-И все-таки прошу тебя вернуть меня к себе назад в комнату! - взмолился Раэ. Вроде как он должен был чувствовать благодарность ведьме за то, что она позвала сильфов, вскрыла ему ногу и вместе с ними зашила разорванные связки. Ну что ж, какую-то благодарность он все-таки за это чувствовал,
Случилось то, чего он даже опасаться никогда не собирался, а случилось так случилось: после этого сильфы притащили его в потаенные покои Мурчин. Теперь Раэ баюкал прооперированную ногу в перинной трясине, которая покрывала высоченную кровать. Мало того – высоченную, она была настолько велика, что можно было уложить здесь спать весь его десяток и еще место осталось бы для небольшого кайдзю. Раэ терялся на бескрайней кровати, а бескрайняя кровать терялась в еще более бескрайних покоях Мурчин. Через массивную дугообразную спинку падал свет народившегося дня и освещал всю кровать, потому, что окно было шире кровати и уносилось под потолок к высоким массивным открытым балкам. Раэ казалось, что за его спиной нет стены. Ну зачем надо было делать такие огромные окна, для кого? Чтоб кайдзю рассматривать? Конечно, в такой залитой солнцем комнате забывались ночные кошмары - и фальшивые призраки ведьм, и подобравшиеся к крыльцу мертвые некроманты... да и без них хлопот хватало!
Мурчин, сидевшая на краю кровати, а значит, достаточно далеко от охотника, явно умилялась его замешательством, с которым Раэ озирался в покоях, похожих по величине на чисто поле, ристалище для фехтования, конный манеж и бальный зал… вместе взятые. В покоях было достаточно мебели – сундуков да поставцов, но она терялась на просторах, где был лишь намек на какое-то разделение покоев гобеленами с гарденией, свешивавшихся с высоких поперечных балок и ничего не загораживавших.
Единственное, за что можно было зацепиться глазом, это ширма, оградившая уголок для умывания в относительной близости. Перед ней находился массивный стол, заваленный книгами. Еще в отдалении на очень приличном расстоянии находился кружок из пуфиков, банкеток, напольных подушек, и совсем уж в едва обозримом отдалении находился альков, огороженный белоснежными кружевными занавесками, где просматривалась кровать Мурчин, еще более грандиозная, чем та, на которою разместили Раэ.
-Прошу тебя, верни меня в мою комнату! Я больше не доставлю тебе хлопот.
-Нет, Фере, проси о чем-нибудь другом! Ни в чем тебе отказу не будет, но назад в ту собачью конуру ты больше не вернешься. С самого начала я вела себя по отношению к тебе неправильно. Как жаль, что я так поздно это поняла! Мне надо было раньше добыть твое личное дело из Цитадели, чтобы понять тебя.
-Ну… тогда покажи мне это самое мое личное дело..., мы знаем, что на нас их ведут, но в глаза не видим, - осторожно попросил Раэ. Все это время его больше головной боли и боли в ноге волновало, что же такого нарыла о нем Мурчин, что вдруг стала с ним сладкая, как яблочная пастила, и продолжала по-прежнему называть его Фере.
-Конечно, - поспешно проговорила Мурчин, готовая теперь хоть в чем-то угождать. Не вставая щелкнула пальцами, и со стола прилетел мешок со свитками, который накануне она просыпала у него в комнате.
Раэ понимал, что Мурчин испытующе вглядывается в его лицо, когда он поднимает с одеяла то один свиток, то другой, а потому надо скрыть свое удивление и волнение от того, что он прочел. Почерки на свитках были разные, но все знакомые. Родные. Рука Канги. Вирраты. Каллиграфический почерк Данаэ, который на свою беду или счастье – как сказать - выиграл состязание а каллиграфии и поэтому его то за хорошие подарки, то за одно спасибо привлекали к написанию писем. Несколько табелей с оценками были даже написаны рукой Ритатэ, сотника, который водил его в поход на северных колоссов. Все они были на имя Фере. Незаконнорожденного. И Раэ читал между всех этих сухих строк метрики, табелей об успеваемости, о состоянии здоровья, характеристик, свидетельств об окончании курсов, отметок о награждениях и наказаниях, что на самом деле хотели написать его друзья в столь короткий срок создавшие ему документы, подтверждающие его личность: мы поняли, что ты жив, мы тебя нашли, мы о тебе помним, мы тебя вытащим! Мы поняли, почему ты назвался Фере без фамилии, и что ты водишь за нос своего врага. Мы тебе поможем!
