Последние 400 с лишним лет применение насилия было исключительной привилегией государства.
- Что это такое? – спросите Вы. – А как было до этого?
Например, во времена французского короля Карла VIII или Николо Макиавелли (кон. XV – нач. XVI в.в.) понятие «государства» было весьма расплывчатым. Да и сейчас, ни в науке, ни в международном праве не существует единого и общепризнанного определения.
Кто же тогда вёл войны?
Всё зависит от конкретного исторического периода. На самом деле именно в кон. XV – нач. XVI в.в. в результате ряда столкновений и было определено, кто имеет право использовать вооружённое насилие. И исход этой борьбы к тому моменту вовсе не был предопределён.
Длительное время войны от собственного имени вели княжества, республики, города и коалиции, религиозные союзы и независимые аристократы, при которых имелись толпы слуг, которые облачались в военные одеяния и следовали за своим господином. С течением времени состав этих слуг менялся. Иными словами, война была делом суверенных государей и только их. Это был способ, с помощью которого государи улаживали свои разногласия. Монархи должны были вести войну таким образом, чтобы минимизировать ущерб своим солдатам и мирному населению. В целом, война – это чёткое разграничение между вооружёнными силами и гражданскими лицами. И оно должно было соблюдаться любой ценой.
И лишь после Вестфальского мира, завершившего первую Тридцатилетнюю войну 1618 – 1648 годов в Европы можно говорить о создании легальной монополии на применение организованного насилия. Поначалу считалось, что война может разрешить противоречия между религиозными общинами, но после 1648 года было признано, что «споры о вере» более нельзя решать с помощью силы.
Первоначально понятие государства было чисто западно-европейским, а процесс, в ходе которого они были созданы – отчасти признаком различия между правительством, армией и народом. Большинство других регионов мира не знали института государства, пока не были колонизированы в XIX – XX в.в. С течением времени понятие войны было настолько переосмыслено, что стало считаться прерогативой правительства и армии, исключая народ. С 1648 года до начала Второй мировой войны (почти 300 лет) в международном праве существовал запрет участия в войне лицам, не являющимися военнослужащими. Одновременно имелись и жёсткие наказания за нарушение этого условия.
Правда, армия во время ведения боевых действий зачастую нарушала права гражданских лиц, так что последние в результате нередко брались за оружие и шли против армии. В первом случае это именовалось «карательной мерой», а во втором – «восстанием». Вся западная военная практика строилась именно на этой основе. Утверждалась идея, что война является особым искусством или наукой, которой должны заниматься исключительно специалисты.
Во времена наполеоновской тирании в 1808 году взбунтовались испанцы, потом появились немецкие добровольческие отряды, фрайкор (нем. - Freicorps) и русские партизаны. Европа сочувствовала возмущённым в их борьбе против «корсиканского чудовища», но вооружать народ, давать оружие в руки крепостных, было для власти верхом безумия.
Вторая Тридцатилетняя война 1914 – 1945 годов завершила череду интенсивных межгосударственных конфликтов и, казалось, убедила многих людей в развитых странах, что вооружённые силы более не способны разрешить противоречия между национальными государствами (что в своё время продемонстрировала Первая Тридцатилетняя война XVII века).
Уже в конце XX века, столкнувшись лицом к лицу с угрозой терроризма, крупнейшие и сильнейшие империи из когда-либо существовавших, стали неожиданно обращаться друг к другу за помощью.
Во времена античности и Средневековья убийство предводителя считалось наилучшим способом одержать победу в войне. Например, в 1066 году в битве при Гастингсе король Англии Гарольд был убит случайной стрелой, попавшей в глаз (нормандский герцог Вильгельм приказал воинам стрелять в противника отвесно) и сражение в итоге закончилось полным разгромом англосаксов. Таким образом, тогдашние войны были войнами против конкретной личности (ad hominem).
Во 2-й половине XVI века государство и правительство разделились, и большинство монархов перестали лично участвовать в сражениях (хотя бывали и исключения, самым известным из которых является Наполеон Бонапарт). Войны стали вести специальные люди (военные министры, главнокомандующие и полевые командиры), подотчётные правителям. Считалось, что они воюют не ради личных интересов. В этот период убийство высшего лица, ответственного за ведение войны, уже не приносило желаемого результата.
Однако спустя 500 лет мы постепенно возвращаемся к эпохе Средневековья, когда уничтожение лидера противной стороны может гарантировать окончание войны. Смещение с должности и казнь арабских вождей Саддама Хусейна или Муамара Каддафи красноречиво об этом свидетельствует.
Последние т.н. «конфликты низкой интенсивности» неизбежно вызывают вопрос у простого обывателя: «лишается ли государство своей монополии на ведение войны?». Ведь, безусловно, что современная война изменилась практически до неузнаваемости. Нет знаменитых танковых сражений в духе Курской дуги, наступлений наподобие операции «Багратион».
Армии более не насчитывают по несколько миллионов человек, да и воюет не только призывная армия традиционного типа. Например, на Украину добровольцев в свои ряды вербовала и частная военная компания (ЧВК) «Вагнер» - т. е. наёмники. Войну ведут люди за деньги (причём довольно неплохие). Война подразумевает игру со смертью, а, значит, всегда найдутся лихачи, готовые сесть за такой «игорный стол».
