За долгие годы служения в театре мне неоднократно предлагали организовать творческий вечер, но я обычно отказывался. Мне представлялось, что для этого нужен особый повод, чтобы это событие стало по-настоящему знаковым.
Часто бывая на подобных мероприятиях, я для себя уяснил, что самое ценное в бенефисах — их эксклюзивность. Эксклюзивность репертуара или события, к которому они приурочены. И сам всегда исходил именно из этого принципа.
Так сложилось, что бенефисов в моей жизни было три — в двух самых дорогих моему сердцу российских театрах — Большом и Мариинском, и еще один — в рамках проекта «Русские сезоны XXI век» Андриса Лиепы на сцене Московского музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко.
Мой первый бенефис состоялся 22 марта 2006 года в Мариинском театре по приглашению его дирекции в рамках VI Международного фестиваля «Мариинский». Оказалось, что ничего подобного прежде не было — ни в царское время, ни в советские годы — ни артист Большого театра, и ни один другой московский артист не удостаивался чести получить в Мариинском бенефис. И поскольку такая возможность может представиться лишь раз в жизни, мне, конечно же, хотелось, чтобы этот вечер стал особенным. По этой причине я очень смело заявил репертуар, совершенно не подумав о том, как можно станцевать в один вечер все, что задумал. А это были «Рубины» Баланчина, «Нарцисс» Голейзовского, «Кармен-соло» Пети и «In the middle somewhat elevated» Форсайта. Когда я поделился своими намерениями с Махаром Вазиевым, возглавлявшим в ту пору балетную труппу Мариинскогого театра, он удивленно улыбнулся и сказал: «Серьезно!». Я и сам понимал, что иду на огромный риск, так как сочетать столь разные по стилю спектакли в рамках одной программы очень сложно. Но какой бы невероятной ни казалась эта затея, довести ее до победного конца было для меня делом чести, и я ее до конца довел. Хотя до тех пор пока не открылся занавес, мне вообще казалось, что все это сон.
Не мне судить о том, как прошел бенефис, но билеты на него были распроданы задолго до объявленной даты, что для Петербурга большая редкость. А в день спектакля желающих попасть в театр было столько, что в зал пришлось доставлять множество дополнительных стульев. Я всегда буду благодарен руководству Мариинского театра — Валерию Гергиеву и Махару Вазиеву, а также всем его служителям за такую уникальную возможность, которая реализовалась лишь благодаря их усилиям и поддержке.
В отличие от Мариинского театра, где все было решено заблаговременно, идея проведения моего бенефиса в стенах Большого возникла совершенно случайно. Будучи очень уставшим после одной из репетиций, я в сердцах сказал своему педагогу Николаю Борисовичу Фадеечеву: «Все, папа Коля, танцую ваш следующий юбилей — и на пенсию!» — «Ну, это тебе еще долго ждать-то!» — ответил Фадеечев. «Как долго? Скоро будет какая-то круглая дата!» — «Это только 75, а я тебя до 80-ти никуда не отпущу!». Улыбнувшись его шутке, я вышел из зала и стал обдумывать наш разговор, и вдруг меня осенило, что 2008 год юбилейный не только для него, но также и для двух других моих педагогов. Исполняется 100 лет Семеновой и 10 лет со дня смерти Улановой. И я решил, что это самое подходящее время для того, чтобы отдать дань любви и благодарности всем этим людям, которые, в основном, и создали мое творчество. Получив согласие руководства на проведение посвященного им вечера, я подобрал репертуар, который ассоциировался у меня с каждым из этих великих людей. «Тени» из «Баядерки» я посвятил Марине Семеновой, «Нарцисс» Голейзовского — Галине Улановой, а «Пиковую даму» Ролана Пети — Николаю Фадеечеву. Я также постарался пригласить для участия в вечере всех своих коллег, среди которых прошла моя жизнь в Большом театре. И все они откликнулись с большой радостью. Несмотря на то что у меня не было возможности станцевать дуэт с каждой из балерин, многие согласились выйти на сцену даже в небольших вариациях, которые обычно танцуют солистки, за что я им бесконечно благодарен.
Вечер получился теплым и праздничным, а в финале, отозвавшись на мою просьбу, все его участники, по старой традиции Большого театра, вышли на сцену в потрясающих вечерних туалетах, и это стало еще одним красочным и незабываемым спектаклем!
А между моими творческими вечерами в Мариинском и Большом состоялся еще один бенефис, который был задуман давно и должен был состояться за год до того, как это произошло на самом деле.
