Переход рассказа к обучению Гарри в школе Ладгроув ничем не удивит читателя, в «багаже» которого есть хотя бы пара книг о нравах, царящих в закрытых пансионах :) Школой управляли двое директоров-мужчин — но основную часть работы с учащимися выполняли женщины-воспитательницы, практически заменявшие им матерей: «Любая ласка, которую мы получали здесь, исходила от них. Они обнимали нас, целовали, перевязывали наши травмы и вытирали наши слезы». Гарри отмечает некоторые забавные смущающие мелочи, очевидно знаменующие переход учеников от детства к юношеству, — неизбежно наступал момент, когда подрастающие ученики вдруг начинали видеть в воспитательницах женщин и со всем пылом влюблялись в них: «Я был влюблен в мисс Робертс. Я был уверен, что однажды женюсь на ней. Также я вспоминаю двух мисс Линн — мисс Линн-старшую и мисс Линн-младшую. Они были сестрами. Я был просто сражен младшей — и тоже думал, что женюсь на ней».
В целом обстановка в школе совершенно не отличалась от других подобных учреждений. Часто происходили вспышки распространения вшей — в заразившихся «тыкали пальцами и смеялись над ними», хотя эта напасть не обходила ни одного школьника. Одна из воспитательниц, отличавшаяся от прочих — «маленькая, похожая на мышку, измотанная», казавшаяся «полностью лишенной сочувствия» к ученикам и страдавшая сильным искривлением позвоночника («лестница была пыткой для нее: она спускалась очень медленно, спиной вперед»), — была ожидаемо избрана «козлом отпущения»:
«Часто мы собирались на лестничной площадке под ней, исполняли шутовские танцы и корчили рожи. Должен ли я говорить, кто из мальчиков делал это с максимальным энтузиазмом? Мы никогда не беспокоились о том, что Пэт нас поймает. Она была как черепаха, а мы — как древесные лягушки...
Награда стоила риска. Для меня наградой было не мучить бедняжку Пэт, а рассмешить моих товарищей. Было так приятно заставить других смеяться — особенно когда я сам не смеялся месяцами. Может быть, Пэт знала это. Время от времени она оборачивалась, видела, что я веду себя как полный балбес, и тоже смеялась. Это было лучше всего. Мне нравилось сводить с ума своих приятелей — но заставить несчастную во всех отношениях Пэт смеяться было ни с чем не сравнимо».
Вторник, четверг и суббота были провозглашены «днями обжорства» — сразу после обеда ученикам раздавали сладости, — и все школьники их очень любили. «Полной противоположностью» был «день писем»: каждый ученик должен был написать письмо родителям, и это казалось «ужасно нудным занятием» — теперь же Гарри воспринимал его и вовсе невозможным. Воспитательницы попросили его «написать последнее письмо для мамы». Он не хотел делать этого — его отрицание того, что Дианы больше нет, было все еще очень сильно, — но побоялся отказываться, «опасаясь, что они подумают, что я сошел с ума»: «Кроме того, в чем был смысл отказа? Мама прочитает письмо, когда перестанет скрываться, так что это не будет пустой тратой сил». Он пишет письмо «для проформы, сказав, что скучает по ней, в школе все хорошо, и так далее», отдает его воспитательнице, и больше к этому вопросу в школе не возвращаются, хотя сам Гарри жалеет о сделанном:
«Помню, сразу после этого я пожалел, что не отнесся к письму более серьезно. Я пожалел, что не копнул поглубже, не рассказал маме обо всем, что лежит камнем на моем сердце, — особенно о своем сожалении по поводу нашего последнего разговора по телефону. Она позвонила ранним вечером, перед аварией, но я бегал с Вилли и кузинами и не хотел прекращать игру, так что наш разговор был кратким. Мне не терпелось вернуться к игре, и я поспешил отключиться. Я пожалел, что не извинился за это. Я пожалел, что не подыскал слов, чтобы описать, как сильно я ее люблю.
Я не знал, что на эти поиски уйдут десятилетия».
В конце полугодия Гарри должен был вернуться домой на каникулы — и это очень беспокоило Чарльза, который не хотел, чтобы сын «проводил каникулы, бесцельно шатаясь по Сент-Джеймсскому дворцу» в одиночестве (Уильям в это время учился в Итоне и не мог бы присматривать за братом). Таким образом, Чарльз решил взять Гарри с собой в давно запланированную рабочую поездку в Южную Африку, где он должен был встретиться с президентом Нельсоном Манделой и коллективом Spice Girls — группа как раз давала концерт в Йоханнесбурге. Гарри «озадачен и в восторге» от того, что проведет столько времени с отцом. Чарльз, по словам Гарри, «всегда производил впечатление человека, не совсем готового к родительству — к ответственности, проявлению терпения, трате времени», и уж точно «не был создан для того, чтобы быть единственным родителем», — тем не менее, он честно пытался быть хорошим отцом:
«Вечерами я кричал снизу: «Я ложусь, папа!» Он всегда с готовностью кричал в ответ: «Я сейчас подойду, мой мальчик!» — и, верный своему слову, через несколько минут уже сидел на краю моей кровати. Он никогда не забывал, что я не люблю темноту, поэтому нежно гладил меня по лицу, пока я не засну. У меня остались самые теплые воспоминания о том, как его руки прикасались к моим щекам, моему лбу. Затем, проснувшись, я обнаруживал, что его нет, — но волшебным образом дверь всегда предусмотрительно оставалась приоткрытой.
Однако, если не считать этих мимолетных моментов, мы с папой в основном просто соседствовали. У него были проблемы с общением, с выслушиванием, с доверительными беседами лицом к лицу. Иногда я мог подняться наверх после долгого ужина из нескольких блюд — и найти на своей подушке записку, в которой говорилось, как он гордится мной за то, что я сделал или чего достиг. Я улыбался, клал ее под подушку — и в то же время удивлялся: почему он не сказал этого несколько минут назад, когда сидел прямо напротив меня?»
Появление на публике перед концертом Spice Girls стало для Гарри не особенно страшным испытанием благодаря тому, что девушки из группы успешно оттянули на себя внимание журналистов: «Если меня пугали вспышки фотокамер, то Spice Girls они опьяняли». После концерта отвлекать их было уже некому — выходящие Чарльз и Гарри оказались в центре внимания, — и Гарри снова искал поддержки у отца: «Я потянулся к нему, схватил его за руку. Я вспоминаю — ярко, как вспышка: «Я люблю его. Он мне нужен».
На следующий день Чарльз берет Гарри с собой на лекцию об истории зулусов, которую проводит всемирно известный историк Дэвид Рэттрей. Гарри внимательно слушает: «Возможно, это была первая лекция, к которой я отнесся по-настоящему внимательно», — но воспринимает рассказ о британском империализме и колониализме как должное, хотя сам Рэттрей иногда «резко осуждал британцев»: «Может быть, я слишком много раз смотрел фильм «Зулус», а может быть, вел слишком много сражений своими игрушечными красномундирными солдатиками. Мои взгляды на битвы, которые вела Британия, не допускали новых фактов. Поэтому я сфокусировал внимание на фрагментах о британской мощи и мужестве — и, вместо того чтобы ужаснуться, оказался вдохновлен».
Возвращаясь домой, Гарри говорит себе, что поездка была просто потрясающей и теперь его жизнь должна стать совершенно иной.
