Начав слушать песни очередного постоянного участника концертной акции «Авторская песня года» в Меридиане, я вдруг почуял какое-то формальное родство душ. Ну, или подобие такого родства, по меньшей мере. Я же давненько уже увлекся этаким бардописанием. Еще где-то в конце 90-х. Ну а с момента заведения канала Бард-Дзен, как говорится, вышел на почти промышленное производство бардовской личностной публицистики. Я бы, наверное, мог бы без особого даже труда, взять да зарифмовать некоторые свои наиболее эмоциональные тексты, но, во-первых, мне это как-то в голову не приходило, во-вторых, боюсь, какой-то капустник у меня тогда получится.
Но это не значит, что во мне нет глубочайшего уважения к тем, кто что-то подобное классно рифмует, да еще и кладет потом на музыку и очень глубоко и проникновенно исполняет. Как, например, сегодняшний мой герой – Андрей Григорьев.
Для этого текста я намеренно не стал у Андрея подыскивать песни за пределами записей концертной акции «Авторская песня года». С одной стороны, это, конечно, делает портрет Григорьева несколько однобоким – наверняка у него есть песни и повеселее, и не только о своей жизни в авторской песне, с другой стороны, такая приверженность какой-то генеральной творческой линии – это же не просто сочинительство, это – служение. А значит, это заслуживает отдельного вдумчивого разговора. И мне самому этот разговор крайне интересен и важен.
Я уже несколько раз в разных текстах о концертной акции «Авторская песня года» использовал слово РЫЦАРЬ. В том смысле, что люди, которых я так называл – верные последователи, и возможно, некоторым образом посвященные в это классное действо. Иди даже священнодействие. Но рыцарь – это же просто посвящение в воины, даже если это – воин культуры или воин поэзии. Если вспомнить историю и мифологию, можно найти там и других персонажей – вроде те же рыцари, но принявшие какой-нибудь обет служения. Хоть прекрасной даме, хоть Гробу Господню, не важно, важно, что обет. И тогда рыцарь становится паладином. Его служение приобретает уже не светский, а сакральный смысл.
Слушая песни Григорьева, я несколько раз ловил себя именно на этой аналогии. Думаю, никаких обетов ни явно, ни тайно Андрей не принимал, да и смешно это – не те времена, не те уже люди, да и незачем, вроде. Для нынешнего человека это уже каким-то сектантством отдает. Однако, верность главной теме, желание в любую песню, хоть в поэтическое любовное признание обязательно привнести еще и тему служения творчеству и верности ему на лицо. С этим же не поспоришь. А, значит, мое желание использовать по отношению к Андрею забытое словечко ПАЛАДИН не безосновательно.
Помнится, на каком-то из фестивалей мы долго говорили на тему служения с хорошим моим приятелем Лешей Витаковым. И для него, и для меня это крайне важно и даже болезненно. Оба – организаторы кучи проектов в области авторской песни, оба много работаем с молодежью, оба постоянно встречаемся с тем, что служение редко бывает высоким, и чаще – это просто красивое слово, оба не понаслышке знаем, что рядом со служением частенько живет и измена, к сожалению. Но и для Леши, и для меня, при всей приверженности к этому термину, служение – вещь скорее рассудочная. Мы сделали такой выбор давным-давно, и служим. В этом нет больших эмоций и нет никакой экзальтации. Собственно, и сакральности никакой на самом деле там нет. На рыцарей песни мы точно тянем, а вот на паладинов, пожалуй, нет. Да и стремления стать паладином тоже нет.
Думаю, и Андрей Григорьев вправе рассмеяться мне в лицо – надо же такое про меня придумать! Ну, дескать, метафора не плоха, но и меру же надо знать. Наверное. Вот только у меня, например, в моей рыцарской голове, или даже в душе моей рыцарской, все эти образы живых гитар или слов не живут. Мне, ежели хочется писать что-то художественное на эту тему, приходится искать эти образы вовне. А вот в душе Григорьева, судя по всему, песня… Нет, не так, ощущение судьбы как песни и песни как судьбы – так будет правильно. Так вот, у Андрея это ощущение в душе присутствует вещественно. Ему не нужно куда-то наружу ходить за мыслями и образами по этому поводу, они там уже все есть. Наоборот, за какими-то другими темами нужно выходить из себя на поиски. Но и там, снаружи, почти все, на чем остановится его взгляд, и на что сразу отзовется душа будет связано с песней.
Интересно, что даже с точки зрения жанра в творчестве Андрей Григорьев тоже паладин. Сразу несколько песен, представленных в программах концертной акции «Авторская песня года» у Андрея написаны в классическом жанре, придуманном некогда Визбором – песня-репортаж. И даже, если этот репортаж граничит с исповедью или даже и истерикой одушевленного деревянного персонажа, он остается репортажем. Почти классическим. Конечно, чтобы считать эту жанровую основу, приходится слушать не единожды, очень уж пронзительным и эмоциональным выходит такой репортаж. Да и место, откуда репортаж ведется – не то место, откуда принято вести репортажи. И тем не менее.
Песня, представленная Андреем в этом году вроде бы опрокидывает логику моих рассуждений – ни слова о творчестве, о душе, о струнах и кострах. Песня о выставленных в аквариуме ресторана карпах, спетая от лица одного из них. Ну, или что там у карпа вместо лица. Но ведь, друзья, эта тема фатума и попытки изменить его – это же тоже известная тема внутренних метаний творца. Ну, хоть «Колею» Высоцкого вспомните. «Не буквально, так синтаксически», как спел однажды Михаил Щербаков, а все равно о том же, так что менять в финале тему своего текста не стану.
Нужно только предупредить, в концертной акции этого года Андрей принимал участие заочно, в виде видео. Ролик оставляет желать, конечно. Синхронность видео и звука расползлась, само изображение записано с монитора. Но песня-то от этого точно хуже не стала. В конце концов, послушайте ее, закрыв глаза, если несинхронность видео вам мешает, но послушайте обязательно.
А вот добавить чуть-чуть внешних деталей стоит. Андрей – отличный аккомпаниатор со своим собственным оригинальным музыкальным, а не только поэтическим языком. Для кого-то может показаться слегка вычурным и даже сложноватым его этот язык, а самому Григорьеву в самый раз. И когда он поет о том, например, что чем проще, тем искреннее и точнее даже для Бога, он же нисколько не лукавит. Для него это просто. Очень просто. И его личная внешняя сложность не делает его личное служение менее искренним.