Исполнительный директор Фонда имени Мариса Лиепы Елена Ульянова давно горела этой идеей, но я по разным причинам отказывался. Желая все-таки реализовать задуманное и зная мою любовь к эпохе начала двадцатого века, она мне как-то между делом напомнила, что в 2006 году исполнится 140 лет Льву Баксту, одному из моих любимых художников. Она выразительно на меня посмотрела и добавила: «И между прочим, эту дату никто не отмечает!». Идея сделать вечер в честь Бакста показалась мне чрезвычайно заманчивой, и я моментально назвал программу, куда вошли три спектакля, которые оформлял Бакст — «Видение розы» Михаила Фокина, «Послеполуденный отдых фавна» Вацлава Нижинского, и «Шехеразада», также Михаила Фокина.
Но вся загвоздка заключалась в том, что если «Шехеразада» к тому моменту уже неоднократно демонстрировалась на разных сценах, «Видение розы» и «Послеполуденный отдых фавна» никогда не шли в российских театрах в полных декорациях, и взять их было неоткуда, в то время как, давая свое согласие на этот вечер, я счел его проведение возможным лишь при условии полного восстановления декораций и костюмов к спектаклям в том виде, в котором их задумывал автор, и приглашения хорошего оркестра.
Моя идея, на первый взгляд, была фантастической, потому что требовала значительных средств и организаторских усилий. И этот вечер состоялся исключительно благодаря упорству Лены.
После того как она меня уговорила, мы поделились своими планами с Андрисом Лиепой и Андреем Петровым — художественным руководителем театра «Кремлевский балет», с участием которого шли все спектакли в этом проекте, и они с большим энтузиазмом согласились нам помочь. К сожалению, к юбилею Бакста мы не успели достичь договоренности с оркестром и закончить декорации, но спустя год после намеченной даты все же воплотили свою мечту.
До этого вечера я довольно часто танцевал «Видение розы» в самых разных театрах, но из декораций на сцене, в лучшем случае, обычно были кресло и два окна. И вот впервые в жизни мне довелось исполнять этот балет в полностью восстановленных декорациях. Когда ты влетаешь в реальную комнату, возникает совсем иное ощущение, чем когда на сцене просто стоит кресло и сидит балерина. И за это я Андрису очень благодарен!
Второй аспект, который был для меня очень важен, — выбор оркестра. Основная проблема заключалась в том, чтобы у оркестра совпал не только интерес к музыкальной программе, но и было бы свободное время. На мое счастье, у Владимира Спивакова и его оркестра оказался незанятым намеченный нами день, и он дал свое согласие на участие в проекте.
Балеты, включенные в программу вечера, — музыкальные симфонии, и когда велись переговоры с различными музыкантами и Владимиром Теодоровичем в том числе, все высказывали одно и то же опасение: «Вы ведь непременно попросите играть так, чтобы было удобно танцевать». Я отвечал, что специально выбрал такие произведения, чтобы музыканты могли не заботиться о происходящем на сцене.
«Шехеразада» Николая Римского-Корсакова, «Послеполуденный отдых фавна» Клода Дебюсси и «Приглашение к танцу» Карла Мария фон Вебера, на музыку которого поставлено «Видение розы», — не просто гениальные произведения, — это своего рода «хиты», и мне хотелось, чтобы все они были исполнены на очень высоком уровне.
Когда у меня в голове сложилась программа вечера, я поделился ею со Спиваковым и заверил его, что ему нигде не придется играть мне «под ногу». Попросил лишь заранее дать послушать, в каком темпе он хочет играть, и пообещал под него подстроиться. Еще одной моей просьбой к оркестру было то, чтобы между «Видением розы» и «Послеполуденным отдыхом фавна» был сделан музыкальный антракт, во время которого на сцене могли бы сменить декорации. Право выбора музыкальных произведений для этой цели я оставил за музыкантами, и оркестр блистательно исполнил балетный дивертисмент из оперы «Сид» Ж. Массне.
Я считаю, что именно участие оркестра в моем бенефисе определило его исключительность, ведь в последние годы даже в сольных программах артисты танцуют под фонограмму. И я очень счастлив, что Андрис с готовностью пошел мне навстречу.
Прежде танцовщики не решались исполнить в один вечер все три балета из репертуара Нижинского. Когда я рассказал своим коллегам из Парижской Оперы о том, что к столетию Дягилевских сезонов сделал такой бенефис, они с удивлением спросили: «А как ты на следующий день двигался?» Признаюсь, это было нелегко, но на самом деле даже забавно!
«Видение розы» — большое физическое испытание для танцовщика. В свое время Нижинский не делал и четверти тех движений, которые мы исполняем сегодня. Но если он падал от усталости после того, как исполнял этот балет два вечера подряд, любой из сегодняшних исполнителей подтвердит, что уже после первого раза двигаться невозможно.
«Фавн» в этом смысле гораздо легче. Он не дает большой физической нагрузки, там совершенно иная специфика и иные сложности. Если в «Видении розы» ты исполняешь дух, аромат, что-то несуществующее, то Фавн — это конкретный персонаж. Рогатое животное, с копытами, у которого есть не просто аромат, а запах, и запах очень резкий. При этом сам балет такой, что совершенно понятно, что этот персонаж должен буквально излучать тестостерон.
Когда занавес только открывается, он еще спит, но зритель должен ощущать, что это комок нервов, который еще не разжался. Пружина, которая еще не распрямилась. Когда девушка-Нимфа от него убегает, она убегает от этой мощной энергии. Может быть, ей хотелось бы с ним остаться, но исходящая от него энергия столь агрессивна, что она смущает Нимфу, которая несколько раз делает попытку вернуться, но Фавн отпугивает ее своим видом. Мы долго размышляли над тем, кого пригласить для восстановления спектакля, так как в мире существует несколько разных его версий, и остановили свой выбор на румынском танцовщике Георгу Ианку, получившем партию Фавна из рук Милорада Мисковича, который готовил ее с партнершей Нижинского.
Что касается «Шехеразады», ключом к этому балету для меня является увертюра — первая часть симфонии, в которой отчетливо слышно, как бушует океан. В ней есть темы, когда океан спокоен, и вдруг в музыке начинается нагнетание. Во время восстановления после травмы я много времени провел на берегу Атлантического океана, любуясь волнами, и когда волна выплескивается, она летит большой дугой, а когда падает, — растворяется. В музыке это очень четко слышно.
Когда Раб взлетает в воздух и рушится к ногам своей повелительницы Зобейды, у ее ног он должен растечься подобно волне, которая превращается в пену. Танцевать эту партию сложно, потому что у каждого свое представление об этом персонаже. Для себя я выбрал такую трактовку роли: мой Золотой раб, так же, как и Аида, — высоких королевских кровей. И Зобейда выбирает его именно поэтому. Он понимает, что он — лишь орудие любви, и кроме наслаждения и упоения страстью, ему ничего в этом мире не отводится. Ему никогда не выбраться из гарема, и он просто должен наслаждаться и дарить наслаждение. Именно это я и хотел выразить в своей роли.
Моей Зобейдой, конечно же, стала моя любимая Илзе — первая в ряду исполнительниц этой роли, которая в свое время приоткрыла мне дверь в «заветный гарем». А для других спектаклей я пригласил балерин, которых очень люблю и уважаю, но с которыми мне, к сожалению, не доводилось много работать. Девушку в «Видении розы» исполняла прекрасная романтическая балерина Жанна Аюпова, которая в свое время вывела меня на сцену Мариинского театра, где я с таким удовольствием работал все эти годы. Мне всегда хотелось станцевать с ней снова, но все как-то не складывалось, и в этот вечер я с радостью исполнил свою мечту.
А на роль Нимфы я выбрал одну из моих любимых танцовщиц — Татьяну Чернобровкину, которой всегда восхищался в спектаклях Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко. Раньше нам не доводилось танцевать вместе, и наша работа над воссозданием «Послеполуденного отдыха фавна» стала счастливой и уникальной возможностью.
Этот бенефис стал для меня очередным рубежом, и я был счастлив, что каждый из показанных спектаклей получил у публики очень теплый прием. Мне было также приятно услышать самые добрые слова от музыкантов оркестра, заслужить одобрение которых для танцовщика — большая честь.
Вечер ознаменовался для меня еще одним очень важным событием. Мои близкие друзья и родные мне люди — Марианна и Рашид Сардаровы приготовили мне очень большой подарок. Они инициировали создание фотоальбома «Николай Цискаридзе: Мгновения», рассказывающего о моей жизни в балете, который вышел как раз накануне бенефиса.
Каждый из трех бенефисов был для меня очень важен не только репертуаром, вниманием публики, но и отношением моих коллег, настоящих профессионалов, которые поддерживали меня и придавали силы для создания новых работ.
2010 год
