Автор статьи: театральный критик Алексис Солоски (Alexis Soloski)
Фотограф: Эрик Таннер (Erik Tanner)
Дата публикации: 1 февраля 2023 (Feb. 1, 2023)
Перевод: мой
В феврале 2023 года впервые за многие годы в Нью-Йорке состоится масштабное возрождение бродвейской пьесы 1964 года авторства Лоррейн Хансберри “Знак в окне Сидни Брустейна” (Lorraine Hansberry – The Sign in Sidney Brustein’s Window), это произойдёт в BAM. Почему так долго шли к возрождению?
***
***
Пьесу “Знак в окне Сидни Брустейна” Лоррейн Хансберри первый раз поставили на Бродвее осенью 1964 года. Показы закрылись в январе следующего года, за несколько дней до смерти Хансберри. Всего был отыгран 101 спектакль.
Едва ли это был полный провал. Критики дали восторженные рецензии, а театральное сообщество ради продолжения постановки сплотилось и оказывало всестороннюю поддержку. И потом – той осенью каждая новая пьеса редко могла дойти до количества показов, сравнимых со “Знаком”. Но в отличие от “Изюминки на солнце” (A Raisin in the Sun) его почти позабыли. А вот “Изюминка”, первый спектакль по пьесе Хансберри, остаётся одним из основных для постановки в региональных театрах и школьных театральных кружках.
“Разве это не безумие?” – задалась вопросом режиссёр Энн Кауффман (Anne Kauffman).
Этот вопрос прозвучал чуть ранее днём в репетиционном зале BAM (Бруклинской академии музыки), где Кауффман и звёзды её постановки, актёры Рэйчел Броснахан и Оскар Айзек, готовились к первому крупному возрождению пьесы после 14 представлений в 1972 году*. Режиссёр объединила уже готовый сценарий с более ранними набросками для новой работы. Премьера должна состояться уже в эту субботу. Энн Кауффман также поставила “Знак в окне Сидни Брустейна” в чикагском Goodman Theater в 2016 году. Но она почувствовала, что тогда ещё не всё сказала.
*26 января 1972 года состоялась премьера спектакля в Longacre Theater. Это была вторая попытка постановки. The New York Times называет эту пьесу несовершенной, она порой скатывается в мелодраму, но в ней есть “хорошая красная кровь бродвейского успеха”. Клайв Барнс (Clive Barnes) так говорит: “Знак” – это не особенно глубокая и далёкая от совершенства пьеса, но я думаю, что многие люди найдут её занимательной, а порой даже провокационной”. На вторую версию возлагали большие надежды, что она пройдёт дольше, чем в 1964 году. Но на самом деле было только 14 спектаклей.
***
***
Энн Кауффман делится: “Мне понравилась эта постановка. Я действительно это сделала. Но нюанс в том, что я слабо понимала, что делаю, если сравнивать с тем, как глубоко мы собрались копнуть в версии 2023 года”.
Пару дней назад я наблюдала за импровизационной репетицией актёрского состава, они без сценария подавали друг другу реплики, обсуждали оживлённую сцену, переходя от язвительного к искренним тонам, которая касалась вопросов расы, пола и сексуальности. Сам знак (The sign, или предвыборный плакат) местного политика не был вывешен. Это породило внутренние шутки: Табличка на балконе Сиднея Брустейна (The Sign on Sidney Brustein’s Balcony), Табличка на пожарной лестнице Сиднея Брустейна (The Sign on Sidney Brustein’s Fire Escape). Актёры ориентировались интуитивно по энергетике сцены и её многочисленному реквизиту: сигареты, пепельницы, ваза с фруктами, бутылки с ликером.
“Я не знаю, к чему это приведёт”, - сказал Рейчел Броснахан, держа в руках стакан.
Кауффман ответила: “В этом и заключается удовольствие от репетиции”.
Действие пьесы “Знак в окне” разворачивается в Гринвич-Виллидж в 1964 году, на территории, более или менее знакомой как Оскару Айзеку (знакомого зрителю по “Внутри Льюина Дэвиса”), так и Рейчел Броснахан (знаменитой по сериалу “Удивительная миссис Мейзел”). Посвящённый “совершенным всему” сценарий колеблется от приземлённости к более возвышенным, поэтическим материям. В центр сюжета помещён непростой брак между Сидни (Айзек), владельцем малого бизнеса и нонконформистом, и Айрис (Броснахан), официанткой-желающей-быть-актрисой. Они находятся во власти смутного времени, и смутное время тут не только глобальное, но и личное для них самих. И Сидни, и Айрис “измеряют” пропасть между тем, кем они были, кто они есть сейчас и кем они хотели бы стать. Исследуя привязанности Сидни, некоторые из которых неуместны, и стремление Айрис к самоопределению, пьеса поднимает вопросы конкурирующих привязанностей, идентичности и привычек мышления.
Джеймс Болдуин (James Baldwin), который был другом Лоррейн Хэнсберри, произнёс глубокую речь, чтобы собрать средства для постановки в 1964 году. Он сказал: “Если эта история не может выжить, тогда у нас проблемы. Потому что речь идёт именно о нашей ответственности перед самими собой и друг перед другом” (If it cannot survive then we are in trouble,” he said, “because it is about nothing less than our responsibility to ourselves and each other).
