Незапланированная отсрочка перед вступлением принца Гарри в армию косвенно повлияла на один из самых грандиозных скандалов с его участием — следующие эпизоды биографии посвящены той самой вечеринке, костюм для которой Гарри выбирал, как выяснилось спустя почти двадцать лет, с помощью Уильяма и Кейт.
Это был день рождения одного из друзей Уильяма, и дресс-код гостей должен был соответствовать теме «Туземцы и колонизаторы»; Гарри же не любил костюмированные вечеринки (эта была не первой) и никогда не мог одеться соответствующим образом, не попросив совета у брата, — жесткие рамки сбивали его с толку. Тем не менее нужно было что-то придумать:
«Вилли настаивал на своем: «Мы найдем, что тебе надеть, Гарольд». Его новая подруга обещала помочь. Мне нравилась его новая подруга. Она была беззаботной, милой, доброй. Она провела год во Флоренции, разбиралась в фотографии и искусстве. И в одежде. Она любила одежду.
Ее звали Кейт. Я уже забыл, какую туземную или колониальную одежду она надела на вечеринку, но с ее помощью Вилли выбрал для себя какой-то... кошачий наряд. Облегающее трико (если я правильно помню) с задорным пружинистым хвостом. Он примерил его, чтобы показать нам, и выглядел как нечто среднее между Тигрой и Барышниковым. Мы с Кейт отлично провели время, покатываясь по полу и показывая на него пальцами. Он выглядел нелепо, особенно отражаясь в трельяже. Но нелепость, как сказали они оба, была смыслом предстоящей вечеринки.
Мне нравилось видеть, как Кейт смеется. А еще больше мне нравилось заставить ее смеяться. И у меня это неплохо получалось. Моя очевидная склонность подурачиться объединялась с ее сильно замаскированной склонностью. Каждый раз, когда я опасался, что Кейт окажется той, кто заберет у меня Вилли, я утешал себя мыслями о том, как мы будем смеяться вместе. Я говорил себе: как будет здорово, если у меня завяжутся серьезные отношения с девушкой, которая будет смеяться вместе с нами. Может быть, это будет Челси.
Может быть, подумал я, я смогу рассмешить Кейт своим костюмом».
Никаких идей по поводу выбора костюма у Гарри нет вплоть до самого дня вечеринки — так что за несколько часов до празднования он просто едет в соседнее поселение Нейлсворт, где можно взять карнавальный костюм напрокат. Осматривая магазин, он не находит ничего, что ему бы понравилось, — но время поджимает, так что выбор наконец сделан: «Я сузил выбор до двух. Костюм британского пилота — и нацистская униформа песочного цвета. Я позвонил Вилли и Кейт и спросил, что они думают. Униформа, сказали они. Я взял ее напрокат — плюс дурацкие усы — и вернулся домой, где все это примерил. Они оба взвыли. Хуже, чем трико Вилли! Гораздо более нелепо! В чем, опять же, и был смысл».
На вечеринке все приглашенные гости были сосредоточены на танцах и выпивке и никто не обращал на Гарри внимания, что он «расценил как маленькую победу», — но, разумеется, кто-то из присутствующих сделал фотографии. И, разумеется, через несколько дней «этот кто-то увидел возможность заработать немного денег» и оптом продал фотоснимки, на которых были запечатлены молодые принцы в непринужденной обстановке, СМИ — кажется, за пять тысяч фунтов. Через некоторое время газеты — не только «желтые» таблоиды, но и серьезные издания — опубликовали на первых полосах фотографию Гарри в его костюме, и разверзся ад: «В следующие несколько месяцев были моменты, когда я думал, что могу умереть от стыда. Типичной реакцией на фотографии было: о чем он думал?! Самым простым ответом было: я ни о чем не думал. Когда я увидел эти фотографии, то сразу понял, что мой мозг был отключен на некоторое время. Я хотел пройти по всей Британии, стуча в двери и объясняя людям: я не подумал. Я не хотел ничего плохого. Но это не имело бы никакого значения: осуждение было быстрым и суровым».
Уильям сочувствует Гарри, но, конечно, ничего не может сделать, — и он звонит Чарльзу:
«Я позвонил папе. К моему удивлению, он был спокоен — и сначала я насторожился. Я подумал: возможно, он рассматривает мою проблему как еще одну возможность для своего пиара. Но он говорил со мной так мягко, с таким искренним состраданием, что я был обезоружен. И благодарен.
Он не стал обходить молчанием факты.
— Мой мальчик, как ты мог допустить такую глупость?
Мои щеки горели.
— Я знаю, я знаю...
Но он быстро продолжил, сказав, что это глупость, свойственная молодости. Что он помнит, как его самого публично поносили за юношеские грехи, и это было несправедливо, потому что молодость — время, когда ты, по определению, еще не сформировался.
— Ты все еще растешь, все еще становишься на ноги, все еще учишься, — сказал он.
Он не упоминал специально ни о каких унижениях, которые претерпел в юности, но я знал о них. Его самые личные разговоры просочились в сеть, его самые непродуманные высказывания были распространены на публику... Он знал все об унижении. Он пообещал, что ярость по этому поводу пройдет и стыд утихнет. Я любил его за это обещание, хотя знал, что оно — неправда. Или, может быть, потому что знал, что оно — неправда. Стыд никогда не утихнет. И не должен утихнуть».
Не утихает и скандал — наоборот, разгорается все сильнее: тему подхватили не только газеты, но и радио, и телевидение. Когда кто-то из членов парламента предложил запретить Гарри поступление в академию в Сандхерсте, дворцовые сотрудники решили, что для исправления ситуации необходимо некое «публичное покаяние». Гарри это, естественно, устраивало — сейчас его устроило бы все, что угодно, «и чем скорее, тем лучше», — и Чарльз отправил его на частную встречу с лордом Джонатаном Саксом, главным раввином Великобритании: «Выдающийся ученый, религиозный деятель, философ, плодовитый писатель, автор более двух десятков книг, он проводил много дней, глядя в окна и размышляя о первопричинах печали, зла, ненависти». За чашкой чая он беседует с Гарри об истории, «рассматривая его глупый поступок в историческом контексте», после чего тот «чувствует бесконечное отвращение к самому себе», но понимает, что это вовсе не было целью раввина: «Он говорил со мной так, как часто говорят по-настоящему мудрые люди, — это было прощение. Он заверил меня, что люди совершают глупости, говорят глупости, но это не обязательно должно быть продиктовано их внутренней природой. По его словам, я показал свою истинную природу, желая искупить вину. Стремясь к отпущению грехов».
После беседы с раввином Гарри вдохновлен — теперь он готов следовать мудрому напутствию и «идти вперед, используя этот опыт, чтобы сделать мир лучше». Немалую роль в этом сыграло и то, что его поддержали высшие чины армии. Тот самый парламентарий был не одинок — призывы не допустить Гарри к службе звучали все чаще, — однако его будущие руководители держались невозмутимо: «По их словам, если бы принц Гарри служил в армии [когда произошел этот инцидент], он понес бы заслуженное наказание. Но он еще не в армии, добавили они, — так что он имеет полное право быть тупицей».
