— Ну слушай, — вампир уселся на ближайшую надгробную плиту и взгляд его стал каким-то рассеянным, — в шестидесятых мы с Настюткой в Москве познакомились. Я детдомовский, а она из интеллигентной семьи: папа инженер, мама скрипачка в оркестре. Вот и Настю растили, как паиньку. Школа, кружки, музыкалка… Потом институт. Тут я её и встретил. Парниша-хулиган.
— Прямо как в старой блатной песне, — пробормотал Сёма.
— Ага, — кивнул Вова, — такая любовь у нас закрутилась… Словами не передать. А родители в панику: дочка с жиганом-босяком связалась. Решили они её к теткё в другой город отослать, да не успели. Мы новую «волжанку» её папеньки угнали и рванули на море. До гор доехали, осталось проклятый серпантин преодолеть, а тут ночь настала. Но мне пофиг: жму на педальку, мчу во весь движок… Дурак!
Упырь так злобно шарахнул кулаком по стенке склепа, что аж иней взвился.
— Разбились? — прошептал Сёма. Он так красочно представил себе побег влюблённой пары от родителей-снобов, что проникся сочувствием к вампиру.
— Хуже, — ответил Вова, — на крутом повороте, как из-под земли появились бабка с девчонкой. Обе в чёрных одеждах, их и не видно было. Девчонку я сразу насмерть сбил.
Упырь замолчал, заново переживая давние события, а потом вновь заговорил:
— Бабка орёт на непонятном языке, Настютка ревёт. Я бегаю вокруг, не знаю, за что схватиться. Начал деньги бабке совать, сколько было. А она мне в лицо их швырнула и прошипела: «Скоро сам сдохнешь, а покоя знать не будешь! Чернобог тебя терзать будет, гнилью ходячей станешь! Проклинаю!» Потом плюнула в меня, что-то на своём языке ещё прокаркала, и схватив мёртвую девчонку в темноте исчезла.
— А потом? Как ты вампиром стал? — парень был шокирован страшными воспоминаниями упыря, но любопытство оказалось сильнее.
— О море речь больше не шла, — продолжил рассказ Вова, — мы вернулись в Москву, и Настю увезли в неизвестном направлении. Через полгода я по пьяни погиб под колёсами машины. Судьба всё вернула. А перед Чернобоговой ночью я очнулся и начал из могилы выбираться. А она глубокая… Гроб сосновый, крепкий. Но сила в руках и когтях оказалась великая, выбрался. Жрать хочу. Начал на людей нападать, клыками горла драть. К Настютке домой попёрся, так её папашка при виде меня инфаркт схватил. А милой моей дома не было, далеко спрятали. В Омск. Я на поезд и за ней. Летать я тогда не умел — неопытен был. А через три дня я снова умер, до Челябинска не доехал. Документов не было, меня, как бездомного закопали.
— Жесть, — присвистнул Сёма, — а потом?
— Через год я снова полез из могилы, и до Омска успел добраться, — продолжил Вова, — но Насти по нужному адресу уже не было. Летом уехала. Я снова на год слёг. Потом до Москвы добирался. Пришёл к её родителям, а те адрес сменили — переехали. От меня прятались. С тех пор я каждый год с двадцатого по двадцать третье декабря из своих могил выползал и искал мою милую. Двадцать лет назад на след напал, нашёл её в монастыре вашего города. С тех пор цветы ей отправляю, с письмом. Она к полуночи поднимается на башню и машет мне, а я у дороги ей машу.
— А раньше через кого букеты передавал? Чего меня полез кусать? — Сёма был возмущён, что его втянули в вампирские сердечные дела, когда процесс и так был поставлен на поток.
— Умер мой курьер прошлой весной, в возрасте дядька уже был, — пожал плечами Вова, — а тебя укусил, потому как жрать хотел. Да и следить за тобой удобно, кровь связывает. Я всегда знаю, где ты. Как на радаре.
— Жрать он хотел… — Сёма укоризненно посмотрел на упыря. — А сколько сейчас Настютке лет? И чего сам цветы ей не носишь?
— Восемьдесят пять годиков моей красавице, — восхищённо произнёс вампир, — а к монастырю мне подходить нельзя, там на полторы сотни метров земля освящённая. Я когда на неё наступаю, то меня всего жечь начинает, словно я по углям иду и меня кипяточком поливают. Думаешь, я не пытался сам к монастырю подойти? И на ходулях, и на велике, даже дельтаплан пять лет назад собрал. Чуть не изжарился, когда над святым местом пролетал. Так-то!
— Задачка, — протянул Семён, — а по видеосвязи общаться не пробовал? Чего твой курьер вам телемост не устроил? Сейчас вообще не проблема.
— Настютка от всего мирского давно отказалась. Из книг только священные книжки, библии там всякие читает. И мои письма раз в год… Только не отвечает. Машет мне со стены и всё. А это моя последняя ночь из трёх. Ты же вчера не пришёл!
Вова смахнул с щеки набежавшую слезу:
— Сожрать бы тебя за это, да кто букет тогда отнесёт?
Сёме стало совсем стыдно:
— Ну, прости! Я просто испугался, думал, ты меня убьёшь. Я же не знал, что тут такое деликатное дело. Но будь уверен, я куплю самый красивый букет из самых красивых лилий в городе. И Насте твоей расскажу, как ты её любишь. Могу за твоей могилой до следующего пробуждения ухаживать…
— Фиг тебе, — Вова показал студенту кукиш, — я сплю в тайном месте, чтобы меня не нашли и не сожгли. И чтобы осиновым колом не закололи. И чтобы голову не отрезали…
— Да понял я, понял, — остановил перечень смертей Семён. — А что ты будешь делать, когда Насти не станет? Она уже старенькая. Отправишься путешествовать?
— Нет, — усмехнулся упырь, — залезу на крышу высотки и встречу рассвет. Что мне на земле без Настютки делать? Три дня в году.
***
К полудню следующего дня к воротам монастыря подошёл конопатый парнишка с букетом, завёрнутым в два слоя газет, чтобы нежные цветы не замёрзли.
Анастасия, старенькая монашка в чёрном одеянии, долго расспрашивала парня про Вову и плакала. Смерть той девочки она себе так и не простила. Молилась за душу погибшей, за про́клятую душу Вовы и за свою…
Потом пришла весна, следом лето. Осенью начался новый учебный год и Сёма ждал зимнюю сессию, а с ней и Чернобогову ночь.
Декабрьским вечером парень возвращался в общагу, когда ему на плечо легла тяжёлая рука, и знакомый голос произнёс:
— Привет, студент. Пора за цветами!
Сёма обернулся. Светло-голубые глаза упыря смотрели с хитрым прищуром, а губы растянулись в клыкастой улыбке.
Читайте на канале: Души коммуналки
Конец
