Ведьма откинулась на спинку стула и смотрела на Раэ… испытующе? Оценивающе? Насмешливо? Торжествующе? Как понять ее взгляд?
И почему она молчит? У Раэ перехватило дыхание, заколотилось сердце.
Да как бы она не ответила, лишь бы объяснилась!
Внезапно Раэ понял, что ведьма им... любуется. Любуется с гордостью, как захваченным трофеем. Да что вообще сейчас творится в этой пепельноволосой голове?
-Ты же вчера обещала, - услышал Раэ свой собственный слабый голос, едва не перекрытый шумом дождя за окном, - как так же могло…
-У всех бывают минуты слабости. Все, Фере, забудь о вчерашнем вечере и том, какая я была. Я-то не забуду, что ты ради меня сделал, а вот ты забудь про ту чушь, которую я несла…
-Чушь? Что ты называешь чушью? – постепенно закипал Раэ, - ты дала обет!
-Обет? Молодая, красивая, свободная – и в монастырь? Ты в самом деле еще не отошел от вчерашнего?
-Клятая ведьма! – рявкнул Раэ и одним махом перевернул тяжелый стол со всеми чайными приборами. Столешница на миг задралась на попа, словно вставший на дыбы конь, и завалилась на бок, сокрушительно гремя стеклом и бьющимся фарфором. Когда стол грохнулся, Раэ обнаружил, что ведьмы на ее прежнем месте нет, а над его головой раздалось ехидное хихиканье и холодные губы чмокнули его сзади в шею.
Раэ стремительно обернулся и успел увидеть боковым зрением, как мелькнула в воздухе фигура в белом платье – Мурчин снова зависла позади него и закинула руки ему на грудь. Но как только она это сделала, Раэ их резко сдернул.
-Тварь! – процедил он сквозь зубы, - насквозь прожженная тварь! Исчадье ада! Чтоб твой костер был в три человеческих роста!
Он снова попытался поймать Мурчин за роскошную гриву, но та, как он ни крутился, оказывалась за его спиной. Тогда Раэ в бессильной злобе пинком распахнул напольное окно и выскочил под дождь на разобранную веранду. Захлопнул окно у самого носа зависшей в воздухе ведьмы, в бессилии зашлепал по намокшему настилу веранды прочь от кухни. Внезапно он ощутил жуткую усталость, в миг тело заломило, как избитое, неловко ступил – и понял - потянул сухожилие на ноге и еще как потянул, когда седлал хвост дракона. Только сейчас он отошел от вчерашнего боя и почувствовал его последствия. Они словно все ждали именно этого часа - даже не времени сна, даже не после сна, а сейчас пожелали навалиться все разом! Засаднило щеку, которую он ободрал, когда костяной дракон вытаскивал его из укрытия, заломило плечи и спину, стали пульсировать концы ободранных пальцев. Раэ почувствовал, как разбит. Отрешенно оглядел дождящий лес, страшный и вовсе не похорошевший от сырости и текущих со всех ветвей струй… Он… он остается здесь! Праздник надежды кончился…
-Фере, - послышалось у него за спиной веселое примиряющее слово.
-Отстань!
-Ты должен меня понять и не сердиться…
-А я не на тебя сержусь! Как я мог, дурак, поверить ведьме… Ну что, можешь веселиться, что развела простачка.
И Раэ пошел вдоль веранды прочь, не глядя, куда ступает. Он ощутил, что хромает. Проклятое сухожилие отозвалось режущей болью. За шиворот лился холодный дождь…
-Фере…
И опять она возникла у него за спиной. Раэ стремительно обернулся.
-Да куда мне деться от тебя? – рявкнул он, - оставь меня!
Ведьма мгновенно очутилась перед Раэ, зависла над ним, под самой подтекающей крышей веранды, подогнув босые ноги под подол нижнего платья, ее глаза светились:
-Больше я тебя никогда не оставлю! И уж тем более в покое!
Раэ молча осел на мокрые доски пола, выдыхая сквозь зубы из-за болезненного сухожилия. С его лица и волос капала вода и горели глаза от подбиравшихся слёз.
-Что ж ты меня просто не прибьешь? – спросил он бесцветным голосом.
Ведьма опустилась на доски пола рядом с Раэ. Положила ему руку на плечо – он не сбросил, потому, что понял, как это бесполезно, а ведьма попыталась заглянуть ему в глаза:
-Ты – самое лучшее, что со мной случалось Фере. Самое лучшее. За всю мою поганую жизнь! И ты думаешь, я просто так выйду с тобой за ручку из Кнеи, погребу себя заживо в монастыре, а ты пойдешь в свою Цитадель? Я буду спять на голой земле, молиться пустым небесам, измождать себя постами и ждать, которой весной придет известие о том, что ты сгинул в походе на колоссов? И еще этому обрадуюсь? Ах, Фере, Фере, ты действительно дурачок…
Ведьма обхватила было его рукой за плечи и качнула в свою сторону, но Раэ не дался, отстранился.
