«ЭТО МЫ, ГОСПОДИ!» - КАРТИНА БОРИСА НЕМЕНСКОГО.
История одного художественного образа[1].
К столетию со дня рождения художника.
Часть 2.
Обсуждение картины Бориса Неменского «Безымянная высота», назначенное на 22 февраля 1963 года в МОСХе, было задумано как обычная для того времени «распиналовка» - публичное наказание строптивца. Конечно, по возможности корректное, с отданием автору должного, с признанием его заслуг (что ни говори - лауреат Сталинской премии и не последний человек в МОСХе!), но «расставляющее все по местам».
По вступительному слову ведущего Руслана Кобозева[2] нетрудно понять, что настрой его далеко не однозначен: вроде бы речь пойдет о вопросах узких, о форме и «литературщине», как будто эту форму заедающей, – и в то же время о проблемах идеологически значимых.
Первое слово предоставляется занимавшей в МОСХе ответственные посты и известной своей принципиальностью Белле Ароновне Эренгросс – философу и культурологу. Ее выступление, доброжелательное и даже лирическое, начинается со стихов поэтов военных лет, для кого, как для Неменского, война стала главной темой творчества. Эренгросс признает: «Безымянная высота» - это попытка «глубокого философского осмысливания действительности», Неменский подходит к теме «как художник-лирик, как поэт-лирик. Для него война видна через призму поэтического лирического восприятия воина-победителя»[3].
Это определение Неменского как почти камерного художника задержится на долгие десятилетия.
«Бурную» реакцию на появление картин Неменского Эренгросс объясняет тем, что художник «показывает» свое настроение.
Борис Михайлович, которому затем предоставляется слово, выступает за то, чтобы спор был «не закулисным, а принципиальным, откровенным и открытым, тем более что вещь, о которой мы говорим сегодня, дает много возможностей».
Следующий выступающий – тонкий и глубокий график Павел Львович Бунин, принадлежащий к числу сторонников Неменского, говорит о чувстве гордости и радости, которые вызывает «Безымянная высота», потому что «нет большей радости для свободного человека, как погибнуть за свой народ»[4]. Но и «другое ощущение – должна ли была победа быть достигнутой такой ценой? Кто знает, быть может, они могли бы жить? И это могло бы быть при более человеческом подходе тех, от кого это зависело, тех, кто в свое время упустил все сроки, чтобы предотвратить все эти ужасы войны»[5].
Прекрасно понимая, что «вызывает огонь» не только на себя, Бунин достает главный аргумент «за»: «Мне не понятно, что здесь могут говорить о пацифизме. Если бороться за мир – это пацифизм, то о чем думали люди, которые утверждали премии борцам за мир»[6].
Конечно, намек на то, что огромные потери Советской Армии в начале Великой Отечественной произошли по вине командования, не мог остаться без ответа. В бой вступает подоспевший «начальник студии им. Грекова тов. Кучеренко» - человек, имени которого нет в списках художников. На эту должность в те годы назначали представителей партийной номенклатуры.
Начав с комплиментов творчеству Неменского, в том числе картине «Дыхание весны», отдав должное его трудолюбию и отметив, что картина антивоенная, начальник предъявляет главное, и в наше время очень серьезное обвинение: сомнение в том, что картина патриотическая. Переводя «анализ на рельсы эстетического критерия»[7], начальник студии задает вопрос: «можно ли равно и в какой-то мере нейтрально к остальному изображать судьбы и наших советских солдат, и тех солдат, которые несли горе нашему народу. Можно ли?» Для него все ясно: «на наших знаменах и, если хотите, на наших штыках неслась свобода (так! – Н.Я.) нашему народу и всем народам», «штыки фашистские несли нам то горе, которое до сих пор не залечено в мире и в нашей стране … художник всячески нас подталкивает к тому, чтобы мы воспринимали здесь это как равное горе, как равные судьбы. Они где-то погибают на этой безымянной высотке точно случайно, и на самом деле, по замыслу художника, соединены в единую печальную судьбу»[8].
Напоминая о плакатах «Убей его», Кучеренко утверждает: художник «не имеет права в силу закона забвения отойти от старой идейной оценки»[9]. И заколачивает последний гвоздь: «Мне приходилось слышать мнение не только военных, но и многих гражданских лиц, посетивших Манеж, что – да, это вещь пацифистская!»
Эта позиция была идеологически противоречива, о чем сказал П.Л. Бунин: картина вполне отвечала целям времени - СССР боролся за мир во всем мире, а пацифизм – буквально миротворчество (от лат.), есть отрицание войны как высшей степени насилия. Но борьбу за мир советские идеологи поддерживали, а отрицание войны – осуждали. Сегодня это противоречие может показаться немыслимым, но оно было, и одного данного произведению определения – пацифистская - было достаточно, чтобы картина была обречена долгие годы пылиться в мастерской.
