Я вернулся с позиций в госпиталь через пару дней, под вечер. Димки в палате не было… Моё недоумение длилось всего минуту: было бы странно, если б Павлухин – даже с загипсованным голеностопом – послушно лежал в постели, особенно – когда в госпитале не было подполковника Славина. Догадаться, как Димка решил провести это счастливое время в отсутствии подполковника, тоже было не очень трудно. И я отправился в палату к Богдану. У двери остановился: появилось чувство, что за этой дверью – не самая обычная госпитальная палата… а – вход в другой, почти забытый, мир… Показалось, что сейчас я открою дверь и попаду прямо на школьную большую перемену. Я прошёлся по коридору, – надо было встряхнуться от этого приятного, но обманчивого чувства… Надо было придать лицу военфельдшера соответствующее выражение, – ну, хотя бы строго свести брови. Кажется, получилось. И я вошёл в палату… Брови я сводил зря, и вообще, – зря старался со своей военфельдшерской строгостью: эти балбесы меня попросту не заметили. Зато я тут же узнал, что училок-математичек – и в Димкиной школе в маленьком шахтёрском посёлке, и в школе где-то под Киевом – называли одинаково: Царевна-Несмеяна… Совпадения этим не ограничивались: оказалось, что и в Димкиной, и в Богдановой школе перед уроком физкультуры у пацанов были одинаковые способы подглядывания в девчачью раздевалку… Тайные места, где курили на переменах, тоже совпадали: за кочегаркой, за школьным спортзалом и за трансформаторной будкой. Какого цвета трусики у молодых длинноногих учительниц , тоже определяли одинаково… Я не замечал, что улыбаюсь: пацаны – наш, луганский, Димка Павлухин и Богдан Ярощук из-под Киева, оба несколько дней назад раненные в бою на линии соприкосновения, – не только вспоминали свои школьные годы, а будто рассказывали мне про мою школу – так много было похожего, понятного и бесценно дорогого…
Между этими двумя шалопаями сидела сестричка-медсестричка Рита. Нахальные воспоминания про девчачью раздевалку и цвет трусиков сопроводились Ритиными подзатыльниками – обоим. А вообще, сестричка тоже радовалась и смеялась, от смеха чуть ли не до слёз совсем по-девчоночьи в ладошки лицо роняла, – когда Димка рассказывал, как в восьмом классе он приволок на литературу ужика. Литературу преподавала Марина Витальевна – как раз из тех учительниц, что молодые длинноногие. Обалдуи из их 8-го А разработали целый сценарий: предполагалось, что ужик внезапно появится на полу… и заставит Марину Витальевну – в её короткой юбке – вскочить на учительский стул. Но, как всегда, что-то пошло не так: возможно, ужик разнервничался из-за того, что пришлось сидеть в Димкином ранце, где учебникам и тетрадям отводилось самое скромное место – главное назначение ранца состояло в хранении самых разных деталей и запчастей для велика и старого Димкиного мотоцикла. Могло быть и такое, что ужику, привыкшему к тишине Глубокого яра, что тянулся через всю Журавлиную балку, не нравился периодически возникающий громкий смех. Как бы там ни было, только ужик не дождался, пока Димка приступит к выполнению той части сценария, где надо было пробраться под партами к учительскому столу и выпустить его под ноги Марине Витальевне. Ужик возмущённо выбрался сам… И, в большой досаде от всего происходящего, цапнул Димку за то самое место, на котором обычно сидят, а в восьмом классе это место нередко используют не по прямому назначению: им, случается, ещё и думают…
Димка заорал… Марина Витальевна страшно испугалась, что прямо на её уроке змея укусила ученика, схватила Димку за руку и потащила его в школьный медкабинет. Медсестрой работала Полина Владимировна, такая же длинноногая девчонка, подружка Марины Витальевны. Она была местной, поэтому быстро и безошибочно догадалась, как было дело. Усадила Марину Витальевну на кушетку, налила ей воды в стакан, незаметно подмигнула. И строгим тоном, не допускающим никаких возражений, велела Павлухину спустить брюки. Димка отчаянно вспыхнул, оглянулся на учительницу, – она сидела прямо перед ним… А Марина Витальевна и не думала уходить из кабинета: она уже тоже поняла, в чём состоял план мальчишек из 8-го А. В глазах учительницы литературы – почти неприкрытое торжество: ты хотел, чтоб я – в этой короткой юбке – вскочила на стул?..
Димка повернулся, хотелубежать из кабинета. Но увернуться от рук Полины Владимировны не удалось: она удержала Димку за плечо, дала вату и пузырёк зелёнки, а ещё – пачку салфеток: их требовалось отжать в холодной воде и приложить к месту укуса. Потом медсестра и учительница переглянулись, всё же смилостивились над Павлухиным и отпустили его домой. От укуса разобиженного ужика к вечеру не осталось и следов. А желание увидеть, что там у учительницы под короткой юбкой, у пацанов из 8-го А тоже как-то само собой исчезло.
Они, эти двое раненых мальчишек и девочка-медсестра, очень радовались воспоминаниям о таких недавних школьных годах, радовались, что так много было похожего… У Богдана от смеха слёзы выступили… Он потрогал перевязку, удивлённо похлопал ясными голубыми глазами, в которых ещё вовсю светилось счастье:
-Хлопци та дивчата!.. А чого мы той… як його!.. Ну, взагали… Чого мы воюемо?.. (Парни и девчонки!.. А чего мы это… как его!.. Ну, вообще… Чего мы воюем?..)
Рита заметила меня, тут же вскочила, одёрнула короткий халатик, поправила светлые волосы. Покраснела:
- Я тут им… Таблетки и витамины… Температуру ещё. – Строго, как и полагается медсестре, посмотрела на Димку, распорядилась:
- Павлухин! В палату. Отбой через пять минут, я зайду, проверю.
Димка подхватил костыли, – только его и видели…
Они, все трое, как-то удивительно умели встретиться – при самых суровых госпитальных правилах, при том, что у Богдана была забинтована голова и ещё не сняли швы, а у Димки – загипсованный голеностоп. При том, что Рита должна быть строгой медсестрой. По госпиталю Рита не ходила, а легко-легко летала. Мальчишки провожали её взглядами, и иногда случалось такое, что невидимые крылышки опускали Риту перед Димкой и Богданом, и у всех троих в глазах вспыхивало счастье…
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 4 Окончание
Навигация по каналу «Полевые цветы»