-Все равно твоя судьба – стать моим. И нет такой силы ни на земле, ни на небе, которая бы меня остановила!
Сказала она это так обыденно, так просто, что до Раэ не сразу дошел весь смысл и кощунство ее слов. О нет, это уже не были ее дурашливые подначивания и заигрывания, которые можно было пропустить мимо ушей.
-У тебя совсем крыша поехала? – спросил раздражено Раэ, - как ты можешь себя ставить выше всех сил мира?
-А потому, что для меня земля и этот мир ничто. Я рождена для Айле у звезды Майяр! Земные законы мне ни к чему! И я сделала выбор: ты – мой!
-Да что за тяга у тебя странная такая! – возмутился Раэ, - это что-то нездоровое! Даже для тебя!
На свой счет Раэ не обольщался никогда. Подобно многим, кому не повезло с внешностью, он лет в двенадцать уяснил, что особым успехом у противоположного пола пользоваться не будет, вздохнул в зеркало, махнул рукой и успокоился. Уже тогда было ясно, что в рост он не пойдет, особенно из-за тяжелых тренировок. Была еще надежда, что он еще сколько-то подрастет, но в том-то и дело, что сколько-то это не три ладони. Нос у него был курносый, брови прямые, а не вразлет, ресницы, когда выгорали, становились белые и топырились, один в один как у свиньи, и уж конечно глаза не карие, а обычного синего цвета. Стоило какой девчонке бросить на него заинтересованный взгляд, как Раэ уже знал, что та уже прознала его фамилию, но еще не выяснила, что у него в семье меньше прав, чем у незаконнорожденного. Раэ надо было всего лишь выждать, когда девчонка получит о нем полные сведения, а до этого делать вид, что не замечает знаков внимания.
Что касается Мурчин, то своим недовольным взглядом исподлобья он ее даже рассмешил.
-Я тебе знаю цену, Фере. Я тебя разглядела как никто другой не разглядит. Ты и сам себе цены не знаешь… Ты жемчуг, которым стреляют в воробья.
-Тфу! –сказал Раэ и попытался встать, сразу с его сухожилием это не удалось, но все-таки он поднялся, зашипев от боли, - спасибо за хвалебную песенку, но кем я могу быть, я и сам знаю. Мне в Цитадели объяснили.
-Я тебя отвоюю у твоей Цитадели, - сказала Мурчин, порывисто поднимаясь следом, - ты больше не будешь мясом на убой. Я никогда не отпущу тебя от себя. Жизнь так мерзка, так тяжела, но со мной ты ее проживешь так, как следует – долго и счастливо!
-Нет, ты точно не в себе!
-Я никого к тебе не подпущу и ни с кем делить тебя не стану, - продолжила ведьма, говорила быстро, взахлеб, явно она этой ночью вынашивала и повторяла эти слова, - и мне никто не нужен, кроме тебя, и ничто мне не нужно!
Ее взгляд превратился в молящий.
-Рехнулась! – сказал Раэ и сделал неожиданный шаг в одно из напольных окон дома. Закрыл его перед носом Мурчин на крючок, а сам заторопился в свою комнату. Ведьма за ним не последовала. Весь день Раэ пролежал один и чувствовал, как ломает тело, после вчерашнего боя. Но это была наименьшая из его неприятностей.
Он порой чувствовал, как ведьма несколько раз подходила к его порогу, стояла, но не ломилась. Ну и хорошо. Век бы ее не видеть.
...Однако на следующий день она распахнула дверь с ноги и подняла едва уснувшего к утру Раэ с постели едва ли не пинком. На этот раз она была одета полностью в оба платья, длинные волосы убраны под чепец и капюшон.
-Поднимайся давай! – отрывисто сказала тюремщица, - поднимайся, приводи себя в порядок, и я тебя жду в гостиной! Хватит. Разоспался!
Раэ поспешно ополоснул лицо, быстро оделся и прихромал туда, куда велела его тюремщица, занявшая в пустой ободранной гостиной единственный стул. Вид у нее был как у грозовой тучи – вот-вот метнет молнию. Раэ обернулся – так и есть – над его головой шипела маленькая шаровая молния. А он уже от них отвык.
-Вот что, Фере, этим утром нам нужно познакомиться друг с другом заново, - начала ведьма суровым тоном, - С первых дней твоего пребывания тут все пошло несколько не так, как должно быть. Я не могла в силу некоторых причин, о которых тебе знать не стоит, обучать тебя как следует.