На самом деле реакция представителей власти и особенно – военачальников была прогнозируемой. Достаточно вспомнить, как отреагировали в 1874 году власти Российской империи и сам царь Александр III на картину Верещагина «Забытый».
Неменский выстоял, хотя попал в точку боли военного руководства.
Дело было даже не в том, был или не был Кучеренко, на которого долго еще будут нападать сторонники Неменского, злодеем, желавшим «закопать» неугодного художника. Он и начинает свое выступление с главного: «я не совсем понимаю, что вы, как автор, как художник хотели вложить основное в ваше произведение»[10]. Это и была реперная точка расхождения восприятия и оценок творчества Неменского. Уже в те годы вполне проявилась важнейшая особенность творчества Неменского: для того, чтобы воспринять образы, созданные его кистью, мало было прочитать сюжет – нужно было резонансно отозваться на чувства, пережитые художником и закодированные в создании его кисти. Картины 1940-1960-х годов адресованы были тем, кто пережил войну и чьи раны еще не зарубцевались. Именно на них«Безымянная высота» произвела впечатление, вызвала созвучие души.
Об этом говорят выступления и письма зрителей.
Пример из стенограммы:
«Тов.Кузьмина (зритель)»: «Я хочу сказать о своем первом впечатлении от этой картины. Когда я подошла к ней, меня как будто ударило. Я вся задрожала и убежала. Я была не одна, немного пришла в себя и говорю – пойдем туда. Но опять не выдержала – ушла. Потом, успокоившись, в третий раз вернулась к картине и только тогда стала рассматривать сюжет. А первое впечатление было такое: я подумала, что за страшная вещь война»[11].
Зрители восприняли самую суть родившегося под кистью художника образа: он не просто показал победу Воина Света в войне с абсолютным злом, он вызывал чувство сопричастности этой борьбе.
«Безымянная высота» неразрывно связана с конкретным временем и местом: здесь принял свой последний неравный бой молодой советский солдат. Узнаваемы уткнувшиеся в землю тяжелые, как танки, фигуры двух сраженных последними пулями нацистов. О жестокости последней рукопашной схватки свидетельствует оружие. Картина вписывается в ситуацию той напряженности, которая характеризует конец 1950-х – 1960-е годы. И зрители «прочитывают» образ совершенно адекватно: Неменский борется за мир – то есть участвует в той борьбе, которую вся страна и большая часть мира ведет в эти годы.
«…Эта картина не только говорит о том, что наша армия является армией войны, но это и армия мира. Я бы эту картину поставил отдельно где-нибудь в музее, она достойна этого! (…) Таким картинам, как эта, я бы подчинил общественные здания», - говорит не просто зритель – архитектор Гаспарян. Не могу не отметить: в Москве и сегодня нет не то что музея – отдельного зала для картин Бориса Неменского, сверхактуальных именно в наши дни! И эта картина так и не была куплена ни Третьяковской галереей, ни Русским музеем!
Зрители замечают: Неменский опережает время. И художнику, и зрителям помогает зоркое сердце.
Кто такая «тов. Цынговатая»? Фамилия редкая. В стенограмме обозначено – зритель, но всезнающий интернет помог установить имя очень вероятного автора одного из самых ярких и проницательных выступлений в защиту художника, человека с острым и точным видением живописного образа - Екатерина Цынговатая, редактор Государственного издательства художественной литературы: «Наш юноша на этой картине напоминает Икара, упавшего с неба (…) Я была очень удивлена, узнав, что она (картина «Безымянная высота» – Н.Я.) только что появилась. Это еще не современная картина, она стоит впереди современного искусства, намного впереди, и сама мысль о том, можем ли мы считать немцев людьми, - нам эта мысль была очень тяжела, мы долго привыкали к этой мысли. Сама я отношусь к числу тех, которые потеряли близких людей на войне. Сейчас я вырастила двух сыновей, и мне было очень трудно примириться с такой мыслью, что немцы – разные, и что мы все-таки должны в них видеть людей. Эта мысль уже стала нашей общей, и художник это хорошо выразил, т.е. никаких сомнений в этой картине не может быть»[12].
Судя по аплодисментам, многие в зале согласились с выступавшей, так же как и с поддержавшим ее Лурье: «…эта картина смотрится из будущего. Мне кажется, что войну люди будущего будут воспринимать именно так (и немцы, и мы), что это горе – общее горе. Это горе матерей – и наших, и немецких. Это горе для всех народов (…) Эта картина была невозможна во время войны, потому что тогда, во время войны, слово «немец» отождествлялось со словом «фашист». Но, к сожалению, люди, которые ставят под сомнение содержание картины, еще не перестроились со времени войны»[13] .
