- Не спрашивайте меня ни о чем! У нас очень мало времени! Скоро ОНИ придут за ребенком!
- Я не верю тебе! – закричала Алла.
- Пожалуйста, пожалуйста, успокойся, нам некогда! Нужно срочно выбираться из города! – Григорий, бледный и взъерошенный, сам чуть не перешел на крик.
- Алеша, я никуда с ним не поеду. Он специально меня заманивает в ловушку! – Аллу трясло, тянущая боль внизу живота усиливалась.
- Не надо со мной ехать. Можешь ехать с ним! У вас есть знакомые в каком-нибудь городке, деревушке?
Алла собралась с мыслями:
- Да. Есть. Тетя Шура… Но она живет ужасно далеко.
- Тем лучше. Это твоя волга стоит во дворе? – спросил Григорий у Алексея.
Тот кивнул.
- Срочно, Алефтина, собирайся. В дороге я все объясню.
- Ты нам не нужен, - твердо сказал Алексей.
- Нужен! Еще как! А ежели она рожать примется? Кто рулить будет? Ты? А ежели ГАИ? Думай головой, Пасечник, твою ж дивизию, растак тебя перетак! – Григорий так волновался, что опять перешел на северный говорок, с оканьем и легким матерком.
- Откуда ты…
- Поехали, говорю! – прикрикнул на Леху Григорий.
Через пять минут все трое были уже в машине.
- Алла, милая, куда едем? – Алексей говорил мягко, стараясь не волновать женщину.
- В Дудинское. Это далеко. Нужно ехать до Бокситогорска, а потом еще километров шестьдесят по грунтовке.
- Справимся, не волнуйся, - Алексей был спокоен.
- Надеюсь, успеем, - сказал Григорий, - не болит у тебя ничего, Алефтина?
- Прекрати меня так называть! – фыркнула она, - терпеть ненавижу это имя.
Григорий промолчал. Он решил не возникать лишний раз, но в зеркало, где отражались глаза водителя, смотрел упрямо и смело.
Вместительная, широкозадая волга важно катилась по улицам Ленинграда, цепляя к себе завистливые взоры граждан. То и дело приходилось останавливаться на светофорах. Но вскоре машина вырулила на шоссе и газанула, оставляя за собой пригороды с поселками и деревушками. Асфальт потемнел от свежего майского дождика – хорошая примета для путника.
Мурлыкал приемник, волга уверенно перла, как танк, не снижая скорости, Алексей вел автомобиль профессионально, не торопясь и не чертыхаясь. Алла, положив руки на живот, замерла в напряжении. Григорий, сидевший с ней рядом, постоянно оглядывался назад.
- Расскажи, с чего такие нежности, Гриша, - прервал общее молчание Пасечник, - как же ты, мил человек, так осмелел, что прямо ко мне в руки заявился?
- А ты тут вовсе ни при чем, я бы тебя голыми…- Начал было Григорий, но, скосив глаз на встрепенувшуюся Аллу, осекся.
- По существу и коротко, - сказал Алексей.
Григорий посмотрел на живот женщины, прерывисто вздохнул и начал свою историю:
- Мы с Алефтиной много лет прожили. Да как прожили, мучились. Я, конечно, не сахарный был, - он опять покосился на Аллу, - ну да Бог с этим. Это наши с ней дела. Не буду.
В сорок первом расстались, и увезли меня на фронт. Ну а там, сами знаете, досталось нашему брату по-полной. Ну и мы им дали жару, хорошо набили задницу фашисткой сволочи. Меня даже не ранило, не задело ни разу. Да и задело бы – мне что? Отряхнулся, и дальше поскакал.
И вот смотрю я, после боя, мужики, которые очухаются, придут в себя маленько, сразу за фотокарточки, за письма хватаются. И такая у них тоска в глазах, что мне дышать больно. И я, Алефтина, тебе скажу прямо: и меня тоска брала. И я скучал отчаянно. Вот жил с тобой рядом, а не вместе, ничего не чувствовал, досадовал, что ничего у нас не получается, даже уважения нету. А под смертью с людьми побывал, и жалко мне тебя стало…
- Меня жалеть не надо, - отрезала Алла, но тут же смягчилась, - я все, Гриша, понимаю, бывает такое. Женщины сколько раз признавались: дрались с мужьями, а забрали их, и все. Любовь до гроба!
- Вот я и говорю. Как ты, что там с тобой… Письмо написал. Нет ответа. Зато соседка чирканула: мол, так и так, сбежала твоя благоверная, наверное к самому Гитлеру. И шпионка она, и председателя за нее затаскали прямо!
