Анька лежала на спине, раскинув руки и до предела вытянув ноги. Суставы ныли, позвоночник пульсировал тупой болью, уставшее тело казалось свинцовым, придавленным к кровати всей тяжестью прошедшего дня. И ничего не хотелось. Только лежать вот так, каждой болезненной мышцей ощущая упругую мягкость матраса. Лежать долго-долго. А лучше – всегда.
Прошуршало, и поверх Аньки уютно устроилось теплое одеяло. Укрыло ее, укутало в свои складочки. Она не стала даже открывать глаза, только через силу улыбнулась, показывая: я не сплю. И тогда кровать сбоку от нее ощутимо промялась – Денис присел рядом. Он молчал. А у нее перед глазами пестрой каруселью крутились картинки длинного дня. Лес, оранжевые куртки или жилеты ребят из отряда, хриплые голоса в рации. Горелка на столе, на которой всегда кипятилась вода. Пластиковые стаканчики с черным, очень крепким и горько-кислым растворимым кофе. И снова лес, лес, лес… Ободранные о ветки пальцы и гудящие ноги. Мокрые, хлюпающий берцы. Вернее, мокрым был только один - правый. Анька умудрилась разодрать на нем молнию о какой-то сучок. Вот не зря говорят: правильные берцы - они только на шнуровке. Все эти молнии от лукавого. Теперь она в том и сама убедилась. Только толку? Ошибка уже сделана. Впрочем, не было времени думать о мокрых ногах и подкрадывающейся простуде. Потому им не везло...
К вечеру всеми овладела какая-то апатия. Предчувствие: эти поиски удачными не будут. Взгляды стали хмурыми, люди непроизвольно сутулились. Группы возвращались в лес неохотно. Найти ребенка – это счастье. А вот найти маленькое безжизненное тело… Нет, это тоже надо, конечно, сделать. Обязательно надо. Только вот… пусть найдет кто-то другой. А? Об этом молился про себя каждый в отряде.
Впрочем, нет. Не каждый. Дениса и Леху общая апатия не задела. Хорошо, что они оказались вдвоем. Это позволило им сразу взять и поддерживать потом очень высокий ритм поиска. Гораздо более высокий, чем если бы один из них был человеком. Это было заметно, Денис откровенно "палился", и Анька попыталась было сказать ему о том - но он лишь отмахнулся. Они с Лехой о чем-то переговаривались, что-то высчитывали по карте, а потом вновь и вновь ныряли в сумрак леса. Темнело. Поиски пора было прекращать. Но Кир, в руках которого сегодня были все «ниточки», все медлил. Хмурился, кусал губу, и медлил. Все понимали – мальчишке, которому едва исполнилось три года, вряд ли удастся пережить эту ночь.
В какой-то момент Анька, опрометчиво севшая в раскладное кресло со стаканчиком кофе, поняла: все. Она уже отсюда не встанет. Силы иссякли. Чтобы хоть как-то оправдать свою слабость, она придвинулась к столу, и начала рассматривать Мап. И... увидела озеро. Нет, нельзя сказать, что она не видела его раньше. Видела, конечно. Неправильной формы кляксу почти в середине леса. Но озеро было довольно далеко, в светло-зеленой спокойной зоне. Ребенок никак не мог успеть до него дойти. То есть – не мог на начало поисков, это да. А теперь… Теперь зона вокруг озера постепенно желтела, а кое-где и наливалась оранжевым. Анька с ужасом поняла, что именно во круг этих мест последнее время настойчиво кружат Денис (Дэн - такой позывной записали ему в отряде) и Леха. Только... как-то странно кружат. Очень уж извилисто и прихотливо.
Она судорожно напрягла память, стараясь ухватить за "хвостик" какую-то мысль... не то говорили при ней что-то про это озеро, не то читала она... А! Точно! Это была телепередача. Болото. Вот что хотела подсказать Аньке сейчас услужливая память. Вокруг озеро было обширное болото. И оранжевые "языки" попадали, если присмотреться к карте, как раз на него. Озеро… Людям до него идти долго, да и велись поиски пока еще далеко от него. А вот Денис же с Лехой успели и просчитать эти оранжевые "зоны", и дойти до них... И вдруг они правы? Анька замахала вскинутой над головой ладонью, подзывая отошедшего выпить кофе Кира:
- Кир! Давай сюда…
Вот сейчас, подпирая плечом дверной косяк, и застыв, как статуя, на пороге Анькиной комнаты, Денис ощущался себя искусственным, как никогда. Девушка, едва дойдя до дома, рухнула на кровать. Даже напиться на кухню не зашла. И, как упала тогда, так и лежала до сих пор: разбросав чуть согнутые в локтях руки, вытянув ноги, повернув голову так, чтобы хоть немного упираться лбом в случайный изгиб подушки.
Больше всего она напоминала сейчас сломанную куклу. Губы Дениса по привычке изобразили усмешку: когда-то их, биомехов, пытались называть просто: «Куклы». Не прижилось. Для большей части людей они стали искиными. Для меньшей – роботами. И это внушало надежду на лично его, Дениса, выживание. Собственно, за него уже все сделали фантасты разных времен. И те, кто этой самой фантастикой зачитывался, были готовы не только к появлению таких, как он. Они были готовы и к тому, что биомеханические «куклы» окажутся разумными. Одни хотели этого, другие – боялись, но готовы были все. Знать бы только, как это использовать… Денис тихо и не притворно вздохнул.
Затем он все же отлепился от косяка, и заставил себя дойти до кровати, присесть на стул рядом. Тот скрипнул, и у Аньки метнулись в его сторону глаза под тонкими закрытыми веками, но она не шевельнулась. Умаялась девочка…
Денис пристроил на тумбочке поднос с двумя кружками чая и горкой бутербродов, сделал глоток сиропно-сладкой жидкости, и вдумчиво зажевал. Он-то не устал. Только хотелось есть. И особенно – хотелось сладкого. Наверное, он мог бы сейчас перейти на тот уровень мышления, что привык называть «нижним». Тогда точно узнал бы, какие ресурсы ему нужны, сколько процентов работоспособности осталось и т.д. Ну, как в книгах пишут. Он читал. Читать-то читал, но сам предпочитал думать, как человек. Редко-редко нарушая этот свой принцип. Сегодня вот. Например, нарушил. И до сих пор ощущал себя «не в своей тарелке». Наверное, так ощущает себя человек, находящийся на грани раздвоения личности. Очень неприятно, надо сказать.
Бутерброд кончился. И Денис взял новый. А, за одно, влил в себя пол чашки «сахара с чаем». Аньке, конечно, он сделал менее приторный напиток, хотя и все равно сладкий. А его телу надо было вот так – он это ощущал и без знания всяких там процентов.
- Ань? – он покосился на девушку через плечо.
Ответа не последовало. Только дрогнули тонкие исцарапанные пальцы, сжимаясь в кулак.
- Анька…
И снова его оставили без ответа. Девушка замерла, словно окаменела. Но, конечно, она не спала – вон как сошлись у переносицы брови. Напряженно и горько. Денису вдруг стало очень жаль ее. Захотелось согреть. Будь он человеком – так обнял бы, и вся недолга. А так пришлось возвращать на поднос чашку, вставать и идти в «свою» комнату. Впрочем, и это не отняло много времени. Теплый мягкий плед взметнулся, как клетчатое знамя. И опал мягкими складками, укутывая девушку. И она вздрогнула, но глаза так и не открыла. Тогда он присел рядом - уже на кровать. Поднял к своим губам ее ледяную ладошку. Дохнул на тонкие пальцы, стремясь согреть.
И вот тогда она распахнула изумленные глаза. Словно он сделал что-то невероятное.
Глядя в эти глаза, очень боясь, что она сейчас снова убежит в себя, как в ракушку, Денис раздельно и твердо произнес:
- Ты. Не. Виновата.
Девушка вздрогнула, словно он ударил ее этими словами. Рывком села, подтягивая к себе колени и кутаясь в плед до самых глаз. Посмотрела в сторону чая, и облизнула губы. Тогда он пристроил поднос прямо на кровати, так, чтобы ей было удобно взять чашку. И она взяла. Долго пила мелкими глотками, запрокидывая голову.
«Человек бы умилился… - подумал Денис, глядя, как вздрагивает тонкое напряженное горло. - Но я – не человек, и потому не умиляюсь. Простыла она, вот что. Скоро закашляет. А пока старается прогреть уже немного саднящее горло. Плохо. Ноги, видимо, совсем мокрые».
Еще додумывая эту мысль (а вернее – привычно переводя возникшие в мозгу данные в человеческие слова) Денис бесцеремонно приподнял плед, и сдернул с Анькиных ледяных ног один сухой и один мокрый насквозь носок. Слегка удивился такому раскладу, но спрашивать ничего не стал. После чего так же молча закутал ступни девушки пледом, и ушел в ванную.
Он знал, о чем будет разговор, когда он вернется. И не хотел этого разговора. Всей душой не хотел. Бывает у биомехов душа? Может быть, Профессор сделал именно это? Привязал к искусственному телу не только память, но и душу живого, настоящего мальчишки? Потому что как иначе объяснить… все вот это?..
То, что он оказался буквально влюблен в этот дом и его обитателей. Во всех, включая Берту. Надо, кстати, и псинкой заняться. Покормить-то он ее покормил, но вот погладить и слово доброе сказать пока времени не нашлось. А собака ведь тоже устала, и тоже хотела, что бы ей сказали уже, какой же она замечательный молодец. Денис бы и сам не отказался услышать что-то подобное, но хорошо понимал, что ждет его ну просто совершенно другой разговор. Далеко не хвалебный.
"Ну что ж... Прорвемся." - подумал он. А о том, может ли любить тот, у кого вообще нет души, подумать как-то побоялся.
(Продолжение следует)