто сохранял в душе, корит себя Пантелеев на склоне лет. Но ведь и просто ходить на службы, отмечать христианские праздники и не отрекаться от веры – тоже исповеднический подвиг в ХХ веке.
Чудом называет Пантелеев открытие первых храмов после войны и в 70-е годы. Но к радости примешиваются и грустные размышления. Он отдаёт себе отчёт, что за этими послаблениями власти кроется ласковое зло – намерение прибрать церковь к рукам, запустить туда своих агентов.
«Благо — отделение церкви от государства. Об этом буду говорить ниже. Сейчас скажу только, что опека атеистического государства над церковью не могла не быть от лукавого. Если в годы войны примирение с религией еще можно было расценить как хитрость наивную — церковь и верующих попросту покупали, — то в дальнейшем речь идет уже о другом — не о подкупе, а о подкопе, о разложении, о попытке взорвать церковь изнутри».
Далее он критикует идею возрождения теократического государства, представленную Огурцовым. Преклоняясь перед мужеством огурцовцев, пострадавших за веру, Пантелеев с ужасом относится к их утопии.
«К чему вы нас призываете, дорогой Огурцов? К насильственному насаждению веры? К деспотической теократии? К господству в нашей стране казенной, государственной церкви?
Нет, всеми силами души я протестую против этого чудовищного прожекта.
Что же мне в нем претит? Прежде всего то, что за этими планами новой христианизации Руси скрывается та же НЕСВОБОДА. А с нею никогда, в какие бы одежды она ни рядилась: в ризу ли, в рясу ли, в коричневую рубаху или в мундир с голубыми погонами, — не может быть ничего доброго!..»
И далее автор приходит к выводу: «Нет большего зла, чем то зло, которое творится именем Бога».
Да, Пантелеев протестует против насильственного навязывания религии всем и каждому в государстве. Он за свободу в этом вопросе. Это личный выбор каждого, ведь и Бог ищет верующих не из-под палки, а по велению сердца. А вот поделиться этими сердечными ощущениями Л. Пантелеев с радостью готов с теми, кто ищет и вопрошает. Давайте его послушаем:
«Это ни с чем не сравнимое и не поддающееся словесному выражению чувство, чувство соединения души с Богом, сопричастности ее чему-то великому и таинственному, когда уже при вступлении на каменные плиты притвора замирает и тут же заливается жаркой радостью сердце, это блаженное чувство я испытываю в любом, даже пустом храме (конечно, если он не превращен в музей или в какую-нибудь мастерскую монументальной скульптуры). Повторяю, словами этого не скажешь, не объяснишь. Тот, кто не испытал счастья молитвенного общения с Богом, — не поймет. Могу только сказать, что это величайшая из земных радостей».
P. S. Дорогие читатели, обращаюсь к вашей эрудиции. Мне не удалось найти информацию об Огурцове и огурцовцах. Дайте, пожалуйста, наводку или ссылку, если что-то знаете.
Делитесь в комментариях, что вам показалось близким, интересным или спорным!