Раэ отметил, что бумаги были не просто написаны, но и состарены сообразно их подложному сроку написания. На одном пожелтелом свитке заломлен уголок, вон выцветшая едва читаемая характеристика Фере в детстве, вон на сгибе потеки от чернил, пятно плесени и запах лежалой бумаги… а вот тут бумажная труха на одеяло сыпется. Вот растрескавшийся от времени сургуч на надломленной печати, вот приписка рукой Вирраты «подновлено выцветшее». Везде чернила разные… Ну ребята - молодцы. Конечно, это их разведка надоумила! Какая работа за столь короткий срок! Создали ему личность из ничего… Раэ чувствовал тепло рук своих друзей на этих бумагах. Чуть не завопил от радости, когда увидел записку о дисциплинарном выговоре, написанную Руном, который потерял в молодости правую руку и все коряво царапал левой! Вот уж не ожидал, что будет готов прижать к груди письмо от этого грозного наставника, словно оно было любовным посланием! Чуть не прижал, - его вернул к действительности возглас ведьмы.
-Какое у тебя было ужасное детство! – Мурчин даже шмыгнула носом. Ну-ну, ясно, что не заплачешь, - о, Фере! Что ты хорошего в жизни видел? Нет, но я понимала и раньше, что твоя жизнь не мед, но когда начала читать эти холодные бумажки… Я теперь сознаю, что у тебя нет представления о хорошей жизни вообще никакой. Я тебя так сильно и наказать-то не могу, потому, что тебя попросту замордовали в этой Цитадели и ты ничего не боишься! Сколько глупых наук ты прошел! Сколько тренировок! И это вся твоя жизнь… Ах, Фере, Фере… Эти твои переломы, сотрясения… И кроме того ты - подкидыш, которого просто положили у стен Цитадели... у тебя не было выбора...
Раэ поспешно заслонился подушкой от подавшейся к нему ведьме.
-Нет-нет, не бойся, я не прикоснусь к тебе. Я понимаю, что ты дикий и не знаешь, что такое ласка. Да и к тому же я понимаю, что ты меня считаешь такой же сволочью, что и их… Ах, Фере, мне надо было вести себя иначе… и теперь все будет иначе.
Раэ недоуменно осмотрел свитки. Ничего такого уж страшного там написано не было. Типичное личное дело охотника. Ничего особенного, если не считать того, что вместо имени - прозвище, а дата рождения предполагаемая, со знаком вопроса, как у многих подкидышей, найденных у подножья Цитадели.
Мурчин подобралась к нему ближе. И куда опять делся чепец, который она все эти дни подчеркнуто носился при Фере, чтобы показать свое отчуждение? Она снова была только одном нижнем платье с распущенными волосами, отдыхавшими от попыток их укротить. В ее глазах светилась мольба.
-Ты… далек от понимания, каково это… быть привязанным к кому-то… тебя не научили, что значит отвечать на чувства, ты… еще так молод… поэтому ты так себя повел со мной тогда, в то дождливое утро, когда я сказала, что ты будешь моим, а ты ответил, что я рехнулась… просто ты в таких вещах не разбираешься и разбираться не можешь.
Раэ смутился, замычал, отодвинулся немного подальше.
-Я все понимаю, Фере, все понимаю… ты просто вырос там, где нельзя проявлять свои чувства…все-все, - она ущипнула его за щеку, чуть царапнув когтем, - перестаю тебя смущать…
-Ты лучше скажи, как тебе удалось достать документы, - сказал он, пытаясь сменить тему и разглядывая стежки на атласном одеяле, чтобы хоть куда-то спрятать глаза, - ведь они же секретные. Да еще из Цитадели… Ты что, залезла в саму Цитадель?
-Нет-нет! – рассмеялась Мурчин его наивному вопросу, - я еще не сошла с ума, чтобы соваться в Цитадель с моим ведьминским личиком… Просто ты числишься умершим, а потому твое личное дело сдано из Цитадели в архив Магистрата Авы на съедение крысам.
Он приготовился впитывать каждое слово, каждую весточку о тех, кто участвовал в операции передачи документов ведьме. А вдруг и тут он чего узнает?
Мурчин самодовольно усмехнулась:
-Ты уже кое-что у меня спрашиваешь. Что ж, это большой шаг вперед. Со временем мы поладим… ну что ж, раз ты спросил, я тебе отвечу – я не такая уж и простушка в таких делах… эти документы секретны для тебя, но никак не для меня. Деньги открывают любые двери…
-Это кто ж так рискует попасть в застенки! – притворно возмутился Раэ, - если бы ты мне не показала эти бумаги, я бы не поверил, что кто-то может их вынести из архива и продать. Кто ж на это отважился?