Лурье вторит художница Афанасьева: «картина эта, безусловно, не о прошлом, что нужно бить фашистов, а она о будущем, и у меня будет такое предложение: летом должен быть Конгресс Международной федерации женщин. Эта картина должна быть там»[14].
Неменский опередил свое время. Сегодня мы понимаем это особенно ясно. И уже тогда самые прозорливые из его современников скажут о нем: пророчествует.
А ведь спор шел об искусстве современном им, живом, вызывающем отклик у зрителей, когда мимо произведения «пройти невозможно»[15] - и о «неразорвавшихся снарядах» - «живописных безделушках».
Вспоминаю современные – сегодняшние выставки художников: никакого «эха времени», словно не льется кровь наших ребят на поле боя, не гибнут дети и нет Аллеи Ангелов на Донбассе…
На этой дискуссии в зале МОСХа всплывает и вопрос о том, что судьбу произведения искусства должно решать «огромное количество людей» - то есть зрители, а не узкая группа, облеченная властью. Участники обсуждения предлагали в МОСХе создать художественный совет из художников, зрителей и представителей других профессий…
Едва ли все эти высказывания могли понравиться «профессональному сообществу» и поспособствовать изменению судьбы картины.
Не случайно Неменский в ответном слове прежде всего сказал о недоверии к зрителю, которое нужно «ломать в себе самих, в своих организациях и в тех людях, которые, может быть, руководят нашим искусством». О форме и о том, как его порадовало, что все-таки «даже художники» говорили не о форме. О необходимости споров: «Без споров – это догматика». И о главном: «Мне кажется, что в принципе я не ошибся в той мысли, которую я хотел донести до зрителя. Мне нужно, чтобы зритель в большинстве случаев понимал»[16].
Кажется, ему ясно: образ «выстрелил», понят теми, для кого создан, достиг цели и можно считать работу завершенной. Но что-то не дает покоя. На следующем этапе формирования индивидуального творческого метода художника изменяется уровень обобщения создаваемых им образов: от изображения конкретного жизненного – живого, пусть обладающего символическим смыслом явления, он переходит к созданию реалистического образа-символа общечеловеческого масштаба. Сохранить в таком образе живое дыхание – это «высший пилотаж». На такую работу уходят годы.
Он уже знает, что продолжит работу. Нет, дело не в том, что кто-то указал ему недочеты картины. Зрители поддерживают уже созданный образ. Но он смотрит теперь на свое творение словно бы со стороны, другими глазами, образ продолжает саморазвитие. Сам художник едва ли догадывается, что последний вариант картины получит название «Это мы, Господи!» и будет датирован 1995 годом...
Неприятели нового произведения Неменского не смиряются с тем, что «распиналовка» в Союзе потерпела поражение.
Союз художников объявляет дискуссию под названием «Спор о картине «Безымянная высота» в журнале «Художник» (1963, №1).
К обсуждению были приглашены читатели журнала. Можно предположить, что ознакомившиеся с книгой отзывов организаторы дискуссии ожидали, что в следующих номерах профессионалы дадут бой строптивому художнику. Но «профессиональное сообщество» предпочло кулуарные и закулисные методы борьбы, не предполагающие открытого спора.
Реально принять участие в журнальной дискуссии могли только те, кто видел картину «вживую»: посетители выставки или узкий круг профессионалов. Слепая монохромная репродукция в формате менее одной трети полосы ни малейшего впечатления на зрителя, не видевшего оригинал, произвести не могла.
Разумеется, журнал организовал первое выступление профессионалов. В первом номере столкнули две точки зрения: искусствоведов О. Барановой и Б.Эренгросс[17] и все того же начальника студии имени Грекова Кучеренко, критически оценившего картину «Безымянная высота».
Уже начало не получилось ни «зажигательным», ни даже дискуссионным. Один из читателей – журналист Ж.С. Журибеда из города Кондопоги (Карельская АССР) - оценивает его очень точно. «Я не искусствовед, - пишет он - и, естественно, мое мнение - мнение обыкновенного зрителя. Внимательно прочитал рецензии на картину. Странное дело: защитники пишут бесстрастно, вяло, а порой без глубокой внутренней убежденности. Отвергается полотно тоже путано, без ясных и точных аргументаций. Мне хочется выразить сожаление товарищу Кучеренко Г. Его натуре не присущ великий полет мысли. Высказываясь не в пользу работы Неменского, он расписался в своем творческом застое. Он оказался не в состоянии оценить истинное произведение. Тов. Кучеренко отстал от времени, отстал, как и все те, кто не понял эту картину»[18].