«И меня это хоть как-то, но устраивало», - ответил ей про себя Раэ.
-У тебя создалось обо мне превратное мнение. Тут, конечно, виновата еще и твоя Цитадель, которая вбивает в головы молодым соплякам вроде тебя, что магия – это зло, а вы – добро. Я… в лишний раз срывалась на тебя. Потом я об этом очень жалела. Но и ты тоже хорош, я знаю, что ты внутренне посмеиваешься над всем тем, что я тебе пытаюсь втолковать. Иногда мне хочется тебя за это придушить, но как я из себя ни выходила, я все же проявляла к тебе терпимость.
«Как это мило с твоей стороны», - опять мысленно проговорил Раэ.
-Вот и опять ты надо мной посмеиваешься, - сказала Мурчин.
-Да я вовсе не смеюсь, - сказал Раэ, - мне совершенно не до смеха.
-Я что, не вижу, как у тебя глаза поблескивают?
Ведьма вытянула руку в сторону распахнутого окна, не отрывая взгляда от Раэ. Чуть-чуть заколебался воздух, и в руку Мурчин из сада с коротким визгом влетел, как влип в ладонь, альв с желтым фонариком. Тот самый – Солнечный Зайчик. Видно, он тут совсем рядом крутился под окном. Из сада донесся испуганный писк нескольких альвов. Они с тревогой заглянули в окно. Раэ охнул, вскочил, видя, как стиснула ведьма в руке малыша. Тот с мольбой посмотрел на Раэ.
-Вот теперь я вижу, что тебе не до смеха, и ты теперь действительно настроен серьезно, - удовлетворенно сказала ведьма, - ты ж первым делом о них подумал, когда решил, что мы покинем Кнею? Не о себе, не... обо мне...
-Что я должен делать? – быстро проговорил Раэ.
-Для начала – прекратить ерничать, - сказала ведьма и резко сдавила кулак. Слабый писк – и между пальцев брызнуло кровью. Мурчин брезгливо тряхнула рукой. Все, что осталось от отважного маленького альва – комок грязи, упавший на узорчатый пол. Раэ замер, не в силах издать ни звука. Притихли и альвы за окном. Такое горе не получалось выразить писком.
Ведьма откинулась на спинку кресла:
-Угадала. На тебе и лица нет. Надо же, какой к тебе ключик подошел… Смешной ключик. Неужели ты в самом деле жалеешь этих насекомых? Ах да, ты и сам во многом такое же насекомое.
Ведьма снова протянула руку. С испуганным коротким писком в ее ладонь влетел следующий альв. Искра. Эта не смотрела в глаза Раэ. Прижала уши к голове, сжала маленькие челюсти и приготовилась к смерти.
-Жалость – самое глупое чувство из набора чувств насекомых, - продолжала ведьма, - глупая повадка. Служит для того, чтобы выживал представитель твоего вида. Даже ценой твоей жизни. Но эта повадка извращенная. Я понимаю еще, когда ты жалеешь человека, но альва... Ты же хоть и насекомое, но высшее насекомое по сравнению с этим.
Ведьма снова сжала кулак. На этот раз Раэ подскочил и вцепился ей в руку, хоть и понимал, что это напрасно.
-На надо, не надо… Я все понял…
Он бросился перед ведьмой на колени, успел два раза поцеловать ее когтистую руку прежде, чем между ее пальцами снова потекла раздавленная плоть альва. На этот раз альвы за окном не выдержали, заверещали, не выдержал и Раэ:
-Что тебе надо? – выкрикнул он, - что тебе надо?
Ведьма снова брезгливо сбросила раздавленный трупик на пол.
-Для начала встань с колен и перестань раболепствовать – не поможет.
Она поднялась, толкнула поднявшегося Раэ на стул, а сама прошлась по комнате.
-Жалость. Что ж, жалость так жалость. Надо считаться с тем, что тебя так воспитали. И пользоваться. Будешь делать то, что я тебе скажу… Нет-нет, не думай, что я тебя сразу посажу за скамью и начну учить магии. К этому ты должен подойти добровольно. Это вас там, в Цитадели, таскают каждый раз в храм по воскресеньям и не спрашивают, надо ли вам это или нет. У нас же дело добровольное… Хотя отказаться от этой доли может только дурак или совсем глупое насекомое. Стать равным богам! Вот что тебе предлагают. Но у тебя достаточно запудрены мозги бреднями из Цитадели. Тебе их надо хорошенько промыть, очистить твою голову от той ахинеи, которую вам вдалбливали охотнички. Вот этим мы с тобой и займемся.
И ведьма щелкнула пальцами перед его носом:
-Иди за мной.
Продолжение следует. Ведьма и охотник. 52 глава.