-Было бы серебро, а тот, кто на него позарится – найдется, - усмехнулась Мурчин, полулегла рядом с Раэ и принялась накручивать свою прядь на палец, не сводя прямого взгляда с охотника…
-Да кто ж это такой? – продолжал недоумевать Раэ, делая вид, что не замечает ласкающего взгляда Мурчин. - а… как ты его нашла?
-Он сам на меня вышел. Понял, что я не бедная вдовушка.
-И сколько запросил?
-Ты начал думать о деньгах? – спросила Мурчин. – тебя заботит какой-то взяточник?
И как назло она поднялась с кровати, отвлеклась от разговора! Ничего не узнал! А будет расспрашивать дальше - она поймет. что неспроста...
Тем временем ведьма достала свою сумочку и оттуда извлекла какую-то мелкую стопку носовых платков, что ли. Но Раэ уже знал, что она может увеличивать вещи.
-Ты лучше посмотри, что я тебе купила! – самодовольно сказала ведьма, щелкнула пальцами, и мелкая стопка носовых платков или чего-то вроде того во мгновение увеличилась. Это оказалось с десятка три мужских нижних туник, новых, прочных, хорошо отутюженных, - тебе нужна забота, а я не начинала даже с самого простого – не купила тебе рубашек, ты ходишь непонятно в какой рванине. Да уж, как ты меня будешь за это любить. Но заметь – я исправляюсь.
Она сняла со стопки одну из туник и приложила к плечам Раэ.
-Великовата чуть-чуть! Обманул, хмырь!
-Какой хмырь? Опять доверилась лавочнику? – спросил Раэ, чуть отстраняясь, - тебе не стоило закупать их. Да еще с шитьем по краю! Это же излишества!
-Привыкай к хорошему! – потребовала Мурчин, взяла вторую, приложила к плечам Раэ, - а вот эта в самый раз…
Раэ вздрогнул! Мурчин прикладывала к нему тунику, в которой он узнал… свою собственную! Да-да! Мать прислала ему из дома несколько нижних рубашек, да так богато расшитых, что он стеснялся их носить при своих ребятах, которые ничего не имели. Так они и лежали у него в сундуке без дела ни разу ненадеванные.
-Как она идет твоим глазам! – воскликнула Мурчин, - цвет в цвет! Вот угадала! А ты вздрогнул…
-Ничего я не вздрогнул, - сказал Раэ, пытаясь, чтобы его голос звучал ровнее. Он как бы нехотя протянул руку к стопке и стал ее перебирать пальцами, как будто считая. Так и есть! Еще две его рубашки из сундука - тут!
-Тебя волнуют мои прикосновения, признайся, - сказала Мурчин.
-А где ты их приобрела? – влет спросил Раэ, как бы перебив ведьму.
-Тебе это сейчас так важно?
-Нет, ну скажи… просто… это как-то необычно, что ты так… нет, ну а все-таки где ты их приобрела?
Мурчин усмехнулась. Должно быть, приняла его вопрос за пустой, за которым Раэ хотел скрыть смущение.
-Ну в лавке готового мужского белья рядом с аустерией «Хвост Химеры».
-Я знаю эту лавку в Аве. Она дорогая. Слишком уж… неужели ты не могла зайти в другую?
-У тебя так глаза бегают…
-Спасибо, конечно, мне эти рубашки нужны, но… ты… слишком… зачем ты выбрала эту лавку?
-Я от тебя слышу спасибо? Уже шаг!
Раэ уклонился от ее попытки коснуться его щеки.
-Ну зачем ты выбрала такую дорогую лавку?
-Ну хорошо, не ворчи, я ее не выбирала. Просто этот хмырь-писарь из Магистрата назначил мне встречу в аустерии, переговорил со мной и сказал, что документы припрятал в лавке, не дурак он являться с ними в аустерию – вдруг я стражу с собой приведу. Я спустилась в лавку, а там уж на меня приказчик налетел. «Бросьте вы, такой молодой вдове есть кому покупать мужские рубашки»…И знаешь, я поняла, что он прав. Ну и загнал он мне с три дюжины! Я никогда никому не покупала! А теперь мне есть кому! Все, давай стаскивай эту ужасную рванину! Есть что надеть!
Раэ осторожно коснулся подола рубашки из родного дома. Нащупал внизу под шитым краем утолщение ткани, которого раньше не было…
-Спасибо, Мурчин! – вырвалось у него.
Продолжение следует. Ведьма и охотник. 67 глава.