Письма от читателей журнала пошли потоком, но … не были опубликованы. Сам художник не без труда добился возможности с ними ознакомиться. Искренние и безыскусные, они свидетельствовали: работы Неменского вызывают тот отклик у зрителей, который есть не что иное как факт со-творчества, когда в душе каждого зрителя рождается свой - неповторимый художественный образ – источник со-переживания, со-мышления – со-знания.
Зрители спорили с Кучеренко. Они понимали художника и были его союзниками в борьбе со злом:
…Кучеренко дает волю своей фантазии. (…)
Картина Б.Неменского - это не только горячий призыв к миру и одновременно грозное предупреждение сторонникам реваншистских настроений. Это голос, поднятый в защиту юности, на каком бы языке юность ни говорила». (Кабанова И.А. - учительница, Вологодская область.)
Участники Отечественной войны из Аткарска числом 8 человек присылают длинное коллективное письмо, в котором выражают решительное несогласие с Кучеренко. Учителя и работники культуры, они проявляют замечательное умение видеть - воспринимать живописный образ:
«…трактовка содержания "Безымянной высоты" в статье Г. Кучеренко вызывает у нас, по крайней мере, недоумение. Каждое значительное произведение искусства требует к себе серьезного внимания и длительного изучения, и тогда перед слушателем, читателем, зрителем постепенно раскрываются глубина мысли и красота формы. Так и с картиной Неменского "Безымянная высота". Идею этой замечательной картины можно и не понять сразу. Но с каждым взглядом на нее у нас возникают все новые и новые ощущения, неуловимые ассоциации, и мы чувствуем, как скорбные ноты реквиема переходят в торжественные и ликующие звуки победы. Да, на память приходит "Эгмонт" Бетховена. И, конечно, не "арифметические подсчеты" количества убитых немцев приводят зрителя к мысли об идее патриотизма в картине Б.Неменского, а совокупность всех элементов композиции, включая ритмы, светотень, колорит и многое другое раскрывает глубокое и современное содержание этого произведения. (…) Когда мораль, назидание в картине выходят на передний план, она перестает быть произведением искусства. И если, как того хочется критику, Б. Неменский нашел бы "спасительный интервал" между врагами - героями произведения, картина перестала бы "мыслить" и «переросла» бы в наглядное пособие по истории Отечественной войны. (…) Критикуя "Безымянную высоту", Г. Кучеренко старается убедить зрителя в двусмысленности и даже "вредности" ее содержания, забывая, насколько советские люди выросли духовно, что они способны понимать и восторгаться высочайшими произведениями человеческого гения. (…) На наш взгляд, "Безымянная высота" - одно из лучших произведений советской живописи, воспевающее героизм и патриотизм советских воинов и разоблачающее сущность фашизма. Кроме того, в картине проводится идея интернационализма, призыв к активной борьбе за мир во всем мире. Мы верим в высокую миссию "Безымянной высоты" и считаем, что ее нужно показать самой широкой аудитории, и не только в СССР, но и за границей. Необходимо также издать красочную, крупного размера репродукцию этой картины в большом тираже».
Больше всего писем непосредственных, когда авторы искренне рассказывают о своем восприятии картины, о тех чувствах, которые пережили, вспоминают войну.
Тамара Хрулева - студентка педагогического института из села Тростянка, пишет:
Мне через неделю исполнится 22, я кончаю физмат педагогического, сейчас на стажерской практике. Никуда не писала (Вы понимаете, в каком смысле). Я, стыдно в этом признаться, не знаю, кто такой Кучеренко, но меня обидела его статья. Честное слово, обидела. (…) Я не верю, что Кучеренко друг Бориса Неменского. Не может друг называть "Безымянную высоту" равнодушно внимающей добру и злу. В картине нет равнодушия. (…) Я показала журнал своей хозяйке. Она с трудом читает и пишет только печатными буквами. Я сказала: "Тетя Феня, вот немцы, а вот русский" -"В каске, ишь как уткнулись" - "Жалко? Кого больше?» Она немного подумала: "Обоих жалко (о тех, что на заднем плане, ни слова). И у одного семья, ну там мать, жена, у другого - тоже. Обоих не дождутся. И лежат голова к голове". Через несколько секунд: "Своего, конечно, больше жалеешь. У меня брат где-то так же лежал. А так обоих жалко. Но ведь наш хоть знал, за что, все-таки у нас жизнь (очень часто бывает недовольна многим)". И еще через несколько секунд самое важное: "Собрать бы всех, кто эту войну начал и перебить". Вот он гуманизм с классовых позиций. И картину, оказывается, можно прочесть иначе, чем прочел ее Кучеренко. Почему он только по своему впечатлению судит «о законах эмоционального воздействия на зрителя?»
