Существуют горячо любимые мной Эль Греко, Фридрих, Дикс. Не менее близкие мне Грюневальд, Гоген, Сутин. И существует Модильяни - он не лучше и не хуже других, просто есть эти глаза, которых нет.
И есть эта тяжеловесная архаическая архитектоника, как звук тубы. И поэтика кубизма. И колдовская игра живописной фактуры, особенно экспрессивная внутри упрощенной формы и обостренная почти гравюрными черными линиями.
Когда вы просите меня назвать самую любимую картину в истории живописи, я встаю в ступор. Потому что такой нет.
Но все-таки существует одна работа, особенная. И находится она в художественном музее Базеля. И когда я впервые ее увидела (в живую), то практически расплакалась (приблизительно те же эмоции у меня вызывает вагнеровский "Эдем").
Работа называется "Мария, дочь народа" (1918) кисти Модильяни - художника, чья жизнь оказалась такой короткой: он сгинул, став жертвой тяжелого недуга (туберкулезный менингит) и пагубных пристрастей, в возрасте 35 лет (в 1920 году).
В сети вы можете найти, что творчество Модильяни есть экспрессионизм. Но ЭТО НЕ ТАК. И он НЕ КУБИСТ. Модильяни - это Модильяни.
Он безусловно близок к экспрессионизму по эмоциональному пространству, именуемом боль.
Он также близок и к кубизму, ибо топором рубит объемы, словно высекает их из камня (драма человека, которому не удалось стать скульптором).
Но в искусствоведении не существует такого термина, как "экспрессионистический кубизм", поэтому здесь снова прозвучат слова, которые характеризуют Мане, Дега, Сутина, Шагала, Петрова-Водкина - Модильяни был обособленной фигурой и не вписывался в рамки какого-то одного направления.
Время создания его лучших работ - вторая половина 1910х. Европа переживала тогда большие потрясения - мир трясло в лихорадке войны. Искусство спешило. На глазах у Модильяни в Париже оно прошло путь от позднего импрессионизма, Сезанна и Гогена, через "диких" и кубистов - к дадаизму.
Модильяни не примкнул к фовизму и не стал кубистом, хотя дружил с Аполлинером, проводя долгие часы в знаменитом кафе "Ротонда" рядом с Пикассо и Леже.
Он не стал футуристом, хотя его соотечественник Северини (будущий представитель футуризма) прибыл в Париж в том же году, что и Модильяни.
Он испытал влияние Сезанна, находился под большим впечатлением от Бранкуси.
А еще он очень тяготел к Возрождению, к Боттичелли, к флорентийским мастерам конца XV века.
Совсем не случайно один из самых знаменитых портретов Модильяни (Лунин Чеховской) так сильно напоминает женский портрет Боттичелли из галереи Питти.
Модильяни вообще очень любил и понимал Боттичелли. А еще любил и понимал линию, как понимал ее именно Боттичелли, извлекая из нее самоценную красоту и одновременно чувство боли.
Его называли Моди, что с французского переводится как проклятый. Но едва ли он был проклят, скорее он всегда был очень на разрыв и во всем слишком - слишком нищий, слишком пьяный, слишком скандальный, слишком распутный. Слишком архаичный (для общего стремления к новизне), слишком непонятный (для консерваторов и традиционалистов).
Красивый и изысканный до невозможности, он был абсолютно не приспособлен к жизни. Зато его искусство, такое пластически грубое и элегантное, оказалось очень даже жизнестойким, хоть и оставляет такое же горькое послевкусие, как и судьба самого художника.
И, конечно, признание пришло к нему только после смерти (ну тут все по законам жанра). Точнее, он стал знаменитым через год после кончины и до сих пор (работы художника являются одними из самых дорогих на нынешнем арт-рынке, и, вследствие этого, Модильяни является одним из наиболее часто подделываемых художников XX века).
А вначале все было очень даже пристойно. Он жил в дорогом отеле, ходил по музеям, перезнакомился с художественным бомондом того времени (итальянец, прибывший в Париж). А потом, съехав в дешевую квартиру, пустился во все тяжкие.
Сперва он пил, чтобы преодолеть свою застенчивость. Позже - чтобы скрасить разочарование (многие из тех, с кем вместе они скитались по дешевым ночлежкам, стали богатыми и знаменитыми, он же оставался в изоляции и со всей присущей ему страстью неистово жаждал признания, которого не было).
Потом он уже пил, потому что не умел иначе.
Часто Модильяни приходилось расплачиваться своими работами за еду и выпивку, и трактирщики при этом считали, что кормят его даром, потому что кому эти странные рисунки и картины вообще нужны.
А его единственная прижизненная персональная выставка, устроенная Леопольдом Зборовским в галерее Берты в декабре 1917 года, продлилась всего ДВА ЧАСА - полиция потребовала снять картины, ибо они были верх непристойности (именно Зборовский, коллекционер, не мало сделавший для того, чтобы мир узнал о Моди, заказал у художника эти работы).
Ну и женщины. Они сходили от него с ума. Кажется, каждая натурщица узнала теплоту его губ. Но о них, с вашего позволения, говорить я не буду, про это и так килотонны информации в интернете.
Модильяни не писал модные в то время натюрморты и пейзажи (первых в творческом наследие мастера нет совсем, вторых я насчитала 4 штуки). Его наследие - это серия замечательных "ню" и портреты, в которых люди погружены в тихое инобытие непреходящей грусти.
И в них ВСЕГДА сам Модильяни (со своей поэтической душой, мягкой жалостью к людям и неуверенностью в завтрашнем дне).
И ВСЕГДА не только он сам, но и ОНИ - характеры тех, кого он изображал, такие пленительные и точные (редко, кто достигал такого в ХХ веке).
Покатые силуэты плеч (только в портрете Кокто 1917 года они торчат вверх колючими углами) / вытянутые ассиметричные контуры лиц, удлиненные шеи, длинные носы (привет африканская пластика) / синхронный ритм цвета и линии - все это есть Модильяни и все это есть уникальный характер его героев.
И, конечно, глаза. Пустые глазницы тоже родом из скульптуры.
Существует немало красивых интерпретаций этих таинственных глаз. Например, что герои его полотен смотрят внутрь себя или что его портреты похожи на античные статуи, которые в свое время были раскрашены, но сейчас предстают перед нами белыми и безглазыми.
Сценаристы фильма "Модильяни" предположили, что глаза он нарисует только тогда, когда узнает душу человека (фраза, звучащая из уст самого художника).
Третьи убеждены, что глазницы на его полотнах не пустые, а заполнены небесной голубизной - символом бесконечности души.
Другие же предполагают, что Моди хотел отвлечь внимание зрителя от глаз, и показать, что не только они могут быть зеркалом души.
А вот моя версия, которая скорее дополняет все остальные и абсолютно их не исключает - мир ослеп. Все-таки время такое было, лихорадочное.
И вот перед нами сидит эта девочка/девушка - дочь народа, и смотрит на нас в упор. И она нас видит, в этом нет никакого сомнения.
Слепая как Ванга и как Ванга зрячая, все знающая наперед.
И по телу бегут мурашки.
Скриншоты сторис из моего блога в инстаграм
