-Верк. Ты чего там в снегу ковыряешься? Занята? Дело есть.
Нинка стояла у палисадника огромного дома-пятистенка, ухоженного, покрашенного в яркий синевато-зеленый цвет, с ажурными ставнями и красивым высоким палисадником, за которым торчал большой, плотно обтянутый такой короткой юбкой, что толстые ноги-столбы заголялись почти до ляжек, огромный. Веркин зад. Несмотря на беспробудное пьянство по выходным, в будни её мужик дом обиходил, хозяином был крепким и порядок любил. Безалаберную и ленивую жену он гонял, как драную кошку, но с неё все сходило, как с гуся вода. Потерев очередное, ушибленное мужем место, она жаловалась соседкам, клянчила снадобье у Луши, но менять ничего не желала. Помыть лишний раз пол, вычистить сковородку или постирать занавески для неё было так трудно, что она предпочитала мужнину выволочку, чем работу. Именно из-за Веркиной лени дом её был внутри хуже, чем снаружи, соседок она в дом не приглашала, стыдилась. Вот и сейчас разогнулась, глянула на Нинку недовольно, пожмакала мягкими, бесформенными губами, отчего щеки у неё затряслись, как кисель.
-А... Тут вчера мужик мой молоток обронил, ставню правил, уж затемно. Найти велел. Чего тебе?
-Говорю, дело есть. В дом пустишь?
Верка натянула задравшуюся куртку на толстый живот, оглядела неопрятную Нинкину фигуру, подумала и мотнула головой.
-Пошли, чего уж. Чаю выпьем, я сегодня печенье с магазину принесла. Новое привезли, с вареньем. Угощу.
В доме Верка быстро протащила гостью на кухню, смахнула со стола крошки, бросила грязную посуду в раковину, швырнула чайник на плиту, поставила чашки, достала вазу с печеньем. Нинка с сомнением присела на грязную табуретку, глянула в чашку, хмыкнула.
-Полотенце дай. Да не ту портянку, что у тебя на лавке валяется, новое достань. Чашки вообще не моешь, что ли, хpeн тебя знает. Мало тебя мужик лупит, я б на его месте вообще пришибла.
-Чегоо? А ну пошла отсель. Алкашка поганая, ей с добром, а она...
-Ладно, ладно. Не кипятись. Пошутила я.
Нинка тщательно вытерла свою чашку полотенцем, взяла печенье, прикусила на удивление при такой внешности белыми, чистыми зубами, острыми, как у щуки. Хлебнула чаю, пшикнула (горячее), загребла полную ложку яблочного повидала.
-Вкусное повидло у тебя. Дала бы баночку. Так вот дело. Я слыхала тебе Лушка отвар сделала, для мужика. От пьянства. Так?
-А тебе чего? Ты откуда знаешь? Сорока на хвосте принесла?
-Да какая разница. Сорока-белобока.
Нинка хотела взять ещё печенье, но, проследив, как здоровый таракан пробежал по полке, с которой Верка сняла вазу, передумала.
-Так ты её отвар мне отдай. Я тоже хочу от пьянства вылечиться, а мне сильный нельзя. Брюхо. Я б её и сама попросила, да, вишь, мы враждуем, а тут кланяться.
-Здрастье! А мне чего? Ещё надумала, сама проси.
-А я тебе другой дам. Он хороший, мощный, за два дня вылечит - прям другой мужик будет, как новенький. Согласна? Держи.
Нинка вытащила из-за пазухи, пошарив между щуплых, козьих грудей, тёмный пузырёк.
- Нальешь в суп, весь, сразу. Поперчи побольше суп-то, чесноку натри. Не учует. Но дашь, когда юродивая тебе свой отвар принесёт. Его мне прибережешь, Лушку проводишь, и дашь. Поняла?
-Чёт ты темнишь, подружка. Придумала чего?
-Тебе же, как лучше хочу. Вылечишь мужика, заживете по доброму. Да и я. Я к Кольке вернуться задумала, а куда мне сейчас к нему. Пью сильно. А он - вон какой стал. Так что? Договорились?
-Ладно. Договорились. Но смотри, нахитрила чего, все Кольке расскажу. А то и Андрею. Будет тебе тогда.
Нинка мотнула головой, встала, держась за поясницу и пошла в сени одеваться.
...
Пелагея лежала на своей кровати вытянувшись, как струна, ступни держала прямо, руки по швам. Одеяло в белом пододеяльнике было натянуто до подбородка, туго, как будто её спеленали. Одними глазами она позвала Лушу и уже от этого движения устала, обмякла...
-Что, мам? Хотела чего?
Пелагея открыла глаза, напрягла лицо со впавшими щеками, да так, что скулы стали острыми, а нос длинным, страшным. Тётка тоже подошла, встала, сложила руки под фартуком, навострила уши, вроде, как понимает чего.
-Ты с Веркой о чем шепталась? Вчерась. Слышала я все. Дура.
Луша поежилась, ещё этого не хватало.
-Так вот. Помираю я сейчас. Сына не зови, пусть меня живую помнит. А тебе скажу - с Веркой дел не имей. Она глупая и подлая. А тебе дитё растить. Все! Иди. Устала я.
Пелагея с трудом подняла руку, стащила со спинки кровати свой платок, накрыла лицо и толкнула слабой кистью воздух - иди, мол.
И пока Луша бегала за Андреем, пока они неслись за фельдшером, Пелагея ушла. Тихо, спокойно, с улыбкой.
Если пройти по голубой ссылке, то можно поддержать автора
В том числе и на издание книг
-