В этом письме обращают на себя внимание слова малограмотной тети Фени, ее природное – вековое русское милосердие. Не из книжек – от природы мирным хлебопашцам данное, через поколения пронесенное и нами отпредков воспринятое. Породившее то чувство. которое в дальнейшем проявится еще более активно в картине «Это мы, Господи!»
Поразительно письмо Николая Крылова - рабочего каменщика СМУ-12 ЦАС – Москва. По правде говоря, мне не захотелось сокращать в этом письме ни строчки. Сегодня кто-то подумает: ну, не мог простой каменщик написать такое письмо! Свидетельствую: мог. Имею право свидетельствовать, потому что в том самом далеком 1964 году преподавала в десятых классах школы №13 и на подготовительных курсах Иркутского политехнического института в городе Братске – там, где строилась Братская ГЭС. Те ребята, которых я хорошо знаю, помню, с кем сохраняю связь по сей день, могли так написать. Они так чувствовали. Так думали. Так владели речью. И были так же искренни:
«Я прочитал в журнале "Художник" № 1 три статьи о картине Б.Неменского "Безымянная высота".
Я видел эту картину, а потому, отвечая на вашу просьбу на отзыв о картине, хочу рассказать, какое впечатление она на меня произвела и какое мнение вызвала.
Не в расчете на обывателя.
Тревожное небо с рваными жгутами туч нависло над этим вздыбленным клочком земли, через который только что с громом и с грохотом промчались весенняя и военные грозы. Каждая оставила свой след: на податливой, еще лишенной зеленого покрова земле четко отпечатались следы солдатских сапог и танковых траков; желтеют золотистые россыпи ранних весенних цветов мать-и-мачеха. На переднем плане картины лежат два молодых солдата, два главных героя - коммунист и фашист. Оба выразители двух диаметрально противоположных идеологий и моралей. У них одинакова только молодость, но в остальном даже смерть не уравняла их - она стала инерцией жизни каждого из них.
Советский боец лежит с открытым, светлым, не искаженным болью внезапной смерти лицом, весь озаренный прорвавшимися сквозь тучи лучами солнца. Его не коснулись даже тени от близ стоящих деревьев.
Он в смерти не вызывает жалости (жалеют напрасно павших, падших и обиженных), глядя на него, проникаешься уважением к нему и преклоняешься перед его мужеством и воинской доблестью. На фоне темного неба, уткнувшись лицом в землю, горбятся два трупа в стальных разбитых касках. Они не играют важной роли в картине, но подчеркивают мужество советского солдата. У него кончились патроны, и он дрался прикладом автомата, по-русски, как дубиной. Он победил в неравной схватке и пал, как будто уснул, непомерно устав, откинув руку, сжимающую ствол автомата. Думал ли он о своей жизни, вступая в неравную схватку? Мог ли так драться человек только за свою жизнь? Нет! Так дерется только тот, кто, забыв о личной жизни, всем своим существом чувствует то, что он защищает, что ценит выше собственной жизни - Родину. И он отдал за нее свою жизнь, как верный сын, как подлинный патриот. И непонятно, на чем основываются утверждения Кучеренко, который в своей статье "Добру и злу внимая равнодушно" пишет: "То, что предлагает нам автор "Безымянной высоты", вызывает не только противоречивые мысли, но и сомнения в необходимости Отечественной войны» (?).
Непонятным для Кучеренко остался способ выражения мысли Неменским: как художник "уложил" столь тесно двух врагов? Но чем больше их пространственная близость, тем очевидней, острее противоположность той сущности, которую каждый из них олицетворяет. Этот прием художника необычен и нов и основан на общеизвестном принципе: два различия тем очевидней, чем ближе они поставлены для сопоставления.
Фашизм с чудовищным цинизмом показал свою античеловеческую сущность. Он пытался осуществить более страшное, нежели просто обман нации или поколения, как продолжают ошибочно считать некоторые, он пытался изуродовать мораль и психологию целой нации, сыграв на ее эгоизме. Фашизм уничтожал в человеке все признаки человечности, как вредные для его дела проявления сентиментальности. Но самая глубокая травма была причинена немецкой молодежи, к растлению морали и психологии которой фашизм приложил особенно много усилий.
