27 февраля 380 года император Феодосий I (мы знаем его под титулом «Великий») издал знаменитый эдикт «De fide catholica (О вселенской вере)», который устанавливал единственно возможную для подданных империи форму исповедания христианства – Никейскую, принятую на Первом Вселенском соборе (325 год).
Все-таки довольно странная логика…
Феодосий происходил из старинной римской семьи, жившей на территории Испании, Аврелий Виктор даже приписывал ему происхождение от Траяна. Он получил власть по воле императора Грациана, который сделал его военачальником, а потом облек в пурпур. Причем, император совершил этот шаг не из-за преклонения перед выдающимися талантами иберийца и не от большого доверия к нему. Напротив, отец будущего властителя командир конницы Феодосий Старший всего за год до избрания сына был казнен по обвинению в государственной измене.
В тот момент Грациан отчаянно нуждался в талантливых полководцах, причем, таких, которым действительно важны интересы империи. Ирония судьбы в том, что практически все военачальники императора, судя по именам, были варварами. Соответственно, уверенность в их преданности и лояльности в обстановке бесконечных войн с различными варварскими племенами была бы непростительной наивностью. А происхождение Феодосия давало робкую надежду на то, что он не забудет об интересах Рима.
Поэтому, несмотря на казнь отца, его сначала назначили командующими войсками в Иллирике, где он неплохо себя проявил, сражаясь с сарматами.
После катастрофы при Адрианополе и гибели императора Валента у Грациана просто не оставалось выбора: доверить в такой обстановке восточную часть империи малолетнему сводному брату Валентиниану он не мог, затягивать избрание тоже было невозможно, и преемник должен был быть римлянином хорошего рода, да еще обладающим способностями и опытом. Так что Феодосий оказался единственной приемлемой кандидатурой. И здесь уже было не до личных отношений. 19 января 377 года Грациан публично объявил Феодосия преемником Валента.
Первоочередной задачей нового правителя Востока было, разумеется, решение готского вопроса. Тут Феодосий проявил себя, как должно, едва ли не сразу после избрания нанес готам серьезное поражение (что, впрочем, не убавило их решимости и пыла) и вообще руководил боевыми действиями довольно успешно. До поры…
А вот дальше…
Война в разгаре, решительного перевеса римлян в ней не наблюдается, Балканы наводнены готами и другими варварскими ватагами, охотно пользующимися смутой для элементарного грабежа.
В этой обстановке Феодосий (у которого по-прежнему нет военачальников из римлян, и он может опираться только на честолюбивых авантюристов вроде Баудона и Арбогаста) вдруг издает свой эдикт «О вселенской вере», в начале 381 года выпускает новый с уточнением и ужесточением предыдущего, созывает Второй Вселенский собор, на котором окончательно осуждаются арианство и другие христианские и околохристианские течения и секты, начинает последовательную борьбу с язычеством, причем, жестокую, вплоть до казни за отправление языческих культов. И этой политики Феодосий придерживается до самой смерти в 395 году.
С одной стороны, все логично. К тому же согласуется с действиями Грациана, который до своей гибели в 383 пытался делать примерно то же самое в западной части империи, несмотря на жесткую языческую реакцию, причем, в основном среди сенаторов и высших чиновников.
Но своевременно ли?
И адекватны ли запретительные меры против язычества той базе, которой обладает церковь?
По поводу своевременности.
Идет война с готами, которые либо язычники, либо ариане. Император желает привлечь готов на службу, для чего разрешает им свободно вступать в римскую армию и покидать ее, раздает титулы и земли лояльным готским вождям, заключает с ними договоры. То есть, по сути, стремится, чтобы эти варвары стали частью империи, более того, ее защитниками. И в то же время издает антиарианские законы и санкционирует гонения.
А не с этого ли момента у готов и других германцев начинает формироваться мифология «национальности арианства»?
Ведь пока императорам и клирикам не было дела до их веры, готы тоже не вдавались в тонкости церковных вопросов, и тот же Аларих во время штурма Рима приказал щадить любые христианские храмы. Зато всего через 17 лет ариане вандалы пришли в Африку, уже предубежденные против никейцев и вели себя по отношению к ним более чем не лояльно (надо заметить, вполне обоснованно, ведь местные клирики тоже не стеснялись - постоянно устраивали заговоры и мятежи).
Да и стоит ли увеличивать смуту в и без того неспокойной и атакуемой со всех сторон империи, в которой хватает заговоров и узурпаторов?
