Мошенников и в армии было (и есть) хоть отбавляй. Каждый, кто обладает хоть каким-нибудь мало-мальским ресурсом, пытается его монетизировать – т. е. извлечь прибыль из занимаемой должности и положения. Естественно, что подобное достигается с помощью слишком доверчивых и неразборчивых сограждан.
То, что от армии пытались «косить» с помощью медицинских заключений о фиктивных болезнях и делают это успешно до сих пор, думаю, ни для кого не является секретом.
Достаточно попросить у человека военный билет. У одних, прошедших военную службу, на 2-й странице военного билета (раздел II. Отношение к военной службе) стоит отметка «годен к строевой службе», дата направления в воинскую часть и подпись военного комиссара.
У других стоит заглянуть на последнюю станицу в раздел IX – «Отметки об освобождении от воинской повинности». Там будет стоять отметка решение временной врачебной комиссии при военкомате «ограниченно годен к военной службе» и соответствующая статья из Приказа Министра Обороны.
Тех же, кому «не повезло» и кто отправился служить в гарнизон, был ещё один путь быстрого возвращения на родину – получение медицинское заключение о негодности уже непосредственно в части.
Горе-вояки стремились в лазарет по любому поводу, будучи уверенными в том, что они смогут спокойно «отлежаться», а в самом крайнем случае – и даже убыть на родину «для поправления здоровья».
Такова, например, история младшего фельдшера 49-го резервного пехотного батальона Владимира Иванова, происходящего из обер-офицерских детей. Ловкий делец ловко облапошивал молодых солдат, играя на доверии к знающему человеку и занимающему определённую должность.
Так, в марте 1873 года Иванов, состоя фельдшером в батальонном лазарете, взял с находившегося там на излечении молодого солдата Федосова 3 руб., «вынудив дать ему эти деньги под тем предлогом, что в противном случае он долго пролежит в лазарете».
В другом случае, Иванов обманул молодых солдат Лещинского и Матысюка, взяв с первого из них 11 руб., а со второго – 3 руб., обещая Лещинскому выписать его из лазарета и уволить на родину, а Матысюка уверил в том, что «он всё равно доктор, и может отправить его на родину».
Дальше – больше. Под предлогом сохранности, Иванов взял у находившихся на излечении в батальонном лазарете молодых солдат Ласского, Черных, Красуцкого, Кендвиора и Мархеля деньги в сумме 21 руб. 30 коп. и растратил их по своей надобности.
В общем, вытряс из своего служебного положения по максимуму.
По всем вышеуказанным случаям действия фельдшера были квалифицированы как вымогательство денег по делам службы через обман и растрату. Московский военно-окружной суд признал Иванова виновным и первоначально приговорил его к «ссылке в Сибирь на житьё», однако затем понизил это наказание, «во внимание к уменьшающим вину обстоятельствам, на одну степень», как «нижнему чину, обязанному по воспитанию срочной службой». Иными словами, действия фельдшера были квалифицированы как простое мошенничество. В результате Иванов был лишен унтер-офицерского звания и всех особенных, лично и по состоянию присвоенных ему и службой приобретённых, прав и преимуществ, и отдан в военно-исправительные роты по 4-й ст. 49 ст. XXII Уложения о наказаниях на 2 года .
Ещё один случай был связан как раз с настоящим доктором – младшим врачом 1-й резервной артиллерийской бригады надворным советником Ипполитом Снежко, которого обвиняли в том, что в январе 1873 года, находясь в качестве врача, членом Боровского рекрутского присутствия, свидетельствовал у себя на квартире нескольких крестьян, предназначенных для приёма в рекруты и «тогда же принимал от некоторых из них в дар деньги, обещая исполнить просьбу сих крестьян о забраковании их в рекрутском присутствии».
Московский военно-окружной суд, «принимая во внимание «долговременную и беспорочную службу его и то, что он вскоре возвратил взятые им у крестьян деньги, до возбуждения о нём преследования», приговорил Снежко к «по исключении из службы и по лишении чинов, ордена Св. Станислава 3-й ст. и всех особенных, лично и по состоянию присвоенных ему и службой приобретённых прав и преимуществ» к ссылке на житьё в Самарскую губернию, «с воспрещением всякой отлучки из места, назначенного ему для жительства в продолжении 3-х лет» .