Рядом с советским бойцом лежит выкормыш гитлерюгенда. И я не согласен с О.Барановой, которая пишет: "Ему никогда не узнать, за что он убит". Он шел сознательно, с убеждением, привитым ему национал-шовинизмом, убеждением, что вправе превращать "полунации" в своих рабов, шел, как палач, засучив рукава, душить, насиловать, жечь, убивая непокорных и "лишних", расширяя "жизненное пространство" для "сверхнации". "Сверх-человек" - сверхбандит по облику и по существу, он шел, пока на этой безымянной высоте его не остановил солдат в вылинявшей гимнастерке, ставший символом гуманизма и освобождения, сваливший врага ударом окованной в сталь русской березы.
Нет, не уравняла их смерть: один лежит, как будто уснув, спокойный и как бы уверенный в правоте своего дела; другой лежит, выронив нож, с втянутой в плечи головой, как бы боясь нового удара, вцепившись зубами в землю, которую хотел покорить и которую никому не дано поставить на колени.
Беда Кучеренко и некоторых других критиков в том, что за батальной тематикой картины не разглядели символического содержания ее деталировки. Они могли бы без труда раскрыть соответствующие признаки деталировки, если бы отнеслись к картине повнимательней. С одной стороны орудие солдата, с другой - оружие бандита. Но ошибочно было бы считать автомат без патронов более выгодным оружием в рукопашном бою, нежели нож – он для этого более пригоден. Чутье психолога и на этот раз не изменило Неменскому.
Не напрасно он положил рядом не только врагов, но и их оружие, и не его вина, что некоторые критики не сумели сопоставить эти факты, а, следовательно, и правильно анализировать. В картине Неменского не только раскрыта тема сопоставления и борьбы двух мировоззрений (…), но и призыв к еще большей активизации борьбы за мир. Фашизм побежден, но не уничтожен окончательно. Его организации существуют в таких странах, как ФРГ, США и других, где он проявляет различные признаки, но при одной определенной своей сущности - национал-шовинизм и расизм.
Народам всего мира надо добиваться объявления вне закона фашизма и средств его распространения и влияния, как фактора неизбежности чудовищных по своей форме войн. Особенно упорно нужно бороться против его влияния на молодежь - потенциальную силу живучести любой идеи.
Переход фашизма к государственным формам приведет мир к новым "загубленным юностям", к новым «Безымянным высотам». Борьба за мир, борьба против фашизма и его влияния, борьба за психологию и мораль молодежи - одно целое и нерушимое.
Вот что сказал Неменский своей картиной. Трудно найти полотно со столь малой деталировкой, но столь богатым содержанием. Раскрыв идейный смысл картины, Неменский остался в ней реалистом. Было бы нереально, если бы Неменский поставил нашего бойца с развернутым знаменем над трупом фашиста. Войн и борьбы без жертв не бывает. Но боец спокоен - знамя дела, которое он защищал, не уронено.
Но крайне нелепо выглядят обвинения картины в пацифизме и антипатриотизме (имеются в виду утверждения о якобы возможном антипатриотическом влиянии картины на молодежь, мол молодежь не захочет защищать свою Родину, убоявшись "равняющей всех смерти".
Что же, очевидно, эти критики представляют себе советскую молодежь в виде обывателя, неспособного разобраться и понять сложное большое искусство. Картину Неменского "Безымянная высота" можно поставить в один ряд с такими произведениями советского искусства, как "Оптимистическая трагедия" и "Живые и мертвые" Симонова.
Молодежь должна знать не только, как надо жить, но и как надо умереть, если доведется. Нам есть для чего жить и есть за что умереть.
С кого же нам брать пример в этом, как не с отцов и дедов.
Мой отец, так же, как этот боец, погиб где-то под Ржевом в 1943 году, не дожив даже до моего нынешнего возраста и воюя с первых дней войны. Ему было не только, что защищать, но было и за что мстить (в Погорело-Городецком районе, где я родился, в деревнях и городке осталось в живых после десятимесячной оккупации до десяти процентов жителей из числа оставшихся в оккупации ).
Нельзя допустить того, чтобы наша молодежь оказалась морально не подготовленной к самой жестокой борьбе.
Нельзя рассчитывать и подлаживаться в искусстве под обывателя. Он большого искусства не поймет, ему понятна только плакатная "живопись", лишенная идейного и политического смысла. Кисть художника не менее мощное оружие, нежели перо писателя и слово пропагандиста, и для того, чтобы писать полотна глубокого идейного содержания, нужно быть не только большим мастером кисти, но и быть большим психологом и иметь к тому же гражданское мужество.
Пейзажи и натюрморты меньше всего вызывают нареканий (…) Но нам нужно не только красивое, но и воспитывающее и борющееся за мир и коммунистическую идеологию искусство.
Крылов Николай»
Комментарии излишни.