Христиан много, но общины очень разные, с национальным колоритом, своими особенностями. Однако все более-менее мирно уживаются друг с другом.
Так зачем нарушать это хрупкое равновесие?
Относительно адекватности.
Чем обладала Церковь к моменту эдикта:
- разветвленной сетью общин верующих,
- устоявшейся структурой взаимоотношений этих общин,
- несколькими вечно враждующими между собой богословскими школами,
- соперничающими за благосклонность императора и примат на Западе и Востоке епископами,
- огромным количеством неупорядоченных текстов, относящихся к Священному Писанию и Священному Преданию.
Выработка канона только началась, одинаково сакральными считались тексты множества существовавших тогда Евангелий, (даже гностического толка), не было единого мнения о том, какие книги относятся к Священному Писанию, является ли Ветхий Завет Священным Писанием для христиан, не было единообразия богослужебных текстов и обрядов, большие расхождения существовали даже в трактовке важнейших событий христианской истории и жизни Иисуса.
А главное, работа по приведению этой мозаики к единому знаменателю если и шла, то на уровне богословских школ, но пока не стало предметом государственных забот. Да и обстановка в империи была такова, что заниматься еще и этим императорам было элементарно некогда. Священным Писанием еще в долегальный период успешно занимался Ориген. Но даже он при всей фантастической работоспособности не мог завершить этот труд в одиночку, к тому же, он не проводил отбора, просто собрал все, что мог, и постарался систематизировать. Попытки унификации богослужебных текстов и обрядов были, но не существовало единого мнения о том, что считать образцом…
Et cetera, et cetera…
То есть, общими для христиан империи были только Никейский Символ Веры (который постоянно вызывал яростные споры и порождал ереси) и самые основные догматы.
Как же на таком малом основании что-то запрещать и подвергать остракизму? На что равняться?
Нужна экспертиза, унификация. Нужна огромная работа по разъяснению не слишком вдающимся в теологические тонкости «простым» прихожанам, почему один привычный текст соответствует Символу Веры, а другой нет. Ведь нет ничего более скользкого, чем богословские формулировки.
Разве все это было сделано? Разве после мер Феодосия в Церкви наступило единство?
Напротив, V век – эпоха самых яростных богословских споров, великих смут, ересей, соборов, отменявших решения друг друга и доводящих формулировки до абсурда, чтобы угодить всем. Выработка канона вообще систематически проводилась только в VI веке.
Более того, именно Феодосий окончательно разделил две части империи, прекрасно зная, что в Западной части языческая реакция и вообще позиция язычества сильнее, что в Восточной части империи существует много околохристианских сект и много приверженцев течений христианства, которые были объявлены еретическими, что римские епископы не согласятся быть на вторых ролях, равно, как их константинопольские коллеги.
А когда между Западом и Востоком возникло открытое противостояние, лишь ленивый не использовал все эти факторы, эти вопросы без ответов, смутные богословские трактовки для своих политических целей.
Так что же руководило Феодосием в его религиозной политике?
Ведь он не мог не понимать, на какой зыбкой основе пытается все объединить и унифицировать.
Так о вере ли, о «чистоте учения» ли он заботился?
И не такая ли церковная политика породила пагубную практику примата формы над содержанием, когда, например, крещение по определенному обряду стало своеобразным «посвящением» в члены закрытого клуба, совершалось из необходимости, «за компанию» с вождем, по политическим соображениям?
Тот же Святой Ремигий, при всем моем уважении к этому пастырю, крестил Хлодвига, прекрасно понимая, что в нем от христианина столько же, сколько в слоне от Анны Павловой, и что до последней минуты жизни этот коварный, изворотливый, жестокий и беспринципный франк не обретет ни одной христианской добродетели. А заодно с Хлодвигом в лоно церкви приняли и его дружину, совершенно не задумываясь, найдется ли во всех ее членах качеств хоть на четверть христианина по сути.
Не потому ли, что в трудный для империи период форма веры стала для императора и церковных иерархов важнее ее смысла и сути, и сама религия превратилась в их руках в инструмент чисто политический, имеющий мало общего с евангельским учением и христианством первых Павловых общин?
Уверена, что эдикт «De fide catholica» от 27 февраля 380 года весьма способствовал этому.
Кстати, он был издан в день рождения Константина, «первого христианского императора». Интересно, это такой своеобразный подарок Феодосия великому предшественнику?