Почему жизнь “Знака” была такой короткой? “Проще говоря, это пьеса не о чернокожих людях. Более того, стало очевидно, что она слишком выделяется своей острой повесткой”, - сказал Джои Гришем (Joi Gresham), директор литературного фонда Лоррейн Хансберри (Lorraine Hansberry Literary Trust) и консультант по этой постановке.
***
***
Только один персонаж в “Знаке” идентифицируется как чернокожий, что удивило белых критиков, которые называли Хансберри писателем, который предан чернокожим персонажам. Они ожидали ещё одну “Изюминку на солнце”, а не пьесу протеста о богеме Гринвич-Вилладж*.
*В оригинале эта фраза выглядит так: They had expected another “A Raisin in the Sun,” and not a protest play about Village bohemians. Окончание предложения можно перевести и как “деревенская богема”. Айрис и её сёстры – приезжие, Сидни не входит в элитные слои общества, они живут обычной жизнью, потому их можно отнести к деревне. Но не в обидном смысле, конечно. Просто эта двоякость перевода здесь уместна, дополняя их портрет.
Все эти десятилетия спустя, пьесу можно понимать как провидческое произведение об апатии, действии и взаимопомощи. Дэвид Биндер (David Binder), уходящий в отставку художественный руководитель BAM и давний поклонник творчества Хансберри, считает, что для этого произведения наконец пришло время. “Это пьеса о людях, пытающихся преуспеть в мире в невероятно неспокойное время”, - сказал он во время недавнего интервью. “Они пытаются поступать правильно, как лично, так политически и социально. Никогда не было лучшего времени, чем сейчас, для постановки этой пьесы”.
Оскар Айзек согласился. “Я хочу, чтобы постановка отзывалась в зрителе очень живо”, - сказал он. Это было в тот недавний субботний день. Айзек уютно устроился рядом с Рейчел Броснахан в углу бутафорского дивана, а Энн Кауффман находилась прямо напротив. Они остались после репетиции, чтобы обсудить некоторые обязательства, изменения и то, как пьеса почти 60-летней давности всё ещё может нас удивлять.
Далее приводятся отредактированные выдержки из беседы.
Алексис Солоски: Вы развешиваете ярлыки? Есть ли вывески, которые вы вешаете на своих собственных окнах?
ОСКАР АЙЗЕК: Дом моей мамы находится в городе Веро-Бич. Во время предвыборной программы я наклеил кучу наклеек с Байденом на тележки для гольфа.
РЕЙЧЕЛ БРОСНАХАН: Мой муж и я проехали через всю страну на фургоне в 2020 году. Повсюду были вывески. Лужайки, заполненные сотнями флагов Трампа. Я разместила крошечную наклейку с Байденом на наше окно. Она не могла быть слишком большой, ведь нам пришлось там ночевать. Если бы мы разыграли пьесу там, это была бы The Post on Sidney Brustein’s Instagram (Публикация в аккаунте Сидни Брустейна). Это всего лишь знаки и смысла в них не так много. Вы можете повесить плакат любого содержания. Может быть, поэтому у меня всегда была небольшая аллергия на знаки.
ОСКАР АЙЗЕК: Они заставляют чувствовать себя лицемером.
РЕЙЧЕЛ БРОСНАХАН: Я всё время нахожусь между. Я являюсь членом правления благотворительной организации, это показало мне, как сильно влияние публикации в моём Instagram-аккаунте благодаря этому. Я думаю, ответ в том, что вы должны делать и то, и другое. Ты можешь сказать, что хочешь, когда ты должен это сделать.
Алексис Солоски: Что заставило вас привлекло, чтобы захотеть сыграть в этой пьесе?
ОСКАР АЙЗЕК: Это за углом от того места, где я живу, действительно заманчиво. Но я на самом деле пытался извлечь максимум из этой пьесы. Это большое обязательство, это энергетически большие затраты. Я заставил себя прочитать сценарий, чтобы убедиться в силе этой работы. Я начал читать первые страницы и понял, конечно, я в деле. Всё дело во внутренней музыке этого текста. В этой музыке бесспорно что-то есть. Притяжение слишком сильно.
***
***
РЕЙЧЕЛ БРОСНАХАН: У меня был похожий опыт. И это не могло быть дальше от моего дома. Я провела последние 10 месяцев на съёмках и действительно нуждалась в перерыве. Но в этой пьесе есть какой-то магнетизм. Я не могла перестать думать об этом сюжете и мечтать об участии в постановке.
ОСКАР АЙЗЕК: Это как эта потерянная пьеса Баха. Люди должны слышать эту музыку.
Алексис Солоски: Кто такой Сидни и во что он верит?