И еще одно письмо обращает на себя особое внимание - процитированного выше профессионального журналиста из Кондопоги Ж.С. Журибеды. Великолепно идеологически подкованный, он вскрывает все просчеты и противоречия позиции критиков Неменского. Его видение и истолкование художественного образа картины «Безымянная высота» отличают глубина и бесстрашие. Но главное – он не просто видит пророческую силу картин Неменского – понимает: художник ищет высшую истину вослед русским мыслителям эпохи Сурикова и Достоевского:
Мы, к сожалению, привыкли к картинам, которые, в общем-то, не несут в себе больших идей, причисляя их к шедеврам. А они, как моментальные снимки, интересны только тем, что отражают один миг истории человечества. Таковы многие полотна о войне, созданные до этого времени. Там ненависть к врагу. А здесь неизмеримо больше. Здесь ненависть к тем силам, которые превращают людей во врагов. Неменский здесь пишет необычно глубоко ... Он поднимает глубинные пласты, обнажает сущность показываемого явления, убивает корни, уничтожает зло в зародыше. Это очень много. Мыслить такими крупными масштабами пока не привыкли наши некоторые художники и критики. Обвиняя автора "Безымянной высоты" в пацифизме, они расписываются в своей беспомощности правильно осмыслить сущность многих жизненных явлений.
Много картин прошлых веков мы считаем шедеврами. Но много ли среди них таких, которые с такой неисчерпаемой глубиной вскрывают сущность изображаемого явления?
"Безымянная высота" - это не просто полотно о Великой Отечественной войне, это не маленький эпизод хроники военных лет... Это неизмеримо больше! Это столкновение противоборствующих сил, столкновение двух миров. Это - борьба доброго и злого начал в человеке. Это - картина о сущности человеческих взаимоотношений. Большая заслуга Неменского в том, что он решает эти вечные проблемы по-новому, с позиции советского мастера.
Человек прекрасен!
Кто утверждает, что, показывая врага, Неменский забыл о святой ненависти военных лет? Нет, не забыл! А, к сожалению, кое-кто уже не помнит, как советский солдат, ненавидя врага, убивал его на каждом месте и умирал сам, спасая немецкого ребенка. Не здесь ли надо искать истоки тех мыслей, тех поисков и обобщений, которые имеются в новой работе Неменского?
Неменский не забыл святой ненависти к врагу. Она нашла свое отражение в картине. На втором плане два мертвых врага. Лиц не видно. Они обобщены до предела. Это фигуры символы. Именно они вызывают глухую злобу, ненависть. И эта ненависть в сочетании с болью и обидой за обманутую немецкую молодежь вызывает протест, не оставляет равнодушных.
Творчеству Неменского присуща символика. Благодаря ей, он и на этот раз создал полотно, полное философской романтики, посвященное человечеству.
Картина "Безымянная высота» - упрек человечеству, упрек и обвинение тем, кто допустил войну. Вместе с тем, - это предупреждение. Боль за погибших, боль возвышенная призывает к интернациональной борьбе за мир. В этом современность и закономерность возникновения картины "Безымянная высота".
... Сколько осталось не сделанных дел потому, что двум юным парням пришлось сразиться друг с другом...»
Так в письме, не опубликованном в журнале «Художник», было отмечено важнейшее для самого Неменского обстоятельство: его переход на решение проблем общечеловеческого уровня, изменение масштаба создаваемого им живописного образа мира.
Перебирая эти письма, по-настоящему понимаешь: художник Борис Неменский не случайно так доверял зрителю, верил в его способность услышать и все понять - сердцем. Что зритель был для него полноправным участником созидания художественного образа, а его мнение – составной индивидуального творческого метода.
В журнал и самому художнику пишут участники войны и совсем молодые ребята - инженеры и рабочие, журналисты и особенно часто – педагоги. Замечают каждую деталь, тонко и точно воспринимают смысл образа. Письма свидетельствуют: картина Бориса Неменского вызвала мощный духовный отклик. Воистину: глас народа – глас Божий!
И еще эти письма говорят о том, что безжалостный огонь войны, очищающие душу страдания и безмерное напряжение духовных сил вопреки человеческой логике, наперекор всему выплавили ту реальность, в которую сегодня трудно поверить и о самом существовании которой идут ожесточенные споры: особую человеческую популяцию – советский народ. Единый, преданный идее добра, в ХХ веке принявшей облик воплощения мечты – коммунизма как грядущего светлого будущего равенства и братства, труда и созидания. Этот народ высоко образован и проницателен - без начетничества, добр, великодушен и … доверчив.
