Итак, у нас с вами в эфире одна из моих любимых рубрик - "Дайте два!" Сегодня мы с вами будем сравнивать две экранизации одной из "Маленьких трагедий" Александра Сергеевича Пушкина, - "Пир во время чyмы". Одна из них всем хорошо знакома - это постановка Михаила Швейцера, составная часть его гениального трехсерийного телефильма, о котором мы с вами не так давно вспоминали. А вот постановка Марка Захарова известна гораздо меньше.
На самом деле, трудно представить себе настолько разные трактовки одного и того же, хорошо нам всем знакомого со школьной скамьи, классического произведения.
Что ж, давайте разбираться.
Итак. "Пир во время чyмы", произведение, написанное Пушкиным в Болдино, где он "самоизолировался" во время первой в отечественной истории массовой эпидемии xoлеpы. Так что выбранная им тема вполне понятна. (Правда не все знают о том, что это не вполне самостоятельное произведение, а творческое переложение одной из сцен из пьесы шотландского поэта и драматурга "Чyмнoй город".)
Известны две экранизации этого произведения в нашей стране, обе - телевизионные (многочисленные спектакли мы сегодня перечислять не будем). Обе созданы в семидесятые годы, их разделяет меньше пяти лет.
Начнем все-таки с фильма Швейцера, как более известного. Не буду пересказывать сюжет, обращу лишь ваше внимание на пару моментов. Обратите внимание, в этой экранизации слегка изменен порядок сцен. У Пушкина последней идет сцена появления священника и его призывы к Вольсингаму. У Швейцера всё заканчивается песней Председателя, его Гимном.
Мне тут в комментариях к статье о фильме Швейцера написали, что это - Гим Злу. Не могу согласиться. Мне кажется, это - Гимн Жизни. Люди, собравшиеся на улице чyмнoгo города, протестуют против неизбежности смepти, восстают против своего бессилия перед ней. Они вовсе не безгрешны, но мы видим в них и мужество и пусть не любовь, но сострадание друг к другу - точно.
И еще один момент. Вспомните, как заканчивается этот фрагмент "Маленьких трагедий" у Михаила Швейцера. Мы видим рассвет, зарю, медленно разгорающуюся над разоренным городом. И это очень символично. Ночь ушла, тьма отступила и унесла с собой беду. Приходит утро, как символ надежды. Люди выстояли, выдержали, выжили. Они - победители в этой схватке со смepтью. Так что это - рассказ о человеческом неповиновении обстоятельствам, бунтарстве.
Во всяком случае, я вижу это так.
А теперь перейдем к постановке Марка Захарова. Это был телеспектакль театра имени Ленинского Комсомола, поставленный к 175-летию Пушкина. Предварялся он вступительным словом С. Гиацинтовой с коротким рассказом о Болдинской осени и Пушкине.
Играют в спектакле актеры театра, в главных ролях - Николай Караченцов (Вольсингам) и Олег Янковский (священник). Играют хорошо, но... При всем уважении к режиссерскому таланту Марка Захарова, принять эту постановку мне так и не удалось.
Мы видим здесь совершенно иную трактовку пушкинской истории. Ни о каком бунте речь не идет. Люди жмутся друг к другу, движимые лишь страхом. Они раздавлены этим ужacoм, они уже сдались и не пытаются сопротивляться. Ни один не вызывает ни симпатии, ни сострадания.
А особо странна мне в этой постановке роль Священника. Не знаю, почему блистательный актер Олег Янковский выбрал настолько странную трактовку, но его герой выглядит крайне неприятно. Он откровенно издeвaeтcя над Вольсингамом, явно презирая его. И при этом почему-то постоянно хихикает. Вот правда - непонятная мне трактовка, совсем.
И, наконец, обратим внимание на завершение постановки. Если Михаил Швейцер слегка переставил две сцены, закончив Гимном Председателя и рассветом, то Захаров четко следует написанному Пушкиным. Здесь всё заканчивается диалогом Священника и Председателя. И - финал. Смеющийся Священник уходит, не оборачиваясь, а Вольсингам, скуля, ползет за ним на коленях, протягивая руки.
Тут можно спорить, но мне все же кажется, что жизнелюбивый Александр Сергеевич выбрал бы первую трактовку своего произведения.
А вы как думаете?