Я понял – все. Попереживал. А потом меня такая злость взяла – почему это? Ошиблись ЭТИ ЛЮДИ? Или нарочно все это сотворили с нами? И кто виноват? В общем, после победы и я в Сибирь не вернулся, разузнал, где Макарий сейчас, наш сват. Он в скиту обретался. Я к нему с наскоками, с вопросами: как так, да какое право имеете! А он мне так строго говорит:
- Не твоего ума дело! Живи, да радуйся.
- С кем жить, - говорю, - чему радоваться?
- Выбирай другую невесту, и сердце впредь свое слушай! А то схватил девку, не глядя, и теперь ногами сепетишь! Натворил делов, а мы виноваты?
Другую невесту мне ненадобно. Я же воин! А муж из меня – никудышный. Поехал я в Белоруссию – восстанавливать республику. Там и школу вечернюю окончил, и в школу милиции поступил, и стал милиционером. Время подошло, я в другой город переехал, в Ярославль. И там… женился на простой смертной девушке. Хорошая она. Добрая. Любовь у нас была. Детишек она очень хотела, а не могло быть у нас детишек. Так жена сирот усыновила, троих мальчиков мы растили.
Она с годами старела, а я нет. Пришлось ей все рассказать. Она понятливая, Верушка моя. Поверила. Но распереживалась за деток.
- Как же мы будем дальше? Заподозрят люди то?
Но переживать ей пришлось недолго: за самоуправство ЭТИ ЛЮДИ приговорили меня к двадцати годам, и закопали в сырой земле. Отлежал я там весь срок. Вернулся домой тайно, а… Верочку мою уже похоронили. Сыны взрослые, работали, женились. А как с ними поговоришь?
Ладно. Не буду. Но все равно, было у меня счастье! И у тебя, Алефтина, счастье будет! Я за эти годы о многом передумал, многое выведал. Потому и едем с тобой сейчас в тайное место. Тебе надобно там родить. В больницу нельзя – сразу найдут. В любой точке мира. Да и мало сейчас бессмертных – разом прибегут. Как родишь, так я научу тебя ребеночка прятать. Знаю теперь!
- Как? Говори уже? – спросил Алексей.
- Нельзя пока говорить. После скажу, - невозмутимо отвечал Григорий.
- Зачем ты нам помогаешь? Я тебе душу вымотала, Алеша вообще кровный враг ЭТИМ ЛЮДЯМ, - не удержалась Алла.
Григорий сверкнул глазами, он был неумолим:
- После скажу! Нельзя! Заговор такой!
***
По грунтовой дороге волга еще ни разу не ездила: трясло по ухабам так, что сердце из груди выскакивало. До этого Алла держалась, терпела из последних сил, молясь, чтобы схватки не начались в пути. Но ребеночку ведь не прикажешь: сиди в материнской утробе и не вздумай проситься на Божий свет, пока мамка все свои дела не переделает. Ребенок пожелал родиться, значит, так и сделает, ори не ори. Сиденье под женщиной стало мокрым, значит, отошли воды. Алексей гнал волгу, стараясь успеть, домчать, но…При каждом ухабе Алла кричала, давно забытая боль казалась ей просто невыносимой.
- Ос-та-но-в-и-и машину… Ал-леша! – взмолилась женщина. Лицо ее, мокрое от пота, страдальчески исказилось, ко лбу прилипла прядь волос.
Она уже не стеснялась ни Алексея, ни Григория. Пасечник рванул искать ручей. Григорий быстро-быстро собирал сушняк для костра, чтобы вскипятить воду в кастрюле, украденной тайком от Аллы из ее кухни, и кинутой в багажник на «всякий пожарный». Прокипятил пеленку, нож, ножницы. Обильно смочил руки одеколоном, найденным в косметичке роженицы.
«У коров, лошадей приплод принимал, дай Бог, и у Алефтинки приму» - думал Григорий.
- Да отойди ты, что завис над девкой, Пасечник! – ругнулся он на Алексея, гладившего Аллу по влажным волосам, - не мешайся тут. Это детей делать – вы мастера. А как их принимать – мозгов не хватат! Тужься, Алефа, вспоминай, старушка, свою молодость, не впервой замужем!
Алексей криво улыбнулся. Па-а-асечник… Дурак он набитый. Простецкий мужик, и то, соображает… В сердце кольнула ревность: вот они, снова вдвоем, стараются, и Алла доверяет бывшему мужу больше, чем нынешнему. Алексей вдруг разозлился на себя: « Идиот! Нашел время африканские страсти разжигать. Ты еще морду ему набей!»
Вскоре лес огласился первым криком младенца.
- Эй, папаша, подмогни-ка! – подозвал Алексея Григорий.
Он дал «папаше» остро наточенный нож, а сам натянул склизкую от крови пуповину:
- Режь, давай.
Алексей секанул ножом. Младенец, красный, мокрый, корчился червячком в здоровенных ручищах Григория и кричал.