При всех противоречиях, которые были в этом обществе, в котором, как во всяком потоке, было илистое дно, на котором среди мусора и тины обитали свои чудовища, была поверхность, по которой плыло все то, что не тонет, но основным был мощный поток воды, очищенный единым для всех страданием и духовным подъемом огненного четырехлетия Великой Отечественной войны.
Против этих писем возразить было нечего. Редакция так и не решилась их опубликовать. Долго не давали их прочесть и Неменскому. Журнальная дискуссия кончилась, не успев начаться.
Но критики не унимаются. 30 марта 1963 года выступает газета «Красная Звезда»: «Как достаточно убедительный пример отсутствия патриотического осмысления батальной темы можно привести картину Бориса Неменского «Безымянная высота», экспонировавшуюся в Центральном выставочном зале на выставке ХХХ-летия Союза московских художников. Бесстрастный объективизм изображения эпизода боя по существу лишил картину возможности сказать зрителю что-либо, кроме простого перечисления погибших в боях за эту высоту».[19]
Еще более весомым был удар, нанесенный газетой Правда – без преувеличения главной среди печатных периодических изданий СССР. И выступил против Неменского не рядовой автор – генерал-лейтенант М. Калашников, заместитель начальника Главного политического Управления Советской Армии и Военно-Морского флота. В статье «Идейное вооружение защитников Родины» генерал писал: «Тем более досадно, что в отдельных книгах, пьесах, кинофильмах последних лет проявляется вредная для дела патриотического воспитания идейка дегероизма нашей славной истории. В иных произведениях сквозит порой довольно сильно пацифистский подход к проблеме войны и мира. Это, например, в полной мере относится к картине Б. Неменского «Безымянная высота», экспонированной на выставке московских художников»[20].
Министерство культуры и министерство обороны – это очень опасная связка. Оргвыводы не заставили себя ждать: министерство расторгло договор на картину и потребовало возвратить аванс.
Послевоенная литература, живопись, а особенно кино были мобилизованы на труд реабилитации израненного коллективного самосознания: они славили военные и трудовые подвиги советских людей, заливая их души оптимизмом. Средство грубое, но действенное, как доказала еще голливудская «фабрика грез» во времена великой депрессии США.
Военные не были злобными противниками гуманистического искусства, когда выступили еще с критикой «Дыхания весны»(1955) Бориса Неменского. Но они должны были выполнять задание по подготовке советского народа к новой войне: между Днем Победы и началом «холодной войны» практически не было зазора, позволяющего глубоко проникнуться идеей врачевания души народа. И заняться ее исцелением столь тонкими инструментами. Потому любое отступление от «генлинии» - на тему несостоявшихся жизней, к примеру, - звучало как диссонанс в оратории прославления самоотверженности и героизма.
К счастью, уже идет реабилитация многих из тех, кто невинно пострадал в 30—40-е, но возможностей перекрыть кислород творческой личности остается множество. Как, впрочем, во все времена.
Картина осталась в мастерской художника. Можно было ожидать более серьезных мер воздействия.
Не помогает даже помощь Константина Симонова – одного из самых известных и авторитетных советских поэтов и общественных деятелей. Нужно быть современником художника, чтобы понимать, какая реально всенародная слава была у автора стихотворения «Жди меня», которое бойцы в окопах переписывали от руки и посылали своим любимым. Поддержка такого человека дорогого стоила. И только такой деятель мог позволить себе открыто выступить в защиту опального художника.
___________________________________________
[1] В основу статьи положен текст готовящейся к печати книги «Личная поэтика» Бориса Неменского: индивидуальный творческий метод художника.
[2] Стенограмма обсуждения картины художника Б.М. Неменского «Безымянная высота» (в творческом клубе МОСХ) 22 февраля 1963 года. С.1. Архив Б.М. Неменского.
[3] Там же, с.2
[4] Там же, с.7.
[5] Там же, с.7-8
[6] Там же, с.8.
[7] Там же, с.10, Кучеренко
[8] Там же, с.10.
[9] Там же, с.11.
[10] Там же, с.9
[11] Там же, с.22
[12] Там же, с.18.
[13] Там же, с.23
[14] Там же, с.26
[15] Из выступления философа Киященко. Там же, с.30.
[16] Там же, с. 33
[17] О. Баранова. «Два образа»; Г. Кучеренко. «Добру и злу внимая равнодушно»; Б. Эренгросс. Вопреки привычным взглядам. //Художник, 1964, №1, с.15-19.
[18] Здесь и далее - личный архив художника.
[19] Халтурин. Искусство патриотической темы. // Красная Звезда. 30 марта 1963.
[20] М.Калашников. Идейное вооружение защитников Родины».// Правда, 16 июня 1963, № 167.
__________________________________
Статьи по теме:
