В общем, я решила сделать то, чего обычно не делаю: начать выкладывать еще недописанную вещь. И закончить ее «по ходу дела». Надеюсь, получится.
Улицы современных городов не созданы для того, чтобы прятаться. Они слишком широкие, слишком освещённые и слишком прозрачные, что ли. Даже аккуратно подстриженные деревья не мешают видеть их, что называется, «насквозь». И практически не дают тени. А уж о таком подарке, как подворотни, глухие узенькие переулки или проходные дворы в современном городе можно просто забыть.
Хотя нет, все это есть и сейчас, конечно. Но где-то совсем уж на окраинах. А до окраин еще надо было дойти. И, что характерно – через центр.
Молодой парень в кожаной куртке, накинутой поверх свитера, даже сам себе сейчас казался подозрительным. Что уж говорить о других? Ему нестерпимо хотелось спрятаться. И потому он невольно ускорял шаги, натягивал рукава свитера на ладони, вжимал голову в плечи. А вокруг смеялись, целовались и неторопливо гуляли вырвавшиеся в отпуск парочки. Счастливые и беззаботные. Город был курортным, морским. И пусть весна выдалась холодной, и вообще ещё был не сезон – едва май месяц – но он выделялся на общем фоне, как выделяется фигура, нарисованная тушью, на прозрачной и лёгкой акварели.
Нет, так было нельзя. Так он в лучшем случае дойдёт до первого наряда полиции. А центр надо миновать, и тут ничего не поделаешь. Парень заставил себя остановиться у афиши. Покачиваясь с пятки на носок, внимательно прочёл о местных спектаклях. И буквально принудил себя распрямить плечи. Скинул куртку, запихал её в полупустой рюкзачок. И сразу стал казаться младше из-за яркости полосатого, крупной вязки, свитера. Почти то, что надо. Но только почти. Если бы познакомиться с девушкой – вот тогда все встало бы на свои места. Но на такое везение рассчитывать не приходилось. Если только…
Парень решительно свернул к набережной. Он очень старался идти неторопливо, даже что-то насвистывал сквозь зубы. И все равно неприятное чувство близкого провала не отпускало, стискивало горло. Мешало дышать.
На набережной оно только усилилось, потому что вдалеке замаячил полицейский патруль. Светлые форменные рубахи словно слегка светились в темноте. Или ему так казалось, потому что именно на эту форму, он уже привык реагировать, как загнанный зверь: даже самыми кончиками нервов?
Можно было, конечно, спуститься по ступенькам к морю. И постоять так – может, пройдут мимо. Не окликнут. Чего его проверять-то, в самом деле? Обычный отдыхающий. Ни к кому не пристает. Ничего не нарушает. Можно было бы… но инстинкт, развившийся за последние месяцы почти до ясновидения, подсказал иной выход.
Парень шагнул к фаерщикам, что крутили огненные шесты под негромкий перестук двух там-тамов. Дождался окончания танца. Скинул с плеч рюкзачок, и небрежно попросил:
- Ребят, разрешите? Сто лет в руки не брал… дайте тряхнуть стариной?
В голосе его была лёгкая доброжелательная насмешка, доверительность, просьба… и еще какие-то нотки, не имевшие названия. Не «приказ» же, в самом деле? Но он по опыту знал – в такой просьбе ему не откажут. И рука потянулась вперёд уверенно и легко.
Так же уверенно и легко он шагнул в центр круга, сразу же начиная танец. Зажигая концы шеста от небольшого не то костерка, не то факела, стоявшего там, где круг размыкался, давая стоящим видеть море.
- Надо же… а руки-то помнят.
Он усмехнулся этой своей старой, никому из молодых уже не памятной шутке. И разом словно скинул десяток лет. Стал казаться таким же, как и те, что замерли вокруг. Закрутился в сложном водовороте танца, бездумно и чётко выполняя все перехваты и движения, словно и вовсе не сложные. Перетекая с места на место с грацией змеи. Умолкшие было барабаны подхватили одному ему слышную сейчас мелодию – настолько легко считывалась она по его движениям. Толпа ахнула. Как один человек. И придвинулась ближе, словно он и правда был змеей.
Он ощущал восторженные взгляды, и грелся ими, оттаивал. Становясь ещё гибче, ещё стремительней, ещё подвижней. Мимо прощёлкали казённые шаги. Отдались целым отрядом мурашек, что бодро промаршировал по позвоночнику. Мимо. И на этот раз - снова мимо. Ему повезло.
Пот, проступивший на висках, тут же высох от близости яркого пламени. И, завершая танец, он уже знал, кого из девушек уведёт сейчас с собой. Безошибочно угадав в не самой молодой, не самой красивой и уж вовсе не броской ту, что может жить только на окраине. Он проводит её. Закроется ей, как щитом. А потом узкие, прекрасно тёмные улочки выведут его к нужному дому.
- Как тебя зовут-то, брат? – окликнули его, когда он уже подхватил свой рюкзак. И он решил сказать правду. Здорово же, если эти ребята запомнят его вот таким. Таким, каким он был сейчас. Не надо врать, зачем?
- Денис.
Это прозвучало негромко. И словно бы уже адресно – той, что была выбрана. Его губы улыбнулись девушке. И она, помедлив, удивлённо и смущённо улыбнулась в ответ. «Хорошая…» - мелькнула мысль, полная сожаления. Легкого-легкого сожаления. Легче птичьего пера, что уронила к его ногам какая-то чайка. Он поднял его – и сам не зная, зачем.
...Современный мир был довольно скучным местом. Потому что доступность любой информации делала его прозрачным, как аквариум. И таким же искусственным. А какие ж в просвеченном лампочками аквариуме тайны или загадки? Они водятся только в настоящих, живых морях. В темноте опасных мест у камней. Во всяком случае, Аньке так все время казалось. И, может быть, именно потому она не спешила расставаться с тайной, что случайно досталась ей в руки около года назад.
Конечно, правильнее было бы сразу позвонить в полицию. Но… не хотелось. И она убеждала себя, что над ней только посмеются. Что все это глупости, а никакая ни тайна. Что вот – время-то идет, а ничего ведь не происходит. И ещё неизвестно, а произойдёт ли! Вот когда… вот если… вот тогда она, конечно! Сразу же. Как добропорядочный гражданин.
А пока… пока пусть эта тайна немного побудет её личной. Её собственностью. Тем более что эта самая тайна ещё и неплохо кормила её, позволяя не работать, отдавая все свободное время двум равнозначным страстям: поисковому отряду и фотографии.
Вы, наверное, удивитесь: как это тайна может кормить? Но все было предельно просто. Прошлым летом Аньку навестил старичок. Импозантный такой старомодный дедушка, в отглаженной рубашке и с расчёсанной бородой. Прям весь даже не из прошлого, а чуть ли не из позапрошлого века. Тогда она как раз начала сдавать половину дома – после смерти бабушки. В городке, что стоит у самого моря, такой маленький бизнес всегда прибылен. Хотя и сопряжён с некоторыми заботами и неудобствами.
Но Аньке сразу повезло: ей досталась одна прибыль, без всяких забот. Старичок снял дом на пять лет. Причём по расценкам самого дорого и жаркого сезона! Часть суммы он отдал сразу, а остальное стало поступать ежемесячно на Анькину карточку. То есть, деньги шли, а в доме, между тем, никто не жил. Старичок, которого звали Виктор Андреевич, сразу предупредил, что будет приезжать внезапно, но не часто:
- А может быть и не я, Анечка. Может, кто-то моего внука привезёт. Или приедет мой робот, его Денисом звать. Вы уж не удивляйтесь.
Анька и не думала удивляться: всякое бывает. Хотя, кончено, по поводу робота немного и поморщилась: она, как и многие, с предубеждением относилась к этим современным игрушкам, так похожим на обычных людей, что порой и не отличишь. Старичок заметил это. Улыбнулся:
- Не любите роботов, Анечка?
- Не люблю, Виктор Андреевич. – Не стала отнекиваться она. – Хотите чаю?
Чаю он хотел. С удовольствием устроился в плетёном кресле на веранде, подслеповато прищурил глаза на дышащее совсем рядом с домом море. Чашку взял как-то странно, как рисуют на открытках о прошлом. И заговорил:
- А я же и знал, что вы их не любите. Ещё до того, как пришёл к вам. Домик ваш мне по нраву, ну я все и вызнал про вас. Не обижаетесь на меня, старика?
Анька, по-птичьи устроившись на краешке своего кресла, тоже взяла чашку. Отхлебнула горячего. Покачала головой:
- Нет. На что тут обижаться? Разумная предосторожность. А роботы… я к ним никак не отношусь. Удобные инструменты для работы, скажем, как и поисковые собаки. Но собаки хоть живые, они страх могут чувствовать, и радуются вместе с нами, если ребенка живым найдём, и вместе же с нами плачут, если мы опоздали. А роботы – что? Как запрограммируй их, так себя вести и будут. Вещь, одним словом.
Она помолчала и добавила:
- Я не роботов не люблю, Виктор Андреевич. Я людей не люблю, что носятся с ними, словно они живые. Компьютер, в какую форму его не облеки, это ж железка. Вот потому мой отряд никогда не ищет потерявшихся роботов. Силы на поиск железки кинешь – на живого может не хватить, если вдруг что случится. Понимаете? А многие нас за это осуждают.
Виктор Андреевич, видимо, осуждал тоже. Молча пил чай, смотрел куда-то за горизонт. Что Анька координатор отряда волонтёров с простым названием «Поиск» - он наверняка знал и так. Раз уж все о ней узнавал. И что отряд этот прославился резким и бескомпромиссным отказом от поиска роботов «потеряшек» знал тоже. Ну что ж, вольно ж ему теперь молчать. Она сказала все, как думала. Ничем она его робота, конечно, не обидит, если тот и приедет без хозяина. Но относится, как к живому – увольте. Она не станет. Анька пристукнула чашкой по столу, словно ставя точку своему внутреннему монологу.
- А знаете, Анечка… - Виктор Андреевич развернулся к ней всем телом, опёрся на трость. – У меня ведь тоже однажды пропал робот. Да… Мальчишка. Лет 12 ему тогда было.
И он снова замолчал. Только выцветшие глаза под набрякшими, красными веками смотрели на неё – с доброй улыбкой смотрели, как ни странно.
«Тогда было» - отметила она про себя с невольной усмешкой. Н-да… дедуля заигрался. Или впадает в детство. Робот – не человек. Какого возраста сделали – таким навсегда и останется. Сколько лет не пройди. Но… стоп! Делать роботов-детей запрещено, это знают все. Строжайший запрет, между прочим. И немало причин было на то. Или… он говорит о временах ещё до запрета? Ох, а сколько же ему тогда лет?
- Вашего… робота… нашли? – Она спросила это только потому, что ей показалось невежливым молчать так долго.
- Нашли. – Он кивнул, но говорить не спешил. Смотрел мимо её головы – на склон близкой горы. Туда, где стоял старый Замок. Раньше этот памятник архитектуры был жилым и принадлежал одному человеку очень богатому аристократу. Но с полсотни лет назад этот чудак продал его государству, и теперь там музей. Надо бы сходить, кстати. Давненько она не гуляла по прохладным комнатам, таким уютным, и так не похожим на современные дома…
- Нашли, - повторил Виктор Андреевич. – Он был перемазан глиной, исцарапан, испуган. И ревел, как самый обычный пацан. Я… - он помедлил, и закончил, поднимаясь: - Именно тогда я и пожертвовал некую часть от продажи этого Замка на создание вашего отряда. И тогда он ещё искал роботов. Но вы, конечно, этого помнить не можете.
И, пока изумлённая Анька пыталась придумать хоть какие-то слова в ответ, Виктор Андреевич Олейников сухо попрощался, оставил ей свою визитку с номером телефона, и ушел. Заверив, что положенная сумма будет поступать ей ежемесячно. Так оно, собственно, и было. Потом.
И уж, конечно, Анька не осталась в долгу у создателя своего любимого отряда. И тоже занялась сбором информации о нем. А, «нарыв» все, что только можно (и все, что нельзя – тоже), долго сидела у стола. Заваленного фотографиями и газетными вырезками. Сидела, упираясь лбом в сплетенные пальцы, и кусая губу.
Да, у Виктора Андреевича был робот. Мальчишка 12 лет. Только никуда он и никогда не пропадал. Пропал в этом же возрасте его сын. Дениска. Это было громкое дело – когда маньяк, прозванный позже Профессором, похитил из онкологической клиники троих неизлечимо больных мальчишек. Больше месяца прятался с ними в лесу. А потом его «клинику» нашли, и пацанов попытались отбить. Только двое были уже мертвы. А один – Дениска – сбежал. Несколько дней плутал по лесу. Был найден… и умер у отца на руках.
А робот… робота по его фотографиям сделали уже позже.
Вот такая невеселая выходила история. Вот такая попала к Аньке в руки тайна. И уверена она была, что «внук» Виктора Андреевича, которого могли привезти к ней на квартиру, и его же робот – это одно. Не было у этого человека больше детей. И никаких внуков не было тоже. И, значит, мальчишку этого следует сдать в руки полиции. Да, конечно, его передадут Службе контроля. А там судьба его решится просто: ликвидация или музей (причём Анька очень надеялась, что все же музей… там, может, хоть включат пару раз в год, для всяких делегаций повыше чином). Ведь роботы-дети запрещены. И это правильно.
Только Анька не понимала, почему её грызет, гложет просто, какое-то беспокойство. Чувство вины. Иногда она вынимала фотку угрюмого подростка, и долго вглядывалась в его лицо, в глаза. Фотография отвечала недоверчивым и обвиняющим взглядом. Словно догадывалась про Анькины недобрые планы. И тогда она повторяла, как заклинание: «Но это же не ты… Ты – умер. А он – просто железка, имеющая твои черты. Компьютер, наряженный ребенком. Ему не может быть больно. Не может быть страшно. У него даже не пойдет кровь, если он поранится! Он – никто»…
Как ни странно, эти мысли не помогали.
(Продолжение следует)