Сейчас открыто носят оружие (т. е. воюют) люди без знаков различия, без названия воинской части, порой не зная имен командиров и не соблюдая обычаев войны. Иными словами те, кто не является законным комбатантом (от фр. Combattant — сражающийся)
Итак. Кто, почему и на каком основании ныне ведёт войны? И существуют ли правила в этом процессе? Этот вопрос звучит острее, если учитывать практически 100-% миролюбивость каждого конкретного человека. Обыватель рассуждает здраво: «У меня лично нет никаких претензий к тому или иному человеку, живущему по ту сторону границы». Тогда почему и на каком основании правительство моей страны ввязалось в вооружённый конфликт?
С XVII - XVIII в.в. войны стали вести государства – т. е. искусственные образования, обладающие юридическим статусом, отличным от народа, чью упорядоченную жизнь они представляют. Чтобы терминологически отделить войну от просто преступления, она была определена как нечто, что могут вести только суверенные государства (каперство, как частная практика, было запрещено). Солдаты определялись как служащие, имеющие право участвовать в вооружённом насилии от имени государства. А в период, последовавший после начала Великой Французской революции, появилась и новая форма войны, изменившая мир до неузнаваемости: отныне всё было другое - организация войск, их стратегия, способы управления ими и т.п. Резко возрос масштаб военных действий и размеры применяемых сил.
Идея войны, как нечто такого, что может вести только государство, упрочилась в умах европейских политиков спустя лет 10 – 15 после Венского конгресса 1815 года.
Прокатившаяся по континенту череда революций привела к тому, что правители стали бояться собственного народа больше, нежели друг друга. Они совсем не желали вооружать свой народ; скорее наоборот, старались лишить его имеющегося оружия. Регулярные армии становились всё более профессиональными, а рядовыми солдатами - в основном представители низших классов.
К концу XIX века стерлись многие различия между прежде существовавшей армией и народом, каковые были установлены международным правом XVIII века. Вооружённое насилие перестало быть уделом только военных, а к 1918 году война стала «тотальной». Т.е. стиралось различие между правительством, армией и народом, а вся страна превращалась в огромную военную машину, в которой каждый человек (будь то женщина или ребёнок) нёс службу на своём боевом посту. Причём, эта система не ограничивалась военным временем, а, значит, единственно возможным средством существования страны могла быть только длительная диктатура.
Во время войны население не желало мириться со своей судьбой, а оккупация сама по себе рассматривалась как чудовищная несправедливость и ей оказывали сопротивление. Например, партизанское движение в Беларуси. Поскольку Минск был взят уже на 5-й день войны, мобилизации как таковой в этой республике не проводилось, а местное население нацисты зачисляли в территориальные войска (полиция), а не желавшие служить оккупантам уходили в леса. К слову, именно «нарушение» партизанами (т. е. некомбатантами) законов войны (гражданские взяли в руки оружие), с точки зрения гитлеровцев и объяснялась жестокость нацистов по отношению к ним. Немцы считали убийцами тех, кто нападал на немецких солдат, не нося оружие в открытую и не имея знаков отличия. Более того, с точки зрения действовавшего тогда международного права закон был на стороне нацистов! После войны абсурдность этого положения стала очевидной.
Армии XVII века представляли собой стаю прожорливой саранчи, съедающей всё на своём пути, что можно съесть, а остальное подвергалось насилию и огню. Гражданское население встречалось с военными лишь на марше или на нейтральной территории. Богатых брали в заложники (чтобы получить хороший выкуп) или пытали, стараясь узнать о местонахождении спрятанных сокровищ. Длительная осада городов приводила лишь к увеличению вероятности, что войска будут мстить, устраивая оргию грабежей и убийств. Вспомним, как это хорошо показано в фильме Пола Верховена «Плоть и кровь».
Разграбление вело к временной утрате контроля над армией, поэтому командиры стремились сделать мародёрство более организованным, что не всегда удавалось. Тем не менее, во время Тридцатилетней войны, когда войска подходили к городу, командир предлагал жителям выбор (т.е. фактически рэкет) – деньги в обмен на безопасность. В противном случае горожан ждала осада и уничтожение.
Итак. То, что мы наблюдаем сейчас – есть серьёзная метаморфоза войны. Исход такой войны практически никогда не удаётся предугадать, а потому единственный способ остановить войну – сделать её исход предсказуемым. Что, в свою очередь, может лишь длительный тоталитарный режим диктаторского типа (да и вести военную кампанию под силу только такому строю).
Банальны утверждения, что народы воюют ради своих «интересов», поскольку, как уже было сказано выше, общество не считает войну хорошим и полезным для себя занятием. По сравнению с войной, все другие виды деятельности, где человек рискует жизнью, являются просто игрой (причём достаточно правильной). Ставка здесь очень высока, а потому игра весьма серьёзна. Поэтому единственный способ объяснить привлекательность этой игры для людей – показать её самые высокие ставки из всех возможных (что, как правило, делает пропаганда).