А мальчишка с жёлто-синим флажком на рукаве пришёл в себя ещё вечером, – после того, как в операционной ему обработали рану и наложили несколько швов. Имя своё назвал: Богдан Ярощук. Девятнадцать ему исполнится только через три месяца… Ещё сказал, что мобилизован он из Киевской области. На рассвете я зашёл в палату к Богдану. Он не спал, хоть и лежал с закрытыми глазами. Услышал мои шаги – тут же приподнялся на локте:
- Мэни вжэ збыратися? – Поспешно поправился: – Мне… уже собираться?
Я присел на край его постели:
- Говори, как тебе удобно. Я без перевода понимаю.
Богдан как-то по-детски обрадовался:
- Я тэж… Я тоже понимаю. – Дальше он говорил на смешанном: – Просто у нас там вымагалы (требовали, – здесь и дальше перевод автора), шчоб разговаривали украиньською (разговаривали по-украински) – в школе… и взагали (вообще).
-Ну, вот. Значит, мы понимаем друг друга. А чего всполошился? Куда тебе собираться?
Богдан похлопал чисто-голубыми, как цветки петрова батога (цикория, – примечание автора), глазами:
- У полон. В плен, – уже собираться?
Я еле сдержал улыбку: тоже мне, – пленник!..
- А кто тебя брал в плен? Димка Павлухин собой прикрыл тебя, – от следующего осколка уберёг. Осколок самого Димку долбанул, – голеностоп раздробил.
- И… что теперь со мной?
- Лечить будем. Рана у тебя серьёзная.
- А потом? У полон?
-Да кому ты там нужен… у полони (в плену). К мамке поедешь.
В мальчишеских глазах вместо радости заплескалась тревога:
- Додому мэни нэ можна. Нияк нэ можна.(Домой мне нельзя. Никак нельзя). Мэнэ ж (меня же) снова воевать отправят.
- Куда тебе воевать, – с таким ранением. Отвоевался ты, Богдан. Мамку слушайся и дома сиди.
Богдан снова опустился на подушку. Мечтательно прикрыл глаза:
- Додому хочэться… Я вжэ мисяць, як звидты (Домой хочется… я уже месяц, как оттуда). Там у нас бор сосновый… Озёра. Мы недалеко от Пущи Водицы живём (Пуща Водица – историческое место под Киевом, сейчас находится в городской черте на северо-западной окраине. Пуща Водица известна своим живописным сосновым бором и целым каскадом лесных озёр, – примечание автора). А у вас тут тоже хорошо: степь… и солнца много, целый день его видишь, – не скрывается никуда. И взагали (вообще), смотреть можно – в такую даль, что аж в бесконечность: глазам ничего не мешает. И полын у вас пахучый такый (и полынь у вас пахучая такая)… А в степи курганы, – я такых высокых никОлы нэ бачыв…(я таких высоких никогда не видел). И терриконов никогда не видел… Они, терриконы, вообще ни на что не похожи. А колы на самый верх зализты? (а если на самый верх взобраться?)
Я улыбнулся:
- Мы в детстве только и делали, что взбирались на самую вершину. Знаешь, особенно красиво по вечерам было. Террикон недалеко от станции, и мы всегда смотрели, как вдали показывается – такой зелёной змейкой – скорый пассажирский поезд Луганск-Симферополь. Окошки светились… Он пролетал мимо террикона, а потом замедлял скорость, и на две минуты останавливался на нашей станции…
Богдан, казалось, затаил дыхание, – будто решился на что-то очень важное:
- А можна мэни… (а можно мне…) ну, после госпиталя, – чтоб у полон?.. Мама дужэ хвылюеться, шчо мэне вбьють на вийни (Мама очень волнуется, что меня убьют на войне). И… я не хочу снова туда. А потом они бы приехали ко мне, – мама з Галынкою (с Галинкой). Им там тяжело. По-русски разговаривать не разрешают. Если услышат… А шчэ (ещё)мама за Галынку боится. Несмелая улыбка тронула пересохшие Богдановы губы: – Галынка в нас красуня…
- Галинка – это кто? – спросил я.
- Сестра. Мы с ней двойняшки.
Богдан вопросительно смотрел на меня, ждал, что я скажу, – можно ли ему после госпиталя у полон (в плен)…
В палату вошла Рита – с установкой для капельницы. Богдан – точь-в-точь, как вчера Димка Павлухин – скосил глаза на Ритин коротенький белый халат. Мои глаза – строгие и суровые глаза военфельдшера, старшего сержанта… – тоже задержались на Ритином халатике, потом нагловато скользнули вверх, к маленьким и упругим холмикам её груди... А потом мы с Богданом встретились глазами, и оба поняли: выходит, мы с ним не только язык друг друга понимаем…
Рита перехватила мой бессовестный взгляд, чуть покраснела:
-Сергей Александрович, подполковник Славин просил Вас зайти в палату к Павлухину.
Я поднялся, кивнул Рите. А в Богдановых ясно-голубых глазах мелькнуло такое виноватое сочувствие – что мне вот надо уходить… а он и дальше будет смотреть на Ритин короткий халатик, – что я улыбнулся:
-Лечись. Маргариту Игоревну слушайся.
А Димка так и не пришёл в себя. Так и метался в беспамятстве по подушке, снова порывался принести раненому бойцу всу воды из степной криницы, что за курганом… а ещё матерился – по поводу бестолковости помощника заряжающего Даньки Егорова:
-Твоою… Тебе ж сказано!.. Говорено тебе, – сколько раз!..
Подполковник Славин протянул мне лист назначений:
- Проинструктируешь Риту – по каждому препарату.
Славин ушёл. А в Димкину палату… нет, не вошла, а неслышно влетела медсестричка Рита. Я невольно подумал: так, наверное, умеют влетать только ангелы-хранители. И Димка притих, – видно, почувствовал присутствие ангела-хранителя… Рита склонилась над ним, коснулась ладошкой Димкиного лба: видимо, своей ладошке медсестричка доверяла больше, чем электронному термометру… А Димка открыл глаза. Медленно свёл свои красивые брови, что изогнутыми крыльями темнели над его серыми глазами… Я знал, что Димка старается справиться с туманом, сквозь который ему надо было рассмотреть Ритино лицо. И он справился. Даже взял Ритину ладошку, – должно быть, от этого ему стало легче, как от глотка воды из степной криницы. Он улыбнулся:
- Ох, какая же ты… сестричка-медсестричка… По-моему, я тебя во сне видел. Ты не уходи. Мне хорошо, когда ты здесь. – Димка шевельнул забинтованным плечом: – Не больно совсем. – А брови его вдруг снова слетелись в какой-то тревоге. Димка приподнялся : – А ты скажи мне, сестричка-медсестричка… Вчера к вам пацана привезли с позиций. Ну, у него ещё флажок этот… в общем, жёлто-синий флажок на рукаве. Ранило его. Он как сейчас? Ты видела его? – Димка, наконец, меня заметил: – Как он, Серёга?
- Лучше, чем я думал. В себя пришёл. Дом сегодня вспоминал… Мать и сестру.
Димка облегчённо откинулся на подушку, глаза прикрыл. Тут же словно застеснялся своего беспокойства, грубовато объяснил:
- Оно ж такое там… Сопляк, в общем. Стоял под небом… А небо разрывается и полыхает.
Продолжение следует…
Начало Часть 3 Часть 4 Окончание
Навигация по каналу «Полевые цветы»