ОСКАР АЙЗЕК: Я не знаю. Я не знаю, знает ли он. Он тот, кто уповает на чувства, и тот же, кто пытается оградить себя от чувств. Он стремится ко многому из того, что не получилось. Итак, его надежда иссякла. У него очень широкий кругозор и действительно острый эстетический вкус. Он погружён в культуру момента и в культуру Гринвич-Вилладж, но всё это начинает растворяться и меняться. Надвигается волна – движение за гражданские права, психоделическое движение, подключается Боб Дилан. И в основе этих отношений также лежат изменения. Он ни за что не может ухватиться толком.
Алексис Солоски: Кто такая Айрис?
РЕЙЧЕЛ БРОСНАХАН: Айрис тоже полагается на чувства. А ещё она – мечтатель. Но она не знает, как осуществить свои мечты. У неё есть чёткое представление о том, что такое мечта, и нет “дорожной карты”. Она зажата между двумя разными волнами феминизма. Она разрывается между желанием, чтобы о ней заботились, и желанием позаботиться о себе самой. Когда она вступила в эти отношения, она была действительно счастлива быть такой, какой он хотел, чтобы она была, делать всё, что он хотел, чтобы она делала, идти туда, куда он хотел. Этого было достаточно. Но мир меняется, начинаются новые разговоры. Она переживает момент огромных перемен.
Алексис Солоски: Пьесе почти 60 лет. Что вас в ней удивило?
ОСКАР АЙЗЕК: То, как она говорит об идентичности, кажется жутко пророческим. Что меня удивляет, так это то, что эта странная чернокожая молодая женщина в 60-е годы написала эту пьесу, в которой так много свободы. У каждого персонажа бывают моменты крайнего эгоизма, невежества и уродства. Затем, в пределах предложения, они говорят что-то, что разбивает вам сердце. В наши дни вы не увидите такой храбрости.
РЕЙЧЕЛ БРОСНАХАН: Она наделяет каждого персонажа изяществом быть именно тем, кто он есть. Она необыкновенная. И так много её экстраординарного "я" есть в этой пьесе. Она смогла вместить в свою голову столько пророческих идей одновременно. Прямо сейчас мы возвращаемся к важному разговору об апатии белых и последствиях этого в нашей политической системе и мире в целом. Лоррейн Хансберри исследует людей с акцентом на эту проблему в своей пьесе.
Алексис Солоски: Оскар, вы упомянули вопрос идентичности. Сидни – еврей, как написано, а ты не был воспитан евреем. Заставляет ли это вас чувствовать какую-то особую ответственность?
ОСКАР АЙЗЕК: Мы могли бы сыграть в эту игру: “Насколько ты еврей?” Это часть моей семьи, часть моей жизни. Я чувствую ответственность за то, чтобы не чувствовать себя фальшивкой. Это ответственность – чувствовать, что я могу говорить эти вещи, делать эти вещи и чувствовать, что я делаю это честно и правдиво.
Алексис Солоски: Заставила ли вас пьеса задуматься о ваших собственных обязательствах, ваших собственных убеждениях?
РЕЙЧЕЛ БРОСНАХАН: Меня очень вдохновила критика бездействия в пьесе. Как человеку, который может быть абсолютистом, то есть живущему в убеждении “всё или ничего”, это кажется очень обнадёживающим и здоровым напоминанием о том, что вы можете что-то сделать, даже что-то маленькое, даже что-то локальное. Если это всё, что вы можете сделать, этого достаточно. Если мы все приложим немного усилий, у нас будет возможность добиться больших перемен. Лоррейн Хансберри глубоко верила в способность людей к переменам.
ЭНН КАУФМАН: Постановка этой пьесы, приглашение людей для просмотра и контроль того, чтобы она обязательно была доступна для всех – вот моя миссия. Люди должны услышать голос Хансберри, и они должны увидеть эту пьесу.
РЕЙЧЕЛ БРОСНАХАН: Она нужна нам в этот момент.
ЭНН КАУФМАН: В каждый момент. Она нас опередила в своём мышлении. То, как она рассуждает.
Алексис Солоски: Что вы хотите, чтобы аудитория испытала?
ОСКАР АЙЗЕК: Я хочу, чтобы это было очень живо. Я хочу, чтобы это было похоже на происходящее.
РЕЙЧЕЛ БРОСНАХАН: Я хочу, чтобы пьеса ушла в народ. Надеюсь, люди задумаются о том, где они видят себя в этой пьесе, а где нет, и как это ими движет.
ЭНН КАУФМАН: Я хочу, чтобы люди в этот момент услышали эти слова и узнали Лоррейн Хансберри по-другому. Я хочу, чтобы это стало частью канона. Это шкатулка с секретом. Вы приходите, ожидая увидеть пьесу Лоррейн Хансберри, а она выходит далеко за рамки. Моя цель – позволить тексту быть свободным, а не пытаться приручить его.
***
Оригинальное название: Oscar Isaac, Rachel Brosnahan and the Draw of a Neglected Hansberry Play
Ссылка на интервью:
Печатная версия интервью включена в выпуск, который появится на прилавках 5 февраля 2023 года. Название в печатном издании: Beckoned by a Neglected Hansberry Play
***
Материалы о "Знаке в окне Сидни Брустейна" на моём канале: