В прошлом году мне было очень непросто хоть что-то почувствовать к книгам. Обычно во что-то либо влюбляюсь, либо максимально громко фыркаю и ругаюсь в уши друзей – критикую, жалуюсь. О тех, в которые влюбляюсь, чаще всего немногословничаю. Либо вовсе помалкиваю. Так все хочется уберечь.
Трудно было подобрать список книг, о которых прям хотелось бы рассказать, но в этой статье я все-таки смог выделить несколько, особенно меня удививших. С нелюбимыми – проще. Хотя, их даже нелюбимыми крайне сложно назвать. Просто не сыграли ставки. Просто ждал откровения, вдохновения, толковых сюжетов и будоражащего стиля. Но не нашел.
Зато нашел, чего о них можно сказать. Быть может, найду здесь единомышленников. А может – кого-то сильно задену. Всякое может случиться. И на всякий случай выделю:
Осторожно – субъективщина!
Так или иначе…
«Священная книга оборотня» Виктор Пелевин
Разочаровался, но не сразу. Поначалу казалось, что впереди – увлекательная история, обыгранная сотнями образов, которые то и дело будут перемежаться, мельтешить, поражать и смешить. Аллегории, пародии, ирония, прочее-прочее-прочее. И все это вроде есть, да только я никак не смог привыкнуть к языку главной героини, которая двигает повествование вперед, пишет историю. Не проникся, не поверил. Слишком она как-то выражается… и не трудный подросток, и не тысячелетняя лиса, а является и той и другой, и как-то, видимо, сложновато это достоверно передать – вот так вот, пытаясь говорить устами героини.
Тяжело, когда ты, автор, и не женщина, и не ребенок, и не древнее мифологическое существо. Тяжелее этого только, будучи всем выше перечисленным, постараться изобразить нарастающую влюбленность в генерала, «оборотня в погонах». Причем:
Местами мне очень даже нравилось. Но все рушил язык героини. Даже когда все в какие-то затхлые анекдоты превращалось – еще бы куда ни шло, но я так и не свыкся со способностью многовековой лисы выражаться. Чаще всего, обсуждая книгу с друзьями или знакомясь с рецензиями читателей, натыкался на слово «Пошло».
И, наверное, одним этим словом и можно описать общее впечатление.
«Послемрак» Харуки Мураками
Я полюбил Харуки в подростковые годы. Влюбился с первых его проб пера. «Слушай песню ветра», «Пинбол-1973», «Охота на овец» – эти небольшие книги очаровали меня мгновенно. Я прочитывал каждую из них за одну-две ночи, долго их обдумывал, вник в джаз, в ностальгию по временам, в которые еще не родился, в ностальгию по стране, знакомой мне только по описаниям автора. Мне были близки герои, их истории, что-то звало меня прямо со страниц, и я слепо брел за текстом. Один за другим.
Позднее я разочаровался в его больших романах. И от каждого из них ничего не ждал. «Страна чудес без тормозов или конец света», «Кафка на пляже», «Хроники заводной птицы» – героями этих книг, казалось, можно жонглировать, перебрасывая из одной истории в другую, и ничего бы не поменялось. Они все нанизывались на один сюжетный скелет. Описание героев, описания женщин, в которых влюбляются главные герои, от чьего лица и ведется обычно повествование – все одинаковое. И это разочаровало. Еще какое-то время спустя я нашел других японских авторов, которые увлекли меня за собой. И еще, мгновения, и мне снова захотелось вернуться к чему-то знакомому и привычному.
«Послемрак», мне подумалось, мог стать хорошим романом для возвращения к стилистике Мураками. Его объем в пару сотен страниц дал мне надежду на то, что это будет задел под «раннее» творчество. И я ошибся. И понял это спустя десять-пятнадцать страниц. Повествование от лица стороннего наблюдателя – даже не третьего лица, а скорее словно с камер видеонаблюдения. Харуки впервые пытается быть кинематографичным, выписывая приемы из фильмов, притворяясь объективом, но… это очень плохо, очень бедно ему удается. Он взводит десятки ружей, чтобы в конце повествования каждое из них тихо разрядить. И я понимаю этот прием, он достаточно интересный, если его красочно обыграть. Но на деле выходит очень серо, шустро, непонятно.
«Наступает ночь, в которой может случиться множество бед, и как хорошо, что в эту ночь они все обошли моих героев стороной» – так может звучать краткая аннотация к книге.
«Человек-ящик» Кобо Абэ
В этом скромном по объему романе Абэ занимается почти что тем же – он взводит множество ружей. Только он взводит и разоружается не под конец, и не сразу все, а постоянно меняет калибры, формы, вот было ружье, а вот вообще водный пистолет, а здесь как бы рекурсия на ружье, а здесь у него дуло само на себя направлено. И читатель словно сам выбирает, какое должно выстрелить. Опять-таки, прием увлекательный, и он гораздо искуснее обыгрывается, нежели в «Послемраке», но.
В этом случае – непонятно что и для чего. Я люблю сюр, люблю ломаные повествования, перемещение между реальностью и фантазийными мирами сумасбродных персонажей, нелинейность, прерывистость, оборванность, но… под конец книга начинает сильно злить. Ощущение, будто кто-то не особенно-то тебе и знакомый вдруг ни с того ни с сего начинает рассказывать свой сон во всех деталях. И ты слушаешь поначалу, потому что интересно. Затем понимаешь, что не в силах разобрать эти образы, расшифровать их, потому что человека ты не знаешь, и он никак не стремится себя раскрыть, только лелеет свои образы и только о них и талдычит.
«Страшной ночью видел страшный сон. Никто не знает, о чем он. Даже я сам» – или как-то так.
«Пальто и собака» Дмитрий Воденников
Книга абсолютно случайно попала мне в руки и зацепила своей нестандартной формой. Бегло пролистав страницы, я оценил иллюстративность, и подумал – точно, прочитаю. Сразу после Бегбедера, о котором и вовсе сказать хорошего нечего – в который раз. Думал, отдохну от пошлости и дерзости «Каникул в коме», уткнусь во что-то уютное, домашнее, понятное, близкое.
И обманулся.
Первый рассказ меня поглотил. Я читал, начинал влюбляться, продолжал читать, понимал, что хочется вернуться на несколько абзацев назад и еще немного пощупать образы, вдохнуть их (история, открывающая сборник, как раз была про запахи), прочувствовать снова. Хотелось сделать несколько шагов назад – для разбега. И вот я дочитал первый рассказ. Тут же книгу закрыл, отставил на полку. Больно как-то сделалось, но по-хорошему. Я был готов к прыжку, разогнался, и…
Дальше совсем ничего не понял. Рассказы спешно проносились один за другим. Затем сменились стихотворениями. И еще – вовсе какими-то отрывочными текстами, больше похожими на распечатку всех постов с личной страницы «Вконтакте», их даже не отбирали – просто взяли все подряд.
В стихотворения нырять пытался, не всегда удавалось, а вот с короткими зарисовками – совсем как-то не задалось.
«Красная птица» Детская литература Японии
«Красная птица» – это попытка познакомить русского читателя с японской литературой, рассчитанной на детей. Это сборник рассказов, напечатанных в журнале с одноименным названием. В нем публиковались знаковые писатели страны восходящего солнца в двадцатые-тридцатые годы прошлого века.
Спустя сотню лет у нас появляется возможность заглянуть в прошлое, прочитать работы, впервые опубликованные на русском языке, благодаря труду множества авторов-переводчиков. Посмотреть, чему писатели хотели научить детей, каким опытом поделиться, через какие истории доносили мораль до совсем юной аудитории. Книга восхищает с первого взгляда – у нее фантастическая верстка, завораживающие иллюстрации, которые хочется повесить на стену, в рамочку и долго разглядывать. Хорошая, плотная бумага, приятное предисловие от шеф-редактора сборника. И это все впечатляет. А дальше – как-то вроде-то и ничего интересного.
Первая история пролетает, едва коснувшись внимания, и обрывается будто на полуслове. Не успеваешь вникнуть в образы. Вторая – удивляет, потому что не ожидаешь увидеть Рюноскэ Акутагаву среди детских рассказов; к тому же, тут и образность, и мораль, и глубина – все присутствует. А дальше – очень радуют, но только не истории-сказки, а иллюстрации, на которые засматриваешься дольше, чем читаешь рассказы.
Не знаю, в чем дело. В том, что мораль проста, а кое-где вообще упущена, что трудно проникнуться контекстом без предисловий – хотя бы в два-три абзаца – или просто виной тому банальная усталость, накапливаемая от рассказа к рассказу, совсем утомляющая к концу сборника. А может, просто перевод. Но здесь судить не берусь. Однако не исключаю, что на языке оригинала истории звучат куда более впечатляющими.
