«В эту минуту раздался глухой, мрачный барабанный бой. Над головой Атоса послышались тяжелые медленные шаги, словно бесконечная процессия выступала из дворца. Вскоре над его головой затрещали доски самого эшафота.
<…>
Шум шагов, который слышал Атос, находясь еще под полом королевской комнаты, повторился теперь на эшафоте, доски которого, прогнувшись, осели и почти коснулись головы несчастного француза. Солдаты, очевидно, выстраивались в две шеренги.
В этот момент раздался хорошо знакомый Атосу гордый голос:
— Господин полковник, я желаю сказать несколько слов народу.
Атос задрожал всем телом. Не было сомнения: это говорил король на эшафоте!
<…>
Он [Карл Стюарт] был, правда, бледен, но спокоен и шел твердым шагом. По обе стороны его шли священники, за ними несколько высших чиновников, назначенных присутствовать при совершении казни, и, наконец, две шеренги пехотинцев, выстроившихся по обе стороны эшафота.
<…>
Тот, к кому король обратился с этой просьбой, ответил, видимо, утвердительно, так как сразу вслед за этим раздался его звучный и твердый голос, проникший до самого сердца Атоса.
Король объяснил народу свое поведение и дал ему несколько советов, клонившихся к благу Англии.
<…>
Послышался звук, точно кто-то передвинул на плахе смертельное орудие. Король прервал свою речь.
— Не трогайте топора, — сказал он, обращаясь к палачу.
Затем продолжал свою речь к народу.
Когда он кончил, ледяное молчание воцарилось над головой Атоса. <…>
Окончив речь, Карл обвел толпу взглядом, полным глубокого страдания.
Затем он снял с себя орден, который всегда носил; это была та самая брильянтовая звезда, которую ему прислала королева. Он передал этот орден священнику, сопровождавшему Джаксона; затем снял с груди небольшой крестик, также осыпанный брильянтами и полученный им вместе с орденом от королевы Генриетты.
<…>
Карл, стоявший до сих пор с покрытой головой, снял шляпу и отбросил ее в сторону; затем расстегнул одну за другой все пуговицы своего камзола, снял его и бросил рядом со шляпой. Вслед за этим, так как было холодно, он потребовал свой халат, который ему и подали.
Все эти приготовления были сделаны с ужасающим спокойствием. Можно было подумать, что король готовился лечь в постель, а не в гроб.
Наконец он откинул со лба волосы и обратился к палачу:
— Они вам не помешают? Если хотите, их можно перевязать шнурком.
<…>
— Будет достаточно, если вы их уберете с шеи, — ответил тот глухим голосом.
Король отвел волосы обеими руками и посмотрел на плаху.
— Эта плаха очень низка, — сказал он. — Нет ли другой, повыше?
— Это обыкновенная плаха, — отвечал человек в маске.
— Рассчитываете вы отрубить мне голову одним ударом?
— Надеюсь! — отвечал палач.
<…>
— Хорошо, — сказал Карл. — А теперь, палач, выслушай меня.
Человек в маске сделал шаг к королю и оперся на топор.
— Я не хочу, чтобы ты ударил меня неожиданно, — сказал ему Карл. — Я сначала стану на колени и помолюсь; погоди еще рубить.
— А когда же мне рубить? — спросил человек в маске.
— Когда я положу голову на плаху, протяну руки и скажу: «remember», тогда руби смело.
Человек в маске слегка поклонился.
— Наступает минута расстаться с жизнью, — обратился король к окружающим. — Господа, я вас оставляю в тревожную минуту и раньше вас ухожу туда, где нет возврата. Прощайте! <…> А теперь, — сказал он, — отойдите немного и дайте мне тихонько помолиться. Отойди и ты, — обратился он к человеку в маске, — это всего лишь на минуту; я знаю, что я в твоей власти; но помни, руби только после того, как я подам тебе знак.
После этих слов Карл опустился на колени, перекрестился, приложил губы свои к доскам эшафота, как будто желал поцеловать их, затем одной рукой оперся на плаху, а другую опустил на помост.
<…>
Настала минута безмолвия. Атосу показалось, что король привстал и переменил положение.
Затем громким и звучным голосом, чтобы его услышали не только на эшафоте, но и на площади, король произнес:
— Remember.
Едва он произнес это слово, как сильный удар потряс эшафот; пыль посыпалась с обивки, ослепив бедного Атоса. Когда он машинально поднял глаза и голову, ему упала на лоб теплая капля. Атос отступил, дрожа от ужаса, и тотчас же капля превратилась в темную струю, хлынувшую сквозь помост».
Этот фрагмент невозможно не узнать - Александр Дюма в своем романе «Двадцать лет спустя» трогательно и патетически описал событие 30 января 1649 года, потрясшее Англию и Европу.
Впервые за всю европейскую историю монарх всходил на эшафот по приговору подданных. До этого государей убивали, лишали престола в результате заговоров, заточали в монастырь и тюрьму. Но никогда прежде народ не судил того, кто, согласно идеологии монархии, подвластен только Божьему суду. И вот в 1648 году английский парламент, т. н. «Охвостье», не только присвоил себе это право, но и не побоялся вынести смертный приговор тому, кто формально продолжал оставаться их королем, главой государства, ибо Карл не отрекся сам и не был отречен другими, ни понтифик, никакой другой церковный иерарх не освобождали англичан от клятвы верности ему.
Конечно, эта казнь потрясла Европу. Пока в Англии шла гражданская война, соседи спокойно следили за развитием событий. Это никого не удивляло и было почти привычно в то смутное время. Пока короля держали в заточении, а его дети и жена находились в бегах – это тоже укладывалось в обычные рамки дворцовых переворотов и смут, которых европейские монархии повидали немало.
Но когда утром 30 января 1649 года (по Юлианскому календарю, действовавшему в Англии до 1752 года) короля обезглавили на площади Уайт-Холла – это была грань, которую доселе никто не преступал. Англичане посмели поднять руку на помазанника Божьего. Это не было принято, понято и одобрено ни достаточно большой частью подданных внутри страны, ни за ее пределами.
Поистине странная человеческая логика. Если монарха убивают или лишают престола в результате заговора – это тоже, конечно, нехорошо, но в принципе ничего страшного, просто всегда есть возможность пнуть ныне сидящего на престоле – мол, вспомни, как ты стал королем, и не рыпайся. Хотя убийцы короля тоже подняли руку на священную особу.
А в данной ситуации короля казнили после суда, по приговору, казнили публично, объявив народу, за что, дав возможность сказать последнее слово, попрощаться с близкими, после смерти отдав телу все приличествующие почести. И какой поднялся крик - «Как они могли? Как посмели?».
Конечно, законность самого суда и приговора парламента – вопрос особый.
В принципе, в европейском праве для этого не было прецедентов, да и законов о суде над монархом не существовало, ни о процедуре, ни о том, в каких случаях король подлежит суду. Хотя, если вспомнить английскую историю, это был уже далеко не первый король, которого парламент и магнаты не пожелали видеть на троне и сместили, так сказать, с должности. Так что опыт, накопленный за века, у англичан имелся. Но это был первый король, которого казнили, не убили тихо, как, скажем, Эдуарда II, а предали смерти прилюдно с соблюдением должных ритуалов и формальностей.
Впрочем, формально первой была несчастная Джейн Грей, "девятидневная королева". Но она так и не была коронована как полагается, не получила помазания, а значит, настоящей королевой не являлась, да и «правила» всего девять дней.
Карл I же правил Англией 24 года формально и 20 реально, т к. после поражения при Нейзби 14 июля 1645 года он уже не владел ни страной, ни ситуацией.
Так что Дюма с одной стороны прав, в том, что настолько усиливает драматизм в описании. Ситуация действительно исключительная. Особенно, для французов, у которых монархическая традиция гораздо сильнее и древнее, нежели у англичан.
Монархическая линия во Франции, по сути, не прерывалась, начиная с Хлодвига. Конечно, Пипин Короткий сменил Хильдерика III, можно сказать, насильственным путем, хоть и с соблюдением всех формальностей – получив поддержку папы Захария и будучи избранным общим собранием франков, даже коронованным дважды. Да и Пипиниды к этому времени не только фактически управляли страной без малого полвека, но и связаны были с Меровингами достаточно крепкими кровными узами. То же самое можно сказать о смене Каролингов Капетингами. Ну а Валуа были просто младшей ветвью Капетингов, равно как и Бурбоны – боковой ветвью Валуа. Так что во Франции, не смотря на все смуты и перипетии, соблюдалась преемственность династий.
Об Англии же этого сказать нельзя никак. Мало того, что Англия стала более-менее единым королевством только в Х веке, и то в пределах именно Англии, без Шотландии и Уэльса, так еще около сорока лет в начале XI века ей правили датские короли, а четверть века спустя Уэссекский дом, претендовавший было на роль первой династии объединенного королевства, был свергнут и уничтожен в результате нормандского завоевания. Плантагенеты в принципе являются потомками нормандской династии, хоть и по женской линии, равно как Ланкастеры и Йорки – представители побочных ветвей дома Плантагенетов, Тюдоры в свою очередь – дома Ланкастеров.
А вот Стюарты, вторым представителем коих на престоле был несчастный Карл I, унаследовали английский престол чисто юридически, формально, т. к. по происхождению приходились, конечно, родней Тюдорам, от которых ниточка шла к Ланкастерам, Йоркам, Плантагенетам. Но это родство не было таким явным, прямым и прозрачным, как в королевских династиях Франции. Не говоря уж о том, что Плантагенеты были в родстве с Вильгельмом Завоевателем только по женской линии - через второй брак дочери Генриха I Матильды с Жоффруа, главой Анжуйского дома. Так что преемственность династий в Англии весьма условна.
Ну и нельзя не вспомнить, сколько раз за время правления даже Плантагенетов непокорные англичане отказывали в повиновении своим монархам. Стоит вспомнить хотя бы Иоанна Безземельного и его конфликт с баронами, Эдуарда II, свергнутого женой и ее любовником при горячей поддержке парламента, Ричарда II, которого заставили отречься от престола.
Так что у англичан было куда меньше пиетета в отношении к своим королям. К тому же у них не было ни легенд о крещении или чудесном помазании монарха, чем богата Франция, ни великого древнего собирателя земель, вроде Хлодвига, которого можно было бы считать основателем монархии, даже «корона Эдуарда Исповедника» - всего лишь позднее изделие, изготовленное для коронации Карла II якобы из венца знаменитого донормандского короля. А главное, не было у них своего Карла Великого – монарха, получившего признание Римской Курии и коронованного самим понтификом.
Легендарный король Артур… Во-первых, он действительно легендарный, до сих пор никто не знает, был ли он, кем он был, когда был и т. п. Кроме того, это – культурное наследие кельтов, никак не англов и саксов.
Так что поднять руку на короля англичанам было проще, чем французам.
Кроме того, если уж быть объективной, Карл I сам нарывался. Нельзя же быть таким твердолобым и с упрямством ишака пытаться выстроить абсолютную монархию (даже более абсолютную, нежели во Франции), в стране, где такой традиции не было никогда. Для этого нужно было обладать талантами Весталки Запада или Вильгельма Завоевателя, или хотя бы Генриха I. Карл же, судя по всем свидетельствам, вообще не был наделен даром политика и правителя, он был безукоризненным семьянином, любящим мужем и отцом, очень привязчивым человеком, чем беззастенчиво пользовались амбициозные личности вроде знаменитого герцога Бекингема.
Но вот его деяния в качестве монарха вызывают недоумение.
Деньги нужны всем и всегда, но собирать их с подданных столь беззастенчиво и нагло…
С парламентом многим английским монархам было нелегко, но бесконечно распускать его, непонятно на что надеясь…
Религия – дело тонкое, но снова будоражить только-только успокоившуюся после религиозных смут страну, открыто возвращая католические порядки и традиции при сохранении титула главы англиканской церкви…
Договариваться с подданными, особенно, если не исполняешь обещаний, всегда непросто, но самому монарху начинать гражданскую войну…
Карл именно все это проделал в период своего правления, за что и получил по полной – страна восстала, все сторонники от него отвернулись, и он попал в плен.
Кстати, Кромвель и Айртон предлагали ему вполне приемлемые условия возвращения трона. Карл отказался, бежал, снова попал в плен и опять не успокоился – продолжал подстрекать к заговорам и восстаниям, уже находясь в тюрьме. Логическим следствием этого были петиции практически всех полков с требованием судить твердолобого монарха. Ну а единственным логическим следствием суда могла быть только казнь. Живой Карл I был бы бесконечным источником проблем и постоянной угрозой, особенно, учитывая его несговорчивость и упрямство.
Самое любопытно, что даже на эшафоте Карл отстаивал свое право на власть. Вот цитата из его предсмертной речи:
«Я должен сказать вам, что ваши вольности и свободы заключены в наличии правительства, в тех законах, которые наилучшим образом обеспечивают вам жизнь и сохранность имущества. Это проистекает не из участия в управлении, которое никак вам не надлежит. Подданный и государь — это совершенно различные понятия».
Так что насчет советов народу и склонению его «ко благу Англии» Дюма, конечно, преувеличивает, точнее, выдумывает. Не думаю, что предсмертная речь монарха порадовала толпу. Тем не менее, зрелище отрубленной головы государя, разумеется, повергло всех в шок.
Да и вообще, разгоряченные долгой войной с собственным монархом англичане, по-моему, не сразу поняли, что именно произошло 30 января 1649 года в Уайт-Холле.
Ну а самая большая ирония судьбы в том, что Оливер Кромвель хоть и провозгласил Англию республикой, через несколько лет стал фактически единоличным правителем страны, почти абсолютным монархом, то есть, сделал то, за что так отчаянно боролся бедный неудачник Карл I Стюарт.
