Вечер последнего дня из счастливых пяти, отведенных Луше и Андрею для встречи, был не жарким, ласковым, немного уже осенним. Далеко над рекой, над темной полосой дремавшего леса, вокруг тёплого оранжевого диска садящегося солнца собирались тучки, пока лёгкие, нежные. Но что-то подсказывало, зреет гроза. То ли сгустившиеся запахи, ставшие к концу августа пряными и сладкими, то ли особый свет - смутный, тревожный, дрожащий, то ли то чувство наэлектризованности в воздухе, от которого встают дыбом волоски на коже и трепещет сердце - но ошибиться было невозможно - гроза идёт, она уже близко. Луша теребила стручки подсохшей фасоли, набрала уже полведра пузатеньких, выгнутых, гладких, белых семян, а на повозке - вон, ещё ворох спутанных, жёлтых фасолевых бодылей. Пелагея загоняла уток в сарай, Андрей ладил отвалившуюся доску на крыльце. Было лениво и дремотно, ломило спину, поэтому Луша встала, потянулась, чувствуя, как хватка, давно мучающая ее поясницу, чуть ослабела, боль успокоилась, на онемевших ногах доковыляла до мужа, прижалась незаметно круглым животом к его бедру.
-Пойдем погуляем, Андрюша. Заодно к Веруне зайдём, она мне выкройку конверта обещала, сошью малышке. Да и вечер такой, грех дома сидеть. Пойдём...
Андрей положил инструмент, обтер руки о ветошь, чмокнул жену куда-то в висок, шутливо подтолкнул её, чуть прижав к перилам.
-Пойдем, солнце моё. Ты мне на руки слей, да пойдём. Давай. А ты с чего решила, что малышка будет. Малыш!!! У нас будет парень!!! Богатырь.
Луша промолчала, улыбнулась мыслям своим потаенным, сливая воду на большие, бугристые от мозолей руки, удовольствием смотрела, как играют налитые мускулы у мужа под загорелой кожей, вдыхала его аромат - немного солёный, жаркий, терпкий. Ещё недавно волглая, бледная, рыхлая кожа бессильно продавливалась под её пальцами и вот... Слава Богу!
... Они медленно брели по сонной улице, Луша несла тапки в руке, с наслаждением ощущая тёплую вату пыли, ласкающую усталые, ноющие ступни. Отпускать Андрея ей не хотелось просто смертельно, но как иначе, нельзя. Молчали, каждый думал о своём, но им и говорить было не надо, они все понимали и чувствовали без слов. Тишина, покой, чистота вечера баюкали, но, когда они уже свернули с проулка на свою улицу, Луша первая увидела что-то странное, тёмное у беленой стены дома Кольки - вроде, как огромный, старый мешок с мусором бросили. От неожиданности и почему-то страха, у Луши брыкнулось в животе - сильно, аж захватило дыхание. Андрей отвёл её плечом, остановил.
-Стой здесь. Я сам. Не ходи.
Издалека Луша видела, что мешок как будто шевельнулся, и, услышав стон, а потом жуткий мат, она как будто прозрела. Мешок оказался вовсе не мешком, а мужиком. Только весь подранный, грязный, и совершенно не держащийся на ногах. Колька! Не может быть. Полгода не было.
Луша подошла, мужик, которого за шкирбан замызганного пиджака, держал Андрей, и вправду оказался Колькой. Только похудевший в три раза, с серым лицом и чёрными подглазьями, синими губами и совершенно безумным взглядом. Он ничего не соображал, дрожал крупной дрожью, зубы стучали так, что страшно было, что он их разобьет в крошку.
-Луш, девочка. Давай домой, одна нога здесь, другая там. Четвертинку самогонки неси, да закусить чего. Да побыстрей, а то помрёт. Побыстрей.
Когда Луша, запыхавшись, влетела во двор Кольки, мужики были уже в доме. В заваленной барахлом комнате, среди мусора и грязи, прямо на полу, на карачках стоял Колька, Андрей пытался его удержать хоть так, но у него разъезжались колени и подламывались руки и он норовил упасть лицом в щелястые, неровные доски пола. Кое-как, вдвоём Луша с Андреем влили ему в рот пару ложек самогона, сунули кусок пирога и, вдруг, на глазах, Колька ожил, немного порозовел и, похоже их узнал.
-Цыть. Отвали, нелюдь, что вцепился. Уйди.
Колька кое-как встал, шатаясь дополз до шаткого стула, сел, ухмыльнулся.
-Во. Дома. Спаси Христос вам люди, не дали помереть.
Андрей поискал глазами обо что бы вытереть руки, не нашёл, обтер о штаны.
-Да не за что. Приходи, если что, поможем. Ты ж вроде с Ниной уехал, или врут люди?
-С Нинкой? Стервью этой? Ты чего несёшь, парень?. Да я с ней на одном поле.... У братана был, сбег отсюдова, чтоб змеюку эту не видать. А братан помер.
Из пьяного рассказа Кольки Луша поняла, что Нинка нашла его после смерти брата в том селе и взяла в оборот. Поила каждый день какой-то дрянью, а вот что хотела, он помнил смутно. Но твердил одно, повторял снова и снова, тыча в Андрея кривым пальцем:" Нинка стервь, гада, а ты Лушку береги. Не отстанет, погань болотная. Береги, смотри".
Ушли Луша с Андреем от Кольки поздно, уже совсем стемнело, наскоро попили кислого молока, да легли. Луша долго не могла уснуть, крутилась, сбрасывала горячее одеяло. У неё перед глазами стояли - масляное, напомаженное лицо Нинки, злобный прищур её глаз, серое Колькино с безумными глазами, твердое, красивое - Андрея. Все сплелось в такой клубок, завязалось в такой узел, что не распутать. А распутать надо. Иначе не будет жизни - не им, ни рожденному ребёнку - чтобы жить в чистоте, да в счастье, сначала вычистить надо. И придётся это сделать ей. Больше некому...
... Проводив Андрея, Луша сделав основные дела, достала мешочек с травами. Вытащить из чёрного омута Кольку - первый шаг к тому, что она задумала, Луша могла легко. Ведала она это, бабка научила, наказав :"Это первое помни, даже хороший мужик в эту бездну может свалиться, а ты его оттуда и выдернешь. Помни".
И Луша, вздохнув, поставила котелок на плиту...