- Ну, не ори, не ори, как потерпевший, - приговаривал бывший муж Аллы. А потом протянул ребенка Алексею. Тот боязливо его взял.
- Ого-го, тепленький какой, живой! Живой, парень! Парень, Алла! Мальчик! – Алексея разрывало от восторга. Сын! Собственный, маленький, крохотный сын!
Алла, недолго отдохнув, забеспокоилась:
- Алеша, одеяльце из сумки достань! Одеяльце ему надо.
Молодой отец положил малыша на грудь матери, а сам метнулся за одеялом. Укутали кроху, и тот, почуяв материнское тепло, сразу успокоился и уснул.
- Ему тоже отдыхать надобно, - сказал Григорий. Но лицо его было полно скорби.
Он прислонился спиной к дереву и посмотрел на небо и солнце, запутавшееся в янтарных сосновых ветвях. Алла взглянула на него, и что-то тревожное холодной змеей начало вползать в ее сердце.
- Алеша, Гриша… Может… поедем? Поздно…
- Подождите, - Григорий тяжко распрямился, - погодите ехать. Нужно еще одно дело закончить.
- Ты нас обманул, гаденыш, обманул? – Алексей схватил мужчину за грудки. Лицо его было страшным: белые зубы оскалились в волчьей гримасе.
- Нет. Не обманул. Просто… Алефтину все равно найдут. Часа через три, четыре, но найдут. Ей нужно невидимой стать.
Алла прижала к себе ребенка. Григорий тоскливо посмотрел на нее:
- Да. Ты прости меня, милая. Надо было сразу. Но я боялся, что ты от родов умрешь.
- Да что ты говоришь? Я ничего не понимаю! – холодная змея сжимала сердце женщины.
- Ты должна убить его, - глухо пояснил Алексей.
- Как убить? Я не… Я не хочу! У меня сыночек! Я не бу…
- Надо, Алефтина. Ты можешь убить один раз. Кого угодно. Даже бессмертного воина. И тогда ты станешь невидимой ДЛЯ НИХ. Это твой единственный шанс.
- Она станет смертной, - процедил Алексей.
- Она станет счастливой. И свободной. Мне про это Макарий сказал. Иначе – заберут дитя. И ты, Пасечник, не поможешь. А если поможешь, то на вечные муки дитя обречешь! – у Григория – ни кровинки в лице, - Давай, милая. Алексей, подержи ребеночка. Уйди куда-нибудь. Не надо при нем…
Он приблизился к машине.
- Пойдем, Алефтинушка. Ты прости, я все по привычке, по памяти. За все меня прости.
Алексей бережно взял на руки сына. Григорий помог Алле выбраться из машины. Она, еще толком не оправившаяся от родов, побрела следом за бывшим мужем.
Малыш, закряхтел, заерзал в одеяле.
- Тихо, сыночек, тихо, тихо, - шептал Алексей. Синяя жилка на его виске отчаянно забилась. Он стиснул зубы и повернулся к ручью лицом, - тихо, тихо, мама сейчас вернется. Обязательно вернется.
***
Они стояли друг напротив друга.
- Сына Егорием назови. Вот моя просьба. – Сказал мужчина.
- Хорошо, - прошептала женщина.
- Не прячь парнишку от людей и сама не прячься. Как придет срок, Пасечнику его отдай.
- Как это? Я…
- Не спорь. Помни об этом. Макарию виденье было. Отдавай спокойно.
- Когда срок?
- Не скоро. Не бойся. Запомнила?
Алла кивнула. Она дрожала. Лицо заливали слезы. Как можно убить такого сильного, большого и красивого человека, Богом созданного для жизни?
- Не тяни, Алефтина, - строго, как хозяин и супруг прикрикнул на нее Григорий, - кровь от пуповины не должна засохнуть! Иначе – швах! – он подал ей нож, тот самый, которым Алексей обрезал пуповину, соединяющий ребенка с чревом матери.
Алла взревела и ударила Григория в грудь, всадив нож по самую костяную рукоятку. Григорий заморгал глазами, сразу, по-медвежьи осев на мшистую землю. И так же, тяжело, выдыхая из себя жизнь, вытянулся, а глаза его все не закрывались, искали солнце, отцепившееся от сосновых ветвей и плавно катившееся за горизонт.
Она упала на колени перед Григорием и поцеловала его в губы. И тут же, как по команде какой, тело мужа начало таять, растворяться, рассыпаться, как мираж, как туман, как чудный морок. Словно, и не было никогда Григория на свете.
Она вернулась к Алексею и сыну.
- Подай мне Егора, Алеша. Надо ехать. Поздно.
С той самой минуты Алла стала обычной смертной